Два рейда - Иван Бережной

С одного из самолетов сбросили какой-то предмет, который со страшным воем приближался к земле. Люди попадали и с ужасом в глазах следили за загадочной «бомбой». Послышался глухой удар о землю. Ждем взрыва. Но взрыва не последовало. Первым к загадочному предмету, с мерами предосторожности, подобрались саперы. Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что «бомбой», нагнавшей столько страха, была… пустая продырявленная металлическая бочка из-под бензина.

— Фашисты не лишены юмора, — заметил минер Владимир Дубиллер…

Пулеметчики и бронебойщики обстреляли воздушных пиратов и отогнали их от села. Колонна возобновила движение. Вершигора, Войцехович и Москаленко проезжали вдоль колонны и поторапливали:

— Впереди шоссейка, надо перескочить через нее, пока противник не перекрыл путь.

Все же противник упредил нас. Сразу же за Олешковичами кавдивизион и разведрота столкнулись с гитлеровцами, наступавшими от шоссе на село. Произошел встречный бой. Тутученко с эскадроном бросился на врага, сломил его сопротивление и погнал к шоссе. Однако развить успех эскадрона не сумели. Местность топкая, наступать приходилось лишь вдоль дороги. Произошла задержка. Этим воспользовались немцы: со стороны Бреста на автомашинах подоспела пехота, отразила натиск партизан и перешла в наступление. Наступали с двух сторон: из села Турна и местечка Чернавчицы. Ленкин и Роберт Клейн вынуждены были отвести свои подразделения к пылающим Олешковичам.

Ободренный первым успехом, противник ввел в бой значительные силы и охватил нас подковой с трех сторон, стараясь прижать к болоту. Атаки следовали одна за другой. Казалось, враг разгадал, что мы испытываем крайнюю нужду в боеприпасах. Наше командование взяло на учет каждый патрон, каждую гранату, раздало последний неприкосновенный запас, хранившийся в дивизионном обозе в личном распоряжении комдива. Даже радисты отдали все до последнего патрона бойцам стрелковых рот. Расходовали сверхэкономно. Это и давало основание противнику судить о недостатке у нас боеприпасов.

Наступила темнота. Самолеты улетели, но бой не утихал. Создалась тяжелая обстановка для дивизии. Прорыв вперед требовал больших жертв. Назад идти — упустить инициативу, добровольно передать ее в руки фашистов. В стороны тоже не пройти — болото. А выбраться надо было ночью. Противник к утру сумеет прочно блокировать, а авиация не даст ни минуты покоя.

Не только командиры, но и бойцы понимали, в каком критическом положении оказалась дивизия. В этом я убедился, когда пробирался вдоль плетня, за которым залегли и вели бой партизаны, и случайно подслушал разговор.

— Неужели это конец?! Обидно, столько перенести и погибнуть, когда до партизанского края можно рукой дотянуться, — говорила приглушенным голосом девушка. — Почему ты молчишь?

— А что говорить? — грубовато ответил парень.

— Как ты думаешь, вырвемся? — допытывалась девушка.

— Ясное дело! Не в таких переплетах приходилось бывать, — успокаивал парень. — Бороду с Войцеховичем не так легко одурачить. Да и Усач с Клейном не сидят сложа руки. Видала, как конники и разведчики зашевелились?

— Ты уверен, прорвемся? — обрадовалась девушка и горячо зашептала:

— Знаешь что?

— Что?

— Давай дадим клятву: если останемся живы — никогда не расстанемся!

— Давай, — коротко ответил парень…

После войны мне много раз приходилось в мемуарах, повестях, различных очерках встречать описание состояния и дум человека, попавшего на войне в тяжелое, порой безвыходное положение. По воле автора, перед мысленным взором героя в короткие мгновения, как на экране, проходит вся жизнь, вспоминаются мать, отец, любимая девушка, детство, родительский домик с одинокой (обязательно одинокой) березкой и еще что-то в этом роде. Не спорю, возможно, случалось и такое. Но на собственном опыте и на опыте своих боевых товарищей точно знаю, что в подобных случаях об этом просто некогда думать.

Первая мысль, которая приходит, — что надо сделать, чтобы обмануть противника и выполнить задание. На этом сосредоточиваются все помыслы, всё умение, вся энергия. А за этим уже следует — как из этого трудного положения выбраться живым. Потом, если тебе удастся уцелеть, в спокойной обстановке, когда полностью осознаешь, какой опасности подвергалась твоя жизнь, обдумывая все случившееся, вспоминается и прожитая жизнь, и родители, и все, что дорого, в том числе и одинокая березка.

И на этот раз пара влюбленных меньше всего думала о прошлом. Их занимало настоящее и будущее, волновал вопрос, как вырваться из этого тяжелого положения.

…Разведчикам не удалось найти выход из ловушки. Положение становилось отчаянным. Неравные бои, несколько суток без сна и последний изнурительный двадцатичасовой переход от Беловежской пущи вконец измотали людей и лошадей. Наши силы были на пределе. В этот-то, казалось, безвыходный момент, как и в Кособудах, пришла неожиданная помощь. Вызволил местный житель, древний старик.

— Есть одна лазейка, — сказал он. — Можно попытаться.

— Какая? — ухватился за это предложение Вершигора.

— Через болото, вдоль водосточной канавы по брустверу, — ответил старик. — Летом мы по ней сено вывозим с лугов.

Проверить маршрут поручили Ленкину.

Прождали часа два. Все это время отражали атаки фашистов. Саша вернулся довольный и радостно доложил:

— Есть спасение! Тропа топкая, но нам и не по таким приходилось топать.

Решили воспользоваться тропой. Дивизия прикрылась ротой, вышла из боя и, с большим трудом преодолевая болото, пошла в обход.

Обгоняя обоз раненых, я услыхал слабый голос, звавший меня. Подъехал к подводе и в темноте рассмотрел раненого Бокарева.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Терпеть можно, — простонал Степа, помолчал и добавил: — Я все время думаю о комиссаре, Витьке Богданове, Вале Косиченко… Каких людей потеряли!

— Не говори, дорого нам обошелся этот бой, — ответил я.

— А что слышно о группе Бычкова? — спросил Степа.

— Пока ничего. Но там ребята бывалые, выкрутятся, — постарался я успокоить Бокарева.

— Хорошо бы. С ними мой друг — Даниленко. С Лешей мы вместе пришли в отряд, только меня направили к Бакрадзе, а его к Тютереву. Там нужен был минометчик.

Видно, Бокареву захотелось поговорить. Мне спешить некуда, и я спросил:

— Даниленко — твой земляк?

— Нет. Мы с ним познакомились на войне. В сорок первом году он в бою под селом Зубовщиной Коростенского района был тяжело ранен, остался среди трупов. После боя крестьяне пошли подбирать трофеи. Одна гражданка начала с Леши сдирать одежду. Сняла шинель, гимнастерку, сапоги. Стала стаскивать брюки. Даниленко очнулся и говорит: «Хозяйка, помогите». А она в ответ: «Да все равно тебе, сынок, помирать», — и ушла, забрав барахло. К счастью, нашелся добрый человек — Илья Каленский из ближайшего села. Он забрал к себе тяжело раненного Лешу, помог ему встать на ноги. Когда Леша поднялся, он увидел ту женщину, которая его раздела. Она оказалась соседкой Каленских… Барахольщица успела распродать его одежду, осталась только шинель…

— Выходит, Даниленко воскрес из мертвых?

— Получается так.

— Долго будет жить.

Разговор прервал подъехавший Колесников.

— Можно тебя на минутку? — вполголоса позвал меня Юра.

Я придержал лошадь, он поравнялся со мной и сказал:

— Пушка потерялась.

— Брось разыгрывать!

— Серьезно. Проехал вдоль всей колонны. Нет…

— Может, не заметил? Я видел, как они в Олешковичах снялись с огневой позиции и возле сарая ждали выступления. Возьми кого-нибудь из разведчиков и еще раз проверь.

Он повернул лошадь и поехал обратно. О разговоре со старшим лейтенантом я решил пока никому не говорить. Не следует лишний раз нервировать ни командира, ни бойцов. Возможно, пушка преспокойно движется в колонне. Не было еще такого, чтобы пушку потеряли.

Прошло полчаса, час, а Колесников не возвращался. Я не на шутку встревожился. Долго колебался, а когда решил доложить, из темноты вынырнул Юрий.

— Нашел? — нетерпеливо спросил я.

— Нашел… возле сарая, — ответил Юра.

— Где? — не поверил я своим ушам.

— Возле сарая, на окраине Олешковичей… Что бы ты думал? Стоит как миленькая на том месте, где ты ее видел в последний раз. Артиллеристы спят мертвецким сном. Еле разбудил, пришлось плетку пустить в ход. Еще бы немного, и плакала пушка вместе с артиллеристами. На противоположной окраине села немцы пуляют ракетами…

— Где она сейчас?

— В колонне, на своем месте.

— Спасибо тебе. Теперь езжай доложи Вершигоре. Пусть накрутит хвосты артиллеристам.

— Да и их жаль. На ногах не стоят.

— Другие не меньше устали. Такое прощать нельзя. Доложи.