Война номер четыре (СИ) - Лиморенко Юлия

Орсо пожал плечами:

— Ваши слова, не мои.

— Ну что ж, — притворно опечалился Бьянко, — раз по-хорошему не получилось, пойдём проверенным путём…

Охранники вздёрнули Орсо на ноги и поволокли через маленькую дверцу в соседнее помещение — пониже, пошире и ещё холоднее, чем прежнее. Следом Бьянко внёс лампу.

Здесь мебели было достаточно — несколько стульев, широкая скамья, два стола — один посреди комнаты, другой — скромненько в углу, и глубокая деревянная бадья, полная воды.

— Вот здесь и поговорим, — мягко заметил Бьянко, усаживаясь на стул.

Те же два охранника снова встали у дверей. За маленьким столом возился с какими-то звякающими инструментами невысокий человек в тёмном, в свете лампы, стоявшей рядом, что-то зловеще отблёскивало. Орсо передёрнуло. На палача похож…

Его усадили на один из стульев, Бьянко подвинулся к столу:

— Я не знаю, малыш, зачем тебе всё это. Мы могли бы просто и коротко поговорить по делу — это ведь нетрудно, правда? Всего один ответ…

— И дальше? — спросил Орсо вдруг пересохшим языком. — Будете обещать свободу?

— Увы, малыш, — Бьянко с очень натуральным сожалением покачал головой, — свободы я обещать не могу. Но ты бы умер быстро и безболезненно. Мы не можем позволить тебе творить с этим миром всё, что взбредёт в голову. Но для тебя ведь смерть — не конец, не так ли? Ты вернёшься снова и продолжишь свои пакости, как обычно. Мы согласны и на это! — Бьянко протянул к нему руки, будто собираясь обнять. — Только не здесь и не сейчас, договорились? Ну, так как же?

На миг Орсо невыносимо захотелось кивнуть — просто кивнуть, и тогда… да, тогда он отправится куда-то, куда должны попадать все люди после смерти, и там посмотрит в глаза Творцу. Он простит, конечно. Он простит любую вину, если ты полон раскаяния… Но ведь цель не в этом?

Зачем же он согласился на этот путь, если сейчас готов от него отказаться? Испугался? Раньше надо было бояться! Вспомнилось, как молча, неестественно тихо съехал по стене мёртвый Будай. Он верил безоглядно. И Ада верит. И Илли…

От последней мысли сердце скрутило такой болью, что он не сумел подавить стон. Бьянко понял это по-своему:

— Что, дружок, оценил перспективу? Поговорим?

Видение Илли мелькнуло и ушло. А кровавое пятно на стене — там, где шпага пробила Будая насквозь, — стояло перед глазами ярко и отчётливо.

— Если хотите узнать волю Творца, — просипел Орсо, — сходите в церковь. Проповедь послушайте. Там всё расскажут понятными словами…

— Ясно, — Бьянко с видимым огорчением на лице обернулся к человеку, копавшемуся в углу. — Можно начинать?

Тот подошёл, жёстко взял Орсо за подбородок, заглянул ему в глаза, положил пальцы на шею у ключицы:

— Можно.

«Он что, врач?» — с отвращением подумал Орсо, но больше ни о чём подумать не успел — его схватили за шиворот, сорвали с табурета и макнули головой в бадью.

Паника поднялась волной; исчезли гордость, упрямство, сознание долга — всё смяло накатившим ужасом близкой мучительной смерти. Кровь стучала в ушах, как паровой молот, судорожно раскрытые глаза разъедало водой, и единственное, на что хватало воли, — запрещать себе делать вдох, изо всех сил сжать зубы… Но в нос вода всё же попала, где-то в желудке родилась вдруг резкая острая боль, и тело скрутило судорогой.

Когда его вынули из бадьи, он ещё некоторое время не мог понять, где верх, где низ, — сидел на полу, дрожал и со всхлипами втягивал в себя воздух. Обратно он выходил с кашлем, глаза слезились. В намокшей рубашке сразу стало холодно, хотя лицо ощутимо горело.

В круге света, где глаза хоть что-то различали, появился «брат Бьянко»:

— Не передумал? Одно слово — и разойдёмся, как культурные люди…

— Не верю я вам, — прошептал Орсо, — вам всем. И Он не верит.

Бьянко ухмыльнулся:

— Продолжим?

На этот раз всё случилось так быстро, что Орсо не успел задержать дыхание и непроизвольно вдохнул воду. Его тут же рванули назад, охранник положил его животом себе на колено, резко надавил на спину раз, другой. Орсо затошнило, из горла полилась вода, а следом вывернуло желудок. Тяжело и нудно заболела голова, заныли рёбра. Человек в тёмном подошёл снова, положил холодные пальцы ему на шею:

— Всё в порядке, сердце здоровое.

— Чудесно, — раздался откуда-то издалека бархатный голос Бьянко. — Вернёмся к нашему разгово…

Остаток фразы Орсо уже не услышал — его голова вновь оказалась под водой.

Ада, прости. Я сказал, что буду тебе помогать, и я буду, но если я не успею — не сердись, пожалуйста… мама, не сердись, я старался… Скажи Илли… ах, нет, ты её не знаешь… нет, нет, нельзя, нельзя её называть! Только не Илли! Будай уже умер из-за меня, но только не она, пожалуйста, защити её, Творец, только не она…

Этот Бьянко — удивительный глупец. Ну как я могу знать, чего хочет Он? Чего хотят люди нашего мира, я хоть как-то знаю, но Его воля… Глупости, какая разница? Важно, что Ада далеко и он её не достанет.

Воздух. Холод. Мерзкие пальцы на горле. Вода. Воздух. Холод. Будая им уже не достать. Он свободен, он ушёл к Творцу и, конечно, расскажет ему, как тут всё получилось… И Он меня простит. Наверное…

Воздух. Холод. Бьют по щекам, лицо горит, тянет страшная боль под рёбрами. Там, куда попал тогда «брат Родджио». Один не добил — второй уж точно справится. Орсо услышал собственный стон.

— Вы меня слышите? Отвечайте! — опять бьют по щекам и воняет чем-то невыразимо мерзким. Он открыл глаза, попытался всмотреться — всё расплывалось, но в круге света можно было различить лицо врача:

— Скажите что-нибудь.

— Помоги тебе Творец, — сказал Орсо.

Врач растеряно обернулся в «брату Бьянко»:

— Он что, фанатик?

— Нет, — мягко пропел убийца. — Он хуже…

Теперь Орсо видел его самого — ласковая улыбка, выражение искреннего сочувствия на лице:

— Не передумал, малыш? Ведь это так просто…

— Ваши… слова… не мои… — Орсо сам не понял, что имел в виду, но в голове уже мутилось, трудно в таких обстоятельствах полностью отвечать за то, что несёшь…

Его снова потащили к бадье, и гибель сомкнулась над головой. Шум в ушах, жжение в груди, боль по всему телу, только не вдыхать снова, только не это, нельзя, это смерть. Нельзя. Ада. Зандар. Я не буду, честно. Я не могу. Вы знаете, я…

Должно быть, с ним случился короткий обморок, потому что он не помнил, как оказался лежащим на той самой широкой скамье.

Дышать было мучительно — при каждом вдохе по рёбра била резкая боль, а вдоха не хватало, чтобы перестало мутиться в голове. По вискам в уши текло что-то холодное, противно сползали медленные капельки. Озабоченный голос врача выплыл откуда-то сбоку:

— Перестарались! Больше нельзя, иначе… — прозвучало какое-то незнакомое слово.

— А вы куда смотрели?! — мрачный Бьянко возник над Орсо размытой тенью. — Что теперь делать?

— Есть одно средство, — кисло протянул врач, — но как будем отчитываться? У меня всего две… — вновь незнакомое слово. Так врач тоже пришелец! Неужели из этих… вроде Пирелли, которые избивали семьи активистов?

— Давайте, — голос Бьянко впервые прозвучал нервно и тревожно. — Мне надо, чтобы он жил!

— Что ж, — врач подвинул к скамье низенький стульчик, уселся, не отрывая взгляда от лица Орсо. Левую руку выше локтя что-то больно передавило, а в локтевой сгиб вдруг вонзилась другая боль, мгновенная и острая. Он невольно рванулся, пытаясь освободить руку, но движение получилось очень слабым.

Звуки Орсо слышал, но словно бы через подушку. Ему было холодно; по лицу снова стекали какие-то капельки — это уже не вода, но намного противнее. Дышать было по-прежнему трудно, но уже не так сильно и хотелось — он будто замерзал в снегу, постепенно теряя все ощущения. В книгах писали, что на морозе сперва очень больно, а потом будто засыпаешь.

Голоса уходили всё дальше, оставался только холод, но он уже не страшен…

— Вы что сделали? Он же кончается, губы синие! — тихо орал где-то у горизонта Бьянко.