Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - Джон Карре

— Да.

Лейзер принялся распаковывать вещи. Эйвери смотрел. Он вынул щетки с кожаными ручками, лосьон для волос, целую батарею флаконов с мужской косметикой, электробритву последней модели и галстуки, одни клетчатые, другие шелковые — под цвет к его дорогим рубашкам. Эйвери спустился вниз, где его уже ждал Холдейн. Он улыбнулся, когда Эйвери вошел:

— Ну?

Эйвери выразительно пожал плечами. Он был возбужден и озабочен.

— Что вы о нем думаете? — спросил он.

— Я с ним едва знаком, — сухо сказал Холдейн. Ему нельзя было отказать в умении заканчивать любой разговор. — Я хочу, чтобы вы постоянно были с ним. Гуляйте вместе, тренируйтесь в стрельбе; если надо, пейте. Он не должен оставаться один.

— А если он захочет уехать отдохнуть?

— Мы что-нибудь придумаем. Пока делайте то, что я говорю. Вы почувствуете, что ему нравится ваше общество. Он страшно одинок. Запомните, он англичанин. Стопроцентный британец. Еще одно, очень важный момент: пусть он считает, что Департамент с войны не изменился. Мы ни на йоту не изменились: вы должны сделать все, чтобы он продолжал в это верить, хотя, — без тени улыбки продолжал он, — хотя вам, молодой человек, пока трудно увидеть разницу.

На следующее утро они приступили к делу. После завтрака все собрались в гостиной, где к ним обратился Холдейн.

Курс подготовки будет состоять из двух частей, по две недели каждая, с коротким перерывом на отдых. Первая часть отводится для переподготовки, во второй части будут отрабатываться профессиональные навыки, необходимые для выполнения задания. Ни его оперативное имя, ни «легенда», ни характер задания не будут сообщены Лейзеру до начала третьей недели, но даже тогда его не информируют ни о намеченном районе операции, ни о способе заброски.

В области связи, так же как и во всех остальных предметах подготовки. он будет идти от общего к частному. В течение первого периода его будут в основном знакомить с техникой шифрования, расписанием и планом связи. Во время второй половины курса он будет по большей части работать непосредственно с передатчиком в условиях, предельно приближенных к оперативным. Инструктор прибудет на этой неделе.

Холдейн разъяснял все с известной долей педагогической желчности, а Лейзер очень внимательно его слушал, то и дело кивая головой в знак согласия. Эйвери показалось странным, что Холдейн не пытается скрыть свою неприязнь.

— Во время первого периода мы постараемся узнать, что вы помните. Боюсь, что вам придется попотеть. Нам хотелось бы, чтобы вы были в хорошей форме. Вы пройдете курс владения огнестрельным оружием, будете заниматься приемами рукопашного боя, упражнениями, развивающими умственные способности, спецподготовкой. Днем мы постараемся вывозить вас на прогулки.

— А с кем? Джон тоже поедет?

— Да. Вас будет сопровождать Джон. Обращайтесь к нему по любому, даже самому незначительному, поводу. Если у вас возникнет желание что-то обсудить, на что-то пожаловаться или рассказать, что вас беспокоит, я надеюсь, вы не замедлите обратиться к одному из нас.

— Хорошо.

— Вообще я убедительно прошу вас не выходить из дома одному. Пусть каждый раз, когда вы захотите в свободное время пойти в кино, за покупками или за чем-то еще, с вами будет Джон. Боюсь, впрочем, что у вас не будет времени на развлечения.

— Я и не рассчитываю, — сказал Лейзер. — Мне это не нужно.

— По тону чувствовалось, что он говорил серьезно.

— Инструктор по радиоделу не будет знать вашего настоящего имени. Это обычная мера предосторожности; пожалуйста, не нарушайте ее. Экономка, которая приходит убирать, думает, что мы — участники научной конференции. Едва ли вам придется с ней беседовать, но помните об этом, если вдруг она с вами заговорит. Если вас будет интересовать, как идут дела в вашей автомастерской, пожалуйста, вначале переговорите со мной. Вы не должны пользоваться телефоном без моего разрешения. Здесь нас будут посещать и другие гости: фотографы, доктора, специалисты. Все они, как принято у нас говорить, играют второстепенные роли и остаются за кадром. Они, по большей части, будут думать, что вы — лишь звено широкого учебно-тренировочного плана. Прошу вас это запомнить.

— Понял, — сказал Лейзер.

Холдейн взглянул на часы:

— Первое занятие в десять часов. На углу улицы нас будет ждать машина. Шофер — лицо непосвященное, поэтому я попрошу вас в машине не разговаривать. У вас есть еще какая-нибудь одежда? — спросил он. — Этот костюм для стрельбища не годится.

— У меня есть спортивная куртка и брюки.

— Я бы хотел, чтобы ваша одежда меньше бросалась в глаза.

Пока они поднимались наверх, Лейзер лукаво улыбнулся Эйвери:

— Суровый он парень, правда? Старая школа.

— Зато хорошо знает свое дело, — ответил Эйвери.

Лейзер остановился:

— Конечно. Вот что я хотел спросить. Об этом доме. Многих вы здесь натаскивали?

— Вы не первый, — сказал Эйвери.

— Послушайте, я знаю, что вы не имеете права рассказывать лишнее. И все-таки скажите, то подразделение — такое же, как было?.. И свои люди повсюду?.. Старая система осталась?

— По-моему, мало что изменилось. Мне кажется, нас стало чуть больше.

— А много молодых ребят, вроде вас?

— Фред, извините.

Лейзер похлопал его по спине.

— Вы тоже знаете свое дело, — сказал он. — Насчет меня не беспокойтесь. Все будет в порядке, Джон.

Они приехали в Абингдон на парашютную базу, с которой у Министерства была договоренность. Там их уже ждал инструктор.

— К какому оружию вы привыкли?

— Мне, пожалуйста, автоматический браунинг тридцать восьмого калибра, — сказал Лейзер, будто он что-то покупал в бакалейной лавке.

— Теперь он называется девятимиллиметровым. Ваша мишень под номером один.

Холдейн остался стоять в углу галереи, а Эйвери стал помогать инструктору переставлять мишень величиной в человеческий рост на расстояние в десять ярдов и заклеивать кусочками резинового пластыря отверстия от пуль.

— Называйте меня «старший сержант», — сказал инструктор и обернулся к Эйвери. — Желаете тоже попробовать, сэр?

Холдейн быстро вставил:

— Да, старший сержант, оба будут стрелять, если позволите.

Лейзер приготовился стрелять первым. Эйвери встал рядом с Холдейном, а Лейзер одиноко стоял на стрельбище, спиной к ним, лицом к фанерной фигуре немецкого солдата. Мишень была выкрашена в черный цвет; она резко выделялась на фоне осыпавшейся штукатурки; в области живота и паха кто-то грубо начертил мелом сердце, середина которого была изрешечена пулями и заклеена обрывками бумаги. Они наблюдали, как Лейзер взвесил пистолет в руке, затем стремительно поднял его до уровня глаз и медленно опустил, вставил пустую обойму, вынул, потом опять быстро вставил. Он оглянулся на Эйвери, убрал со лба, чтобы не мешала целиться, прядь каштановых волос. Эйвери улыбнулся, подбадривая его, и по-деловому, быстро сказал Холдейну:

— Никак не могу понять, что он за человек.

— Почему не можете? Самый обычный поляк.

— Откуда он? Из какой области в Польше?

— Но вы же видели его досье. Он из Данцига.

— Ах да.

Инструктор приступил к делу:

— Вначале попробуем с незаряженным, глаза открыты и смотрят на мушку, ноги широко расставлены. Прекрасно, спасибо. Теперь надо расслабиться, нам должно быть удобно и приятно, ведь мы не на учениях, а приготовились вести огонь, да, да — это нам случалось делать и раньше! Теперь поднимите пистолет, наведите на мишень, но не цельтесь. Правильно! — Инструктор с шумом втянул в себя воздух, открыл деревянный ящик и вытащил четыре полных обоймы. — Одну — в пистолет, другую — в левую руку, — сказал он и вручил вторую пару обойм Эйвери, наблюдавшему с восхищением, как Лейзер искусно вставил обойму в рукоятку браунинга и передвинул предохранитель большим пальцем. — Теперь взведите курок, направьте дуло в землю на три ярда впереди вас. Приготовьтесь к стрельбе, рука прямая. Наведите на мишень и, не целясь, отстреляйте всю обойму парными выстрелами. Помните, что пистолет не является оружием высокого класса — польза от него ограниченна, он служит только для ближнего боя. А теперь медленно, очень медленно…

Его речь прервали выстрелы Лейзера. Он стрелял быстро, из напряженной позы — крепко, как гранату, зажав в руке вторую обойму. Он стрелял со злостью, как человек, который слишком долго молчал и наконец заговорил. У Эйвери в душе нарастало волнение — он чувствовал ярость Лейзера, для которого фанерная фигура воплощала нечто большее. Вначале два выстрела, за ними еще два, потом три, затем несколько, слившихся в один залп, — Лейзера окутывала плотная дымка, фанерный солдат дрожал, Эйвери вдыхал сладковатый запах пороха.