Золотой век предательства. Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дзёя был таким важным человеком для Уми… Так почему же она его забыла? Может, всё дело в том, что она настолько рьяно пыталась стереть тот год из своей памяти, вымарать всё, что было связано с матерью, что эта участь постигла и тёплые воспоминания о первом и дорогом друге?
И почему вдруг она вспомнила о нём теперь – словно глубокие воды её памяти вдруг разошлись на время, явив то, что много лет покоилось на самом их дне?
Во́ды… Уми вдруг припомнила слова Дзиэна, которые он произнёс вчера, прежде чем начать колдовать: «Земля, дочь моя, как и вода, помнит всё». На какой-то момент слова эти стали словно озарением, к которому Уми стремилась очень давно – она даже вскочила с футона и принялась одеваться, предчувствуя, что охватившее волнение гонит её куда-то…
Очнулась она только на берегу небольшого пруда, который, сколько Уми себя помнила, всегда был в дальней части сада. Усыпанная росой трава холодила босые ноги – Уми так торопилась, что даже не подумала о том, чтобы обуться.
Однако от трепета волнующего открытия, которое она вот-вот была готова сделать, не осталось ни следа. Вся важность слов старого каннуси будто куда-то улетучилась – развеялась вместе с утренней дымкой.
– Тогда что это такое было, мать твою? – проворчала Уми.
Что-то внутри неё клокотало от едва сдерживаемой досады, и потому Уми отвела душу, пнув небольшой камешек. Тот с тихим плеском исчез в глубине пруда. Поначалу Уми смотрела на то, как расходятся круги на воде и как они разглаживаются, а потом какое-то светлое пятно, мелькнувшее у самой поверхности, заставило её всмотреться внимательнее.
В отражении она увидела только своё лицо, но в следующий миг девушка в пруду улыбнулась ей и поманила за собой – хотя Уми готова была поклясться именами всех ками, каких смогла бы припомнить, что на лице её не было ни тени улыбки…
Но не успела она оторвать взгляд от странного наваждения, как босая нога заскользила по влажной траве, и Уми, не сумев удержать равновесия, полетела прямо в пруд. Ей показалось, что кто-то окликнул её – но из-за громкого всплеска, с каким она погрузилась в пруд, утверждать этого наверняка Уми не могла.
Вода оказалась ледяной. Это было странно: ночи пока ещё стояли не настолько холодные, чтобы вода успевала так промерзать. Выходит, пруд всё-таки был проточным, что бы там ни говорил отец, ведь воды Ито текли с самой горы Санхо, и потому даже летом оставались холодными.
Насквозь промокшая одежда камнем потянула Уми вниз. Она ожидала, что вот-вот её ноги коснутся илистого дна, но пруд оказался гораздо глубже, чем предполагала Уми. Плавать она умела, и потому принялась усиленно грести и работать ногами, но светлое пятно утреннего неба, за которым осталась вся её жизнь, не становилось ближе.
В ушах зашумело, грудь стало сдавливать от нехватки воздуха. Что за дьявольщина творилась в этом пруду? Неужели тут поселился каппа, который решил закусить человечиной на завтрак?
Вокруг Уми и впрямь стали мелькать какие-то смутные тени: они не приближались, но даже от одного взгляда на них отчего-то пробирала дрожь. Ёкай? Но как они пробрались сюда, если усадьба была под защитой О-Кин? Дзасики-вараси не терпели чужаков на своей земле: даже Сана ёкай приняла холодно. А тут целый сонм зловредных маленьких духов, которые заманили её в этот пруд, и она, как распоследняя дурочка, попалась на их уловку…
Когда одна из теней всё же коснулась Уми, перед её внутренним взором возникло видение. На берегу пруда – ровно на том же месте, где совсем недавно стояла сама Уми, сидела молодая женщина в жёлтом кимоно и дорогим поясом, расшитым серебряной нитью. На руках она держала ребёнка, одетого в яркое детское платьице, и что-то ласково пела ему, но слов Уми разобрать не могла. Нежное лицо женщины, озарённое улыбкой, было прекраснее лунного света, отражавшегося в водах Ито, и Уми вдруг узнала его…
«Я не хочу видеть это, отпусти меня!» – взмолилась Уми, сама толком не понимая, к кому обращается. Она не оставляла попыток выплыть на поверхность, но с каждой секундой силы покидали её. Всё новые и новые тени касались её рук, лица, спины – и всё новые наваждения одолевали Уми. Они закружили её в ярком вихре, так что всё слилось в сплошную полосу ослепительного света, а голоса людей, что являлись Уми, превратились в неразборчивый гул.
Чем сильнее пыталась она сопротивляться окружившим её теням, тем ближе наступали они, тем настойчивее пытались коснуться. Неожиданно перед Уми возникла тень, отличавшаяся от остальных – она отдалённо напоминала человеческий силуэт. Откуда-то Уми знала: она не должна дать этой тени коснуться себя. Но к тому моменту силы окончательно покинули её – она не могла больше сопротивляться воде, которая утягивала её всё глубже.
Не смогла она и противиться тени, которая вдруг схватила её за ворот рубахи и притянула к себе. Только теперь Уми заметила, что у этой тени были глаза: словно два бездонных колодца, они пытались затянуть Уми в свою тьму и не дать ей выбраться обратно к свету…
***
Очнулась Уми оттого, что начала кашлять водой. Горло раздирало так, будто бы она наелась гвоздей. Почувствовав, что задыхается, Уми дёрнулась вперёд и ударилась лбом обо что-то твёрдое и тёплое.
– Ай, – пробасил кто-то совсем рядом. – Молодая госпожа Хаяси, вы в порядке? Слышите меня?
Уми обнаружила, что лежит на траве. Её трясло от холода, мокрая одежда неприятно липла к телу, а глаза и нос щипало так, будто она вдохнула какой-то ядовитый порошок. Но на деле же она просто наглоталась воды и чуть не утонула в старом пруду. Она согнулась в новом приступе кашля – то отходила вода, которая отдавала затхлой вонью пруда. Только после этого Уми удалось разогнуться и посмотреть на говорившего.
Им оказался Ямада – такой же мокрый, как и она сама. Одной рукой он потирал лоб, в который, похоже, врезалась Уми, когда очнулась. Его посох лежал тут же, рядом –
