Русский флаг - Александр Борщаговский

- Триста человек, - поспешно заметил Колокольцев. - Я подсчитал. По двадцать в шлюпке.

Попов успевал наблюдать за действиями Сигнальной батареи. По мере того как сопротивление батареи ослабевало, неприятель усиливал огонь по Кладбищенской. "Вираго" подбуксировал французский фрегат ближе к берегу. "Пик" и "Президент" вели навесный огонь по батарее. "Форт" разрушал своими выстрелами бруствер, стремясь вывести из строя орудия.

Под прикрытием фрегатов приближались гребные суда неприятеля. Попов рассматривал в трубу дюжих гребцов, матросов, зажавших между коленями блестевшие на солнце штуцеры. В двух шлюпках впереди небольшой флотилии стояли офицеры, - одного из них, стройного, молодого, небрежно играющего снятой перчаткой, Попов разглядел очень хорошо и как будто узнал по стоянке в Кальяо.

Мичману известно, что в кустарнике на взгорье находится небольшая партия стрелков-камчадалов, а возле Кошечной батареи, на расстоянии двух верст, команда матросов и сибирских стрелков, которая может прийти к нему на помощь. Но успеют ли они подойти? Неприятельский десант движется слишком быстро, словно подгоняемый течением и совершенно равнодушный к тому, что с берега на него смотрят три пушки Попова.

Надо действовать. Попов повел непрерывный огонь. Прислуга не успевала подносить заряды из зарытых неподалеку корабельных цистерн. Теперь и у артиллеристов Кладбищенской батареи жаркая работа; нет возможности поднять голову, бросить взгляд на Сигнальную гору, проверить, продолжает ли она вести огонь.

Шлюпки неприятеля приближались. Попову удалось попасть в "Форт". Одно ядро угодило в левую скулу фрегата, другое - в нижнюю батарейную палубу, выведя из строя орудие. Меткий выстрел поразил тяжело нагруженную шлюпку, крайнюю справа. На какое-то мгновение в поле зрение Попова оказалось темное днище шлюпки и цепляющиеся за него французские стрелки. Но остальные шлюпки одна за другой проскальзывают в мертвое поле, безопасное от выстрелов батареи.

- Пора уходить, - хрипит Колокольцев.

Попов обшарил взглядом берег, ручей, гору Поганку у Кошечной батареи, ленту дороги вдоль береговой полосы. Оттуда еще может прийти спасение. Еще не поздно. Он продержится четверть часа до подхода стрелков.

Если бы только подоспело подкрепление!

На расстоянии версты, до самого кладбища, не заметно никакого движения. Деревья и кусты, разбежавшиеся с зеленого увала, стоят на берегу неподвижно, заглядывая в светлую ширь. Мир неподвижен и спокоен. Только та его частица, на которой находится Попов, сотрясается от огня.

- Пора! Мы потеряем людей и орудия! - строго звучит молодой басок Колокольцева. Его лицо краснеет, а слитые в неровные пятна веснушки кажутся совсем темными.

- Пора... Пора...

Попов готов заплакать. Конечно, он не станет плакать, но если существуют неслышные рыдания, сжимающие мужественные сердца, слезы, прожигающие тело насквозь, то он плакал в эту минуту. Уйти с батареи, оставить орудия! И это после того, как ему рисовались славные подвиги батареи, враг, молящий о пощаде, ядра, все до единого попадающие в цель, трофеи и благодарное рукопожатие товарищей! Уйти, бросить все? Бежать с батареи, оставив ее врагу? Лучше умереть...

Посылая Попова на Кладбищенскую батарею, генерал Завойко приказал ему твердо помнить о ее вспомогательной роли. Угрожая вражеским судам огнем с фланга, Кладбищенская батарея мешала свободному маневру судов. Слишком отдаленная от Петропавловска, она не имела значения важной полевой позиции, так как неприятель, высадив десант, мог обойти батарею или отрезать ее от порта.

Сегодня на рассвете Завойко еще раз напомнил Попову об этом.

- Завяжете штыковой бой, - сказал он, - только в том случае, если в помощь вам будут брошены партии стрелков. Это будет зависеть от того, куда устремятся главные силы неприятеля. В крайности заклепаете пушки, уведете людей. Вы хорошо поняли меня, мичман?

- Понял, ваше превосходительство, - ответил Попов. - Без подкреплений я не приму боя.

Если бы только пришло подкрепление! Если бы в кустарниках показались знакомые мундиры сибирских стрелков, блеснули бы начищенные накануне пуговицы и мелькнули широкоствольные, похожие на трубы ружья камчадалов!

Все по-прежнему спокойно.

Остались считанные минуты. Больше медлить нельзя.

Французы высадились южнее батареи и побежали к ней, переходя по щиколотку реку Гремучку. Осталось каких-нибудь сто пятьдесят - двести саженей. Уже и англичане с "Пика", ободренные успехами французов, послали несколько шлюпок к Красному Яру.

Кажется, что померкло солнце. Попова охватила злость, какой он еще никогда в жизни не испытывал. Больше не стоит оборачиваться и глядеть на кладбище в ожидании подмоги. Нужно уводить людей.

- Заклепать орудия! - скомандовал Попов.

Специально заготовленные ерши из гвоздей вклинились в запалы пушек.

- Порох закопать!

Новые и новые шлюпки врезались в песчаную отмель вблизи Гремучки. Синие куртки матросов испятнали берег. Стрелки мичмана Попова, прикрывающие отход, открыли стрельбу по смельчакам, приблизившимся к батарее на расстояние ружейного выстрела. Упал высокий матрос с "Форта" и покатился вниз, под ноги наступающих товарищей. Стрелки торопливо заряжали ружья, но французы, справившись с замешательством, бросились вверх, к батарее.

Попов со своей командой ушел только тогда, когда неприятельский десант подходил к батарее, оглашая холмы криком и беспорядочной стрельбой из штуцеров.

Мичман ушел последним, часто оборачиваясь на ходу. Увидев французский флаг над неповрежденным валом батареи, Попов яростно тряхнул головой и бросился догонять команду, которую гардемарин Колокольцев вел на соединение со стрелковыми отрядами.

Захват Кладбищенской батареи был бы чреват тяжелыми последствиями, если бы неприятель высадил здесь крупный десант. Отсюда многочисленный неприятель мог двинуться к порту, обойти с тыла Кошечную батарею и ворваться в Петропавловск. Поэтому, когда Завойко увидел, что вслед за шлюпками "Форта" к Красному Яру стали приближаться десантные отряды с "Президента" и "Пика", он приказал стрелкам идти на соединение с отходившим Поповым. Навстречу неприятелю были брошены стрелковые партии мичмана Михайлова, полицмейстера Губарева, отряд в тридцать два человека, который повел Пастухов, и партия камчадалов.

Артиллеристы Попова, соединяясь с отрядами, торопившимися им навстречу, усиливали боеспособность этого стрелкового заслона. И все же неприятель по числу людей втрое превосходил их.

Едва французский флаг повис над батареей и Изыльметьев принял сигнал Завойко: "Батарея пала. Открыть огонь!" - расчетам "Авроры" был отдан приказ открыть батальный огонь по Красному Яру. Но прежде чем бомбы "Авроры" долетели до батареи, занятой неприятелем, чужой снаряд разорвался в самой гуще французов. Его не могло послать ни одно из орудий Кошечной батареи: пушки Дмитрия Максутова не имели такого угла обстрела.

- Похоже, что стреляли из-за Сигнального мыса? - удивился Тироль.

- Несомненно. Шальной снаряд, - подтвердил Изыльметьев. - Метили в отступающую команду мичмана Попова. Французский флаг хорошо виден.

Спустя несколько секунд меткий батальный огонь "Авроры" и "Двины" достиг батареи и охладил пыл "крошки Лефебра", который размахивал шпагой и клялся у флагштока, что он станет немедленно преследовать русских и разобьет их наголову или "заставит разбежаться по лесным норам". Лефебр и Бурассэ теряли драгоценные минуты, не зная, чем еще, кроме подъема флага, ознаменовать свое присутствие на оставленной русскими батарее.

- Нужно сжечь платформы и сбросить вниз пушки, - предложил Бурассэ.

- Лейтенант! Как можно! - возразил Лефебр. - Над батареей флаг Франции, тут все неприкосновенно.

- Тогда вперед, и да здравствует император! - провозгласил прямолинейный Бурассэ.

- Это не так просто, мой друг, - улыбнулся Лефебр, пряча свое тщедушное тело под прикрытие земляного вала, тогда как рослый Бурассэ отважно стоял на виду. - Русские могут не пустить нас в город. Следует дождаться англичан.

Бурассэ махнул рукой и храбро поднялся на несколько саженей выше батареи, откуда открывался вид на дорогу, ведущую в порт. Французы залегли во все углубления и ямы, вырытые бомбами "Форта", скрываясь от огня "Авроры" и "Двины".

Фрегаты завязали перестрелку с Кошечной батареей. Она отвечала им неохотно, редко, будто с ленцой.

Никакого движения в заливе, английские шлюпки замерли, опасаясь приблизиться к берегу.

Взглянув вперед, Бурассэ заметил русских матросов и стрелков, бегущих к Красному Яру от кладбища. В два прыжка он достиг батареи, но советоваться ему было не с кем: Лефебр ушел к шлюпкам, оставленный им мичман Тибурж убит осколком русской бомбы.

Пьер Ландорс, первый весельчак на "Форте", наклонился над мичманом и, обнажив курчавую голову, сказал: