Война номер четыре (СИ) - Лиморенко Юлия

— Откуда вы это знаете? Ведь в школе, простите, этому не учат…

— Меня учила госпожа Анлих, а откуда знает она… — Орсо нахмурился, подумал, но решил не разводить секретов, тем более, что Ада ему не запрещала рассказывать о ней…

— Она сама пришла из другого, более технологически совершенного мира, который, как и наш, проходил эпоху общественных потрясений из-за того, что прежняя власть уже не могла управлять по-старому, а люди, жившие под этой властью, уже не согласны были её терпеть.

— Как у нас… — кивнул Марко. — Но… если она тоже пришелец…

— Почему она за нас? — улыбнулся Орсо. — Потому что она и там, у себя дома, была на стороне рабочих. Это они построили великий мир — тогда, когда трудились ради собственного блага, а не для пользы королей и парламентов. Но… — он вспомнил вдруг и ещё кое-что из адиных рассказов, — были миры, которые не справились с этой борьбой. Истощив силы в попытках освободиться, они разрушились. Иногда так случалось потому, что на помощь старому миру приходили такие же пришельцы извне, как у нас.

— Но почему же разрушились? — Филиппи был озадачен. — Разве там не могли просто вернуться к власти прежние правители?

— Им просто не над чем было властвовать — в попытках избавиться от тружеников они просто уничтожали их и всё ими сделанное. А без труда и знаний мир погибал.

— Если я расскажу это товарищам… — Марко замялся.

— От меня можно не скрывать — я давно понял, что у вас есть организация, — кивнул Орсо. — А почему бы не рассказать?

— Могут не поверить. Скажут: почему мы должны опираться на чужую историю?

И на это в объяснениях Ады был ответ:

— Потому что чужой истории не бывает. Люди всех миров — единый народ, и те, пришельцы, — тоже из этого народа. Как бы они ни пытались забраться на троны высших сил, им это пока не удалось…

И здесь перед глазами Орсо вновь замелькали короткие, но отчётливые видения, будто одной этой фразой он развязал какой-то узел воспоминаний.

Парадный зал, сверкающий золотом, яркие источники света (непонятно, что они такое, но намного ярче свечей), по стенам — невероятных размеров картины, а может, фрески, изображающие незнакомые сюжеты. Толпа мужчин, стоящих в непонятном, но строгом порядке: одни одеты в золотые громоздкие мантии и высокие шапки, другие — в чёрном, в сравнении с золочёными — очень скромные и с непокрытыми головами. В дальнем конце зала на возвышении, застеленном багровым ковром, — невысокий белоснежный трон с бархатными подушками, а прямо над ним на стене — громадная картина: в середине композиции молодой мужчина в старомодных одеяниях, по сторонам от него ещё какие-то люди, их жесты подчёркнуто театральны, но понять их, по всей вероятности, можно лишь зная сюжет. Но вот лицо центрального персонажа… Орсо казалось, что по некоторым признакам: аккуратная бородка, открытый, но грозный взгляд — он похож на Творца с икон, только глаза не фиолетовые.

Невысокий толстый дед с окладистой белой бородой, в белом одеянии, явственно расшитом жемчугом и серебром, всходит на возвышение, под слаженное пение множества голосов его усаживают, но он встаёт, его усаживают снова… И Творец — или кто-то похожий на него — взирает на всё это, кажется, с печалью.

«Трон высших сил» — припомнились его же собственные слова. Неужто эти парадные люди считали, что сажают на трон высшее существо? И разве Творец стал бы освящать это своим присутствием? Нелепо…

Тряхнув головой, Орсо, как обычно, отогнал видение торжественных золочёных бородачей и вернулся к разговору.

— Не поймите неправильно, Марко, я вовсе не пытаюсь читать вам мораль, а тем более проповедовать! Но рано или поздно, когда мы столкнёмся с этими нашими врагами лицом к лицу, они непременно заговорят о своём праве повелевать и нашей обязанности подчиняться. Но это ложь! Мы им ничем не обязаны. Нет у них никаких природных прав на верховную власть. Но на другое они не согласны…

Марко медленно кивнул:

— Мы уже слышали эти разговоры о тех, кто рождён править. Аристократы в Айсизи, которые слишком упрямо твердили об этом, уже поплатились…

— Со всем уважением, — покачал головой Орсо, — они поплатились не за это. А за то, что разрушили ту древнюю традицию отношений, в которой их только и могли признавать аристократами. Аристократ не только волен, но и должен: своим подданным, своей семье, королю, всему рыцарству как общественной силе… Односторонних обязательств в этом случае не бывает. А если аристократ не согласен нести свои обязательства и выполнять свой долг, то и ему никто ничем не обязан! В этом ключе в крестьянских войнах крестьяне были правы, а рыцари — нет. То же самое сделали и мы с вами, отвергнув служение королю, и гарнизон Кобальи, и отряд Моралеса…

— И Рохас, — добавил Марко.

— Да, и весь сдавшийся айсизский корпус. Можно быть рождённым для власти, но эту власть надо принять и нести честно. Об этом, в общем-то, я и поспорил с «братом» Мауро: он считал своих сторонников огнём, а остальных людей — топливом для него…

— Наслышан, — усы Марко зашевелились в одобрительной усмешке.

— Ну вот. Когда будете говорить со своей организацией, напомните вот об этом. Остальное уже не так важно.

Разведка, отправленная к Джеризу, принесла странные новости: командующий пятой армией маршал республики Касерес соглашался отступить и оставить город, как только будут переданы в руки правосудия дерзкие преступники-андзольцы, совершившие преднамеренное политическое убийство.

— Какое ещё убийство, что он несёт? — пытался выяснить командующий, но разведчики подробностей сообщить не могли. Оказывается, Касерес уже две декады ведёт переговоры с окружённой Джеризу, но мэр и губернатор ничего внятного ему не отвечают.

— Немедленно туда! — Орсо приказал собрать в сопровождение небольшой конный отряд и почти без отдыха поспешил на место событий. Армия обычным порядком двигалась вслед.

Маршал встретил его без удивления и весьма вежливо. В его ставке в крошечном селении под Джеризу царило деловое оживление, хотя вести, приходившие из соседних округ, не могли радовать айсизских командиров. Республиканцев теснили повсюду, и окружить сейчас армию Касереса не составило бы труда… Однако ни единого признака паники в штабе Орсо не обнаружил. Эти люди знали, что делают; ему тоже очень хотелось бы это знать!

По-андзольски Касерес говорил плохо, но прилично понимал, поэтому разговор шёл странный: оба командующих без всякого неудобства говорили на родных языках, а вот писарь-протоколист просто с ума сходил от необходимости это как-то записать…

— Мы требуем только одного: осуществления правосудия в отношении убийц, — говорил Касерес чётко, короткими фразами, как гвозди забивал. — Мы знаем, что произошло. Мы знаем, кто виновен. Мы не можем только покарать преступников. Это не наша юрисдикция. Власти провинции делают вид, что ничего не знают. Это ложь! Особенно непростительная сейчас, когда мы… — он впервые замешкался, подбирая слова, — втянуты в бессмысленную войну. Покончите с преступниками — и мы уйдём. Это не нашла война. У меня всё.

Закончив свою речь, Касерес повернулся к собеседнику боком, как птица, и искоса поглядел на него, будто решая — клюнуть, не клюнуть… Его крупный крючковатый нос как раз и напоминал орлиный клюв, а вот торчащие вокруг лысой макушки короткие седые волоски напоминали скорее о стервятнике.

— Господин маршал, прошу вас, ещё раз с самого начала, — попросил Орсо. — Я в Джеризу недавно, а гражданские власти мне не отчитываются… пока… — закончил он с ноткой угрозы.

Айсизский орёл покосился на него одобрительно; прошёлся туда-сюда по комнате и начал такими же короткими фразами излагать суть дела.

Ещё в конце весны в Джеризу по частному делу приехал некто Биеско — депутат айсизского парламента от демократической партии. Здешний издательский дом «Мадзаро и сыновья» готовил к печати его книгу по политической экономии, и автора пригласили поработать с рукописью на месте, не тратя время на переписку. Парламент в это время уже ушёл на каникулы, депутаты на время были предоставлены сами себе. Через неделю после приезда Биеско был найден мёртвым на дороге из Джеризу в Занью — на нём не было живого места. Полицейские медики насчитали тридцать одну ножевую рану, из которых смертельной была только одна… Они же пришли к выводу, что в момент смерти депутат не оказывал никакого сопротивления — возможно, был чем-то одурманен. На несчастный случай это было никак не похоже! Однако расследование, начатое было весьма бодро, быстро увяло — на третий день после убийства была объявлена война.