Елизавета I - Маргарет Джордж

Генри Ризли, граф Саутгемптон. Я провела языком по губам, вспоминая кое-какие штучки из его арсенала, оказавшегося не по возрасту широким. Он был дерзкий малый, и в постели это отражалось в полной мере. Я фыркнула, вспоминая тех, кто считал его женоподобным или утверждал, что он якобы предпочитает мужчин. Подобная репутация давала ему неограниченный доступ к женщинам. Быть может, поэтому он так ее пестовал.

В последнее время он крутил шашни с одной из фрейлин королевы, Элизабет Вернон, протаскивая ее в свои апартаменты прямо под носом у королевы-девственницы. Порой они с Робертом ублажали обеих подружек, Саутвелл и Вернон, сразу. Я советовала Роберту держаться подальше от этой Саутвелл, но все мои увещевания были напрасны, хотя, как только ее беременность станет заметной, ей придется покинуть двор. Что же до Саутгемптона, его связь с Вернон служила прикрытием для всех прочих его увлечений.

Такой молодой, а уже такой беспутный. Что ж, беспутство одного – возможность для другого, и в нашу последнюю встречу я воспользуюсь этой возможностью и постараюсь получить удовольствие, какое буду долго вспоминать. А потом… прощай, Саутгемптон.

Назначена наша встреча была на завтрашний вечер. Роберт планировал задержаться при дворе после того, как все разъедутся, в надежде спокойно провести несколько дней с королевой. Саутгемптон приедет в Эссекс-хаус ближе к вечеру под тем предлогом, что рассчитывал застать Роберта, и разыграет удивление, когда окажется, что его тут нет. Я уже сказала слугам, что завтра вечером они мне не понадобятся.

В дверь негромко постучали. Потом еще раз – мне необходимо было убедиться, что никого из привратников в самом деле нет на посту. Все было готово. В холле и во всех комнатах ярко горели свечи, повсюду были расставлены серебряные чаши со смесью душистых розовых лепестков и майорана. Я заранее принесла из погреба несколько бутылок разного вина, включая те, на которые Роберту был пожалован откуп, – мальвазию, мускатель, вернаж. На лакированном столике в библиотеке стояли блюда с лучшими стаффордширскими сырами и сухофруктами.

Для сегодняшнего вечера я выбрала красное бархатное платье с глубоким декольте. Те, кто считает, что рыжеволосым не следует носить красное, просто тупицы. Огненный оттенок волос очень отличается от алого. Королева прекрасно это знает – есть знаменитый портрет, на котором она еще юной изображена в красном платье. А мы с ней, как родственницы, обладаем не только схожим колоритом, но и схожими вкусами. На шею я надела ожерелье из рубинов – больше красного! Я была готова. Я сделала глубокий вдох, провела языком по губам, чтобы блестели, приоткрыла рот и направилась к двери.

На пороге стоял незнакомец.

От неожиданности утратив дар речи, я некоторое время молча смотрела на него. Меня переполняли досада и волнение. Вдруг сейчас приедет Саутгемптон, а этот незнакомец его заметит?

– Да?.. – наконец произнесла я.

Судя по озадаченному виду, он определенно не ожидал, что дверь ему открою я собственной персоной, и сделал вывод, что здесь что-то не так. Его темные глаза были необыкновенно проницательны. От таких ничего не укроется. Проклятье!

– Леди Лестер? – спросил он нерешительно.

– Да, – отвечала я.

– Ну разумеется, не кто иная, как вы, – сказал он. – Ваша несравненная красота, хотя и стала легендой, по-прежнему неподражаема и неповторима.

Неплохо. Что ж, комплименты он делать умеет. Но зачем явился? Нужно от него избавиться.

– При мне рукопись для графа Саутгемптона, моего покровителя, – сказал он. – Но граф Эссекс хотел прочитать ее первым, поэтому я пообещал привезти ее сюда.

Покровитель. Саутгемптон.

– Вы, должно быть, тот самый Шекспир, который написал, – только бы не подвела память! – длинную поэму «Венера и Адонис».

– Он самый.

Мужчина по-прежнему топтался на пороге и не спешил отдавать мне пакет, который держал под мышкой.

– Вы не зайдете? – вынужденно спросила я.

Он поспешно переступил через порог, стряхнув припорошивший плечи снег. И лишь теперь протянул мне кожаный портфель.

– Это всего лишь черновик, – пояснил он. – Но граф Эссекс очень настаивал, что хочет его прочесть.

Я провела его в первую комнату и положила рукопись на ближайший столик. Сколько времени я должна провести в его обществе, чтобы можно было, не прослыв неучтивой хозяйкой, отослать его прочь? О Саутгемптон, лучше бы тебе не торопиться!

– Я приехал прямиком из Хэмптон-корта. Мне поручено передать вам, что ни Саутгемптон, ни Эссекс пока не могут уехать. У обоих назначены встречи, которые невозможно отменить. Но ваш сын будет здесь послезавтра, а Саутгемптон днем позднее.

Меня словно ударили под дых. Я в самом деле чуть не задохнулась. Значит, ничему не бывать. Если Саутгемптон приедет после Роберта, у нас с ним больше не будет возможности остаться наедине.

– Ясно.

Внезапно я почувствовала себя в своем красном платье, как ряженая обезьянка, вроде тех, что шуты используют для своих проделок. Что ж, раз так, отчего бы не провести вечер в обществе этого малого? По зрелом размышлении… Я читала выдержки из его поэмы, и речь там шла о богине Венере, которая попыталась обольстить юного пастушка, но тот отверг ее притязания.

А что, если в глазах Саутгемптона наша с ним связь именно так и выглядела? И это был его способ сказать, что я нежеланна, как Адонис дал это понять Венере? И какой символичный – отправив ко мне поэта, который написал об этом. Это было очень в духе Саутгемптона, ценителя театра и литературы.

– …Хорошо принята при дворе, – говорил между тем Шекспир. – Я намерен внести в нее кое-какие правки, прежде чем снова инсценировать.

– Прошу прощения?

Нужно заставить себя внимательно слушать. И отсылать его никуда не придется. Все равно никого больше можно не ждать. Так чего попусту пропадать вину, сыру, свечам?

– Я говорил, – произнес он медленно, внимательно глядя на меня, – что мою пьесу «Сон в летнюю ночь» хорошо приняли при дворе.

От его внимания не укрылось, что я отвлеклась, и он пытался определить почему.

– Роберт упоминал об этом, – заверила я. – Он был очень горд тем, как прошло представление. Мои поздравления. Если ваша пьеса произвела при дворе хорошее впечатление, у вас отличные перспективы.

Казалось, мои слова его позабавили, и он хотел даже меня поправить, но из вежливости не стал.

– Я переключаюсь между чистой поэзией и пьесами. За последнее время я написал несколько посвященных Саутгемптону сонетов, в которых убеждаю его, что он должен жениться и передать свою красоту следующему поколению. Мне самому они очень нравятся. Они дают мне возможность поразмыслить о времени, вечности и прочих подобных вещах. –