Легион обреченных - Рахим Эсенов

— Великий вождь германской нации Адольф Гитлер в своем гениальном труде «Майн кампф» дважды с одобрением ссылается на доктора Зигмунда Фрейда, своего земляка. — Два последних слова Ашир произнес с особым ударением.

Мертвенная бледность проступила на лице Каюма. Воцарилась зловещая тишина: ведь Гитлер, кстати, тоже вегетарианец. Как он, Вели Каюм-хан, мог забыть об этом? А что, если его кощунственные слова станут известны в берлинском гестапо, в помещении на Принц-Альбрехтштрассе, которое сами немцы со страхом называют «мастерской по вправке мозгов». Тогда даже сам Розенберг не сможет выручить... А ведь донесут. Хотя бы этот же туркмен, как его... Ашир Эембердыев, которого он раскусил еще летом сорок третьего, когда тот только появился в Германии. Президент уже тогда почувствовал, что самоуверенный новичок может вот так, публично раздеть и выставить на посмешище.

Господин редактор ерзал на месте, не смея поднять глаза. Фюрст откинулся на спинку кресла и долгим, изучающим взглядом смотрел то на Таганова, то на Каюма. Давясь от смеха, Мадер приглаживал свои тонкие усики. Абдуллаев и Сулейменов вместе с остальными членами комитета поспешили выйти из кабинета.

Молчание первым опять нарушил Ашир Таганов, сказав примирительно:

— Но, может быть, с точки зрения военной наш уважаемый президент и прав. И почему бы командирами не назначить узбеков? Тем более, что ротами фактически командуют опытные немецкие офицеры-инструкторы.

— Вы нелогичны, шарфюрер, — как-то ласково произнес Мадер. — Впрочем, все это в компетенции Берлина, решать будут там. Хотя наш обмен мнениями, как говорят дипломаты, — он не сдержался, перешел на насмешливый тон, — был весьма плодотворен. Кстати, господин Каюм-хан, не взять ли вам Эембердыева себе в советники? Или даже в будущие министры, а? — Президент с ненавистью посмотрел на Мадера. — Ну, об этом тоже еще потолкуем... Через двадцать минут выезжаем. Вы свободны, господа. Шарфюрер, останьтесь.

Когда кабинет опустел, майор заговорил на полном серьезе:

— Вы что, еще не оставляете мысли уйти в этот комитет? Повторяю, я вас туда не отдам. Неужели вам еще хочется работать под началом этого ничтожества? Впрочем, теперь президент будет обходить вас за версту: вы для него опаснее любого врага. Такое не прощают. Правда, прежде всего он не простит мне, поскольку уверен, что весь этот разговор разыгран по моему сценарию... Да видит бог, что вы со своим Фрейдом выскочили сами... Но я доволен, что проучили этого негодяя. Теперь Каюм-хан побежит по начальству. И такое наплетет — уму непостижимо! Но не бойтесь — я постою за вас.

Ашир только сейчас осознал все значение своего неосторожного замечания по поводу Фрейда. Вели Каюм, и без того недолюбливавший его, теперь уж действительно возненавидит.

Мадер нервничал, Он еще из Берлина вернулся злой и взвинченный. Там накоротке встречался с Бергером, но генерал успел испортить ему настроение.

— Ветер задул с севера, мой друг... — Однокашник намекал, что над Мадером сгущаются грозовые тучи.— Ветер стылый, колючий, и задул он из управления госбезопасности. С этой конторой люди моего положения тягаться не в силах. И ты знаешь, что молодчики оттуда даже родного отца не пощадят. Я еще не знаю всех подробностей, но этот пронырливый узбек... как его?

— Вели Каюм, — подсказал Мадер. — Он?..

— Да, хан... что-то донес на тебя Розенбергу. А тот, конечно, побежал к хозяину. Хозяин по привычке наорал на Гиммлера, тот, в свою очередь, нажал на Кальтенбруннера. У этого же выскочки хватка мертвая. Сам знаешь, он — австрияк, как и наш обожаемый хозяин. Только обожаемый хоть выучился по-немецки говорить, а этот костолом все наши слова на австрийский лад коверкает... Видно, грозы не миновать. Если смогу — помогу, да не все в моей власти. Но могут такое закрутить!..

Во всех бедах, обрушившихся на дивизию, майор обвинял Вели Каюм-хана. Разве он, Мадер, во всем виноват! И теперь Мадер невольно улыбнулся, вспомнив притчу, рассказанную этим шельмой Эембердыевым.

...Когда всадники известного в округе хана проезжали по соседнему аулу, мальчишки и подростки всякий раз забрасывали их комьями грязи. Потом их стали задирать и взрослые. Надоело это воинам: сколько можно терпеть такое унижение?!

— Позволь нам, хан-ага, слегка проучить этих наглецов, — взмолились однажды нукеры. — Люди над нами смеются. Вон и ты сам весь грязью обляпан.

— Детвора тут ни при чем. — Хан показал камчой на ухмылявшегося старика, что сидел у высокой юрты. — Видите того, белобородого? Это он воду мутит. Не смотрите, что немощен, может, и придурковат. В нем собака зарыта. Если кого наказывать, то его. А люди — игрушка в руках старца...

Так и Вели Каюм — кукла в руках Розенберга, который пытался не уступать Гиммлеру. Рейхсминистру мнилось, что рейхсфюрер СС и без того захватил много власти, а теперь с помощью «Ост-мусульманской дивизии СС» собирается вторгнуться во владения Восточного министерства.

Мадер и не помышлял замахнуться на Каюма, но руки ему укоротил бы с удовольствием. Майор и сам кусал себе локти, да было поздно. Еще год назад он мог запросто убрать с пути этого человека. Один из осведомителей Мадера случайно вышел на тайный сговор Ахмета Темира, президента татарского комитета «Идель-Урал», с Каюмом. Татарский «правитель» втайне от немцев предлагал тому объединиться и создать сильное тюркское государство. Зачем, мол, распылять силы? Такое государство станет могущественнее не только армянского и грузинского, чьи деятели, кстати, грызутся как псы, но даже русского. Со временем, разумеется. Тут и турки поддержат — они спят и видят «Великий Туран», от моря до моря. Темир крепко попался на крючок лицемерной игры фашистов в государства и правительства.

Вели Каюм колебался: хочется да колется... Но благоразумие, скорее трусость, взяло верх — решительно отказался. Объединиться можно бы, да только кто в президентском кресле тогда будет сидеть? Он или этот предприимчивый татарин? И Каюм, не уверенный, что сможет свалить Темира, не поддержал его идею. Как не поддержал он и Власова, который тоже предлагал сотрудничество, объединение русских и туркестанских сил. Тому Каюм ответил без обиняков:

— Нет, мы будем только мусульманским государством. Нам с кафирами — неверными не по пути. Хватит! Туркестан стонал под русским царем, стонет он и сейчас под большевизмом. Мы хотим жить самостоятельно.

На что Власов саркастически улыбнулся:

— Валяй, валяй, Каюм-хан... Если русские — кафиры, то и немцы тоже неправоверные. Что вы на это скажете? У меня вон две дивизии под ружьем. Вояки не ахти какие, но немцы все же со мной считаются. А у вас с грузинским президентом Кедия что за душой? Разве только просиженные кресла? Тоже мне президенты! — Генерал-предатель, сильно хлопнув дверью, покинул кабинет Каюма, даже не попрощавшись.

Татарский «правитель» был настырен. Под носом Каюма он затеял переговоры с казахами из ТНК: дескать, давайте заключим союз, мы — братья, вы нам ближе и роднее, чем эти торгаши — узбеки. Ахмет Темир вовлек в свою интригу и муфтия, которому импонировала идея объединения национальных комитетов на основе исламской религии, под зеленым знаменем пророка. Ведь это возвышало и его самого.

О мышиной возне жалких интриганов пронюхали гитлеровцы, которым в случае разгрома России отнюдь не хотелось иметь под боком сильное тюркское государство. Фашисты, уже заранее перекроившие политическую и административную карту СССР, существование такой страны в своей гегемонистской программе не предусматривали.

Ахмет Темир, запутавшись в тенетах собственных козней, угодил наконец в капкан. Гитлеровцы лишили его «президентского» кресла, а самого передали в дом под номером двадцать два, что на Новой Фридрихштрассе, где размещался русский отдел германской контрразведки, откуда прямая дорога в концлагерь. За ним последовали и его приспешники. К тому, видно, приложил руку и Каюм — донес на Темира. Хитрец! Опередил, вовремя умыл руки... А ведь Мадер еще тогда мог упредить Каюма. Да не стал — другие заботы его занимали. Если б знал, что придется возиться с этой мусульманской дивизией! Не думал — не гадал, что его пути-дороги схлестнутся с этим подонком Каюмом. Вот уж действительно неисповедимы пути господни...

Посреди ночи Мадер созвал свой штаб, и, пока собирались, он, сцепив руки за спину, ходил по просторному кабинету. Его тонкий хищный нос, вся его фигура, гибкая и длинная, походка, бесшумная и крадучая, делали его похожим на пантеру, заключенную в клетку. Мысль о наглеце Каюме не давала ему покоя, и он, не выдавая своего душевного состояния, подводил своих приближенных к мысли ликвидировать этого подонка. Но они его поняли с полуслова. Ненависть к этому благоденствующему паразиту скопилась почти у каждого туркестанца. Что он, знатен родом или мудр, как Сулейман? Каков был отец, таков и сыночек. Купчишка несчастный! Какой он хан? И умом-то не блещет, как попугай твердит лишь то, чему научат...