Возрождение - Стивен Кинг

Неожиданно Дженни выскочила из комнаты, оставив дверь открытой. Я услышал, как она на что-то налетела в гостиной и как с треском врезалась в стену. Дженни нас покинула.

Джейкобс никак на это не отреагировал. Он склонился над мертвой женщиной, лежавшей с закрытыми глазами и сомкнутыми черными ресницами. Металлическая лента снова обрела прежний цвет. В темной комнате она даже не блестела. Если металл и опалил кожу на лбу, то скрывал след от ожога. Но я так не думаю – запаха горелой плоти не чувствовалось.

– Просыпайся, – произнес Джейкобс. Не дождавшись ответа, крикнул: – Просыпайся, ну же! – Он потряс ее руку – сначала осторожно, потом сильнее. – Проснись! Проснись, черт тебя побери, просыпайся!

Он схватил Мэри Фэй за плечи и принялся трясти изо всех сил – ее голова болталась из стороны в сторону, будто отказываясь подчиниться.

– ПРОСНИСЬ ЖЕ ТЫ, СУКА!

Если он продолжит в том же духе, то непременно сдернет тело на пол, а подобного осквернения я уже допустить не мог. Я ухватил его за правое плечо и оттащил. Мы закружились в каком-то неуклюжем танце и врезались в конторку. Джейкобс повернулся ко мне, на его лице были написаны ярость и разочарование.

– Отпусти меня! Отпусти! Я спас твою жалкую бесполезную жизнь и требую…

А потом что-то произошло.

С кровати послышался звук, похожий на тихое гудение. Я ослабил хватку и обернулся. Труп лежал в том же положении, только теперь из-за тряски, устроенной Чарли, руки Мэри Фэй были раскинуты в стороны.

Это просто ветер, подумал я. Не сомневаюсь, что со временем я бы убедил себя в этом, но звук повторился – его издавала женщина на кровати.

– Она возвращается, – прошептал Чарли. Его глаза широко раскрылись и выпучились, как у жабы, которую изо всех сил сдавил жестокий ребенок. – Она возрождается. Она жива.

– Нет, – возразил я.

Если он и услышал, то никак не отреагировал. Все его внимание было приковано к лежавшей на кровати женщине, чей бледный овал лица терялся в сумраке. Джейкобс рванулся к ней, как Ахав по палубе «Пекода», волоча больную ногу и высунув язык с той стороны рта, что не была парализована. Он задыхался.

– Мэри, – позвал он. – Мэри Фэй.

Гудение раздалось снова, низкое и немелодичное. Ее глаза оставались закрытыми, но, объятый холодным ужасом, я понял, что они шевелятся под веками, будто, умерев, женщина видела какой-то сон.

– Ты меня слышишь? – Его голос, хриплый и почти страстный. – Если ты меня слышишь, дай знак.

Снова гудение. Джейкобс положил ладонь на ее левую грудь и повернулся ко мне. Невероятно, но он улыбался. Во мраке он был похож на маску смерти.

– Сердце не бьется, – констатировал он. – И все же она живет. Она жива!

Нет, подумал я. Она ждет. Но скоро ожидание закончится.

Джейкобс снова повернулся и низко склонился над ней, так, что их лица – его, наполовину застывшее, и ее, мертвое, – разделяло всего несколько дюймов: Ромео со своей Джульеттой.

– Мэри! Мэри Фэй! Вернись к нам! Вернись и скажи, где ты была!

Мне трудно вспоминать, что случилось дальше, не говоря уже о том, чтобы писать об этом. Но я должен – хотя бы ради того, чтобы предостеречь всех тех, кто попытается затеять нечто подобное, и я надеюсь, что, прочитав эти строки, они откажутся от своих планов.

Она открыла глаза. Мэри Фэй открыла глаза, однако они больше не были человеческими. Молния разбила замок на двери, которую нельзя было открывать, и сквозь нее прошла Царица.

Сначала глаза были голубыми. Ярко-голубыми. И абсолютно пустыми. Глаза смотрели в потолок, не замечая нетерпеливого лица Джейкобса, сквозь потолок – и дальше, сквозь затянутое облаками небо. Потом взгляд стал более осмысленным. Он остановился на Джейкобсе, и в нем промелькнуло понимание, или, точнее, осознание. Она снова издала звук, похожий на гудение, но я не видел, чтобы она при этом вздохнула. Да и зачем? Она была мертва… если, конечно, не считать этих нечеловеческих пристальных глаз.

– Где ты была, Мэри Фэй? – Его голос дрожал. Слюна продолжала капать с парализованной стороны рта, оставляя мокрые пятна на простыне. – Где ты была, что там видела? Что ждет после смерти? Что по ту сторону? Скажи мне!

Ее голова начала пульсировать, будто мертвый мозг перестал помещаться в черепной коробке. Глаза потемнели, став сначала бледно-лиловыми, затем фиолетовыми и, наконец, темно-синими. Губы раздвинулись в улыбке и продолжали движение, пока не превратились в оскал, обнаживший все зубы. Пальцы одной руки по-паучьи пробежали по одеялу и схватили Джейкобса за запястье. Он охнул от ледяного прикосновения и взмахнул свободной рукой, чтобы сохранить равновесие. Я поддержал его, и мы втроем – двое живых и одна мертвая – оказались в одной связке. Ее голова билась по подушке. И росла. Раздувалась. Лицо утратило красоту. Она перестала быть человеком.

Комната не исчезла – она осталась на своем месте, – но я видел, что это иллюзия. И домик был иллюзией, и «Крыша неба», и курортный комплекс. Весь живой мир являлся иллюзией. То, что я принимал за реальность, на самом деле оказалось миражом, всего лишь маскировочной сеткой толщиной со старый нейлоновый чулок.

Настоящая реальность пряталась за этой ширмой.

Базальтовые блоки устремлялись в черное небо с воющими звездами. Я думаю, что эти блоки были руинами огромного разрушенного города. Он стоял посреди бесплодной равнины. Бесплодной, но не пустой. Широкая, бесконечная колонна обнаженных людей брела через нее, опустив головы и едва волоча ноги. Это кошмарное шествие тянулось от самого горизонта. Колонной управляли похожие на муравьев существа, в основном черные, но были там и темно-красные, цвета венозной крови. Когда люди падали, эти существа набрасывались на них, кусали и били, пока упавшие не поднимались. Я видел молодых мужчин и старух. Я видел подростков с младенцами на руках. Я видел детей, пытающихся помочь друг другу. И на каждом лице – застывшее выражение неимоверного ужаса.

Они брели под печальными звездами, падали, получали наказание и снова вставали с зияющими, но бескровными ранами от укусов на руках, ногах и животе. Бескровными, потому что все они были мертвы. Глупый мираж земной жизни развеялся, и вместо небес, обещанных проповедниками всех мастей, их ждал мертвый город с циклопическими каменными блоками под небом, которое само являлось лишь ширмой. Воющие звезды были вовсе не звездами, а воронками, и вой, исходивший из них, издавала истинная potestas magnum universum. За небом находились сущности. Живые, всемогущие и совершенно безумные.

«Побочные эффекты – остаточные фрагменты какого-то неизвестного существования вне нашей жизни», – сказал Чарли. И это существование находилось рядом с бесплодным местом, призматическим миром безумной истины, способной с первого взгляда свести любого человека с ума. Похожие на муравьев существа служили этим великим сущностям точно так же, как колонна шагающих голых мертвецов служила этим муравьям.

Возможно, этот город был вовсе не городом, а своего рода муравейником, куда попадали в рабство все мертвые жители Земли и где их в конце концов съедали. И когда это происходило, они что – умирали навсегда? Возможно, что и нет. Я не хотел вспоминать двустишие, которое Бри процитировала в своем письме, но строчки сами всплыли в памяти: Мертвец покой и сон не обретет, ведь смерть конец однажды тоже ждет.

Где-то в этой бесконечной колонне брели Пэтси Джейкобс и Морри-Хвостик. Где-то шагала Клэр, которая заслуживала рая, а вместо него получила стерильный мир под полыми звездами, в котором охранники-муравьи иногда ползли, а иногда поднимались во весь рост, и их морды казались жуткими пародиями на человеческие лица. Этот ужас был загробной жизнью, ожидавшей не грешников, а абсолютно всех без исключения.

Я чувствовал, что начинаю терять рассудок. От этого становилось легче, и я почти не сопротивлялся. Меня удерживала только одна мысль, за которую я продолжаю цепляться до сих пор: а вдруг эта кошмарная картина тоже всего лишь мираж?

– Нет! – закричал я.

Марширующие мертвые оглянулись на мой голос. Похожие на муравьев существа тоже – их челюсти заскрежетали, а омерзительные (омерзительные, но разумные) глаза уставились на меня. Небо начало расходиться с оглушительным треском, и из образовавшегося отверстия показалась исполинская черная конечность, покрытая пучками колючей шерсти, оканчивавшаяся огромной клешней из человеческих лиц. Ее обладатель хотел только одного: заставить бунтовщика замолчать.

Это была Царица.

– Нет! – снова закричал я. – Нет, нет, нет, нет!