Русский флаг - Александр Борщаговский

- Я не жду здесь десанта, Василий Степанович, - в словах Гаврилова слышался полувопрос. - Никаких выгод для высадки, сто шестьдесят саженей отмели и крутые утесы...

- Эти господа, голубчик, горазды на всякое безрассудство.

- Устоять бы нам против огня! - воскликнул Гаврилов тоном, означающим, что все прочее чепуха, суета сует.

- Н-д-а-а! - вздохнул Завойко. - Чего захотел! Накроют они нас в этой фараоновой гробнице двухпудовыми гостинцами и высадятся, несмотря на отмель. Поневоле за штык схватишься.

Тишина. Внизу чуть слышно плещутся волны.

- На штыки надеюсь, коли до этого дело дойдет, - проговорил Завойко.

Светлеет. Четко обрисовываются контуры батареи, тупоносые пушки, тяжелые станки под ними, тали, сдерживающие орудия, словно постромки и вожжи ретивых рысаков, неровная линия скалы, правый, западный траверс батареи.

Удачная, прочная позиция, думает Завойко. Как много все-таки успели сделать для обороны порта! Взять хотя бы Сигнальную батарею. Под ногами скала, ее не поколебать никаким залпом. Позади и справа - камень. Впереди - прочный бруствер, литые, грузные тела пушек на высоте десяти саженей и обширная отмель, охраняющая подступы к батарее. С места, где стоит Завойко, не видно ни порта, ни "Авроры", ни Кошечной батареи, только на берегу у Красного Яра, на высоте тринадцати саженей, небольшим прямоугольником распластался вал Кладбищенской батареи. Завойко знал, что рядом, у внутренней отлогости Сигнальной горы, стоит стрелковая партия, готовая отразить неприятельский десант, затем "Аврора", заслоняющая вход в бухту, Кошечная батарея под командой Дмитрия Максутова, стрелковая партия в засаде у реки Поганки, неподалеку от кладбища. В случае нужды эта партия придет на помощь Максутову или мичману Попову и его команде на Кладбищенской батарее. Малые силы порта размещены так, чтобы можно было в любом пункте встретить превосходящего неприятеля и при нужде быстро перегруппироваться.

На "Авроре" пробило четыре склянки. Металлический отзвук скользнул по заливу и замер у скал Раковой бухты. Через несколько минут Завойко дали знать, что на эскадре замечены приготовления к съемке с якоря.

На фрегатах выбирали якоря, подвозили буксирные тросы к пароходу: без помощи "Вираго" парусные суда не смогли бы в ясное безветренное утро занять боевые позиции. С левого борта находится "Форт", справа "Президент", под флагом контр-адмирала Прайса. Натянулись буксирные тросы, и фрегаты поплыли. За кормой "Вираго" послушно следовал "Пик" сорокашестипушечный фрегат Фредерика Никольсона.

Артиллеристы внимательно наблюдали за движением неприятельских судов. "Вираго" проделывал сложные эволюции, подводя каждый из трех фрегатов к назначенной позиции.

- Ишь ты, кадриль выплясывает! - крикнул кто-то из артиллеристов.

Матросы весело засмеялись: определение было меткое и точное.

Завойко подошел к матросам.

- Что, братцы, не больно напугал вас англичанин?

- Никак нет, ваше превосходительство! - ответил голосистый матрос, подшучивавший вчера над погоней за плашкоутом. - Любо поглядеть, как англичанин на французский манер кадриль пляшет!

Фрегаты, подведенные "Вираго", стали поворачивать левым бортом к порту. На Сигнальную батарею взошел сухопарый поп Григорий. Он был совершенно спокоен, не смотрел в сторону неприятеля, а, отойдя под прикрытие скалы, угрюмо уставился в подвижные, сотрясаемые смехом плечи матросов. В черной рясе, мохнатый, сутулый, он напоминал орла-отшельника.

Завойко обратился к матросам. Он говорил людям о том, что давно уже условлено и обсуждено между ними. Он сделал одно только движение рукой, вверх, к крепостному флагу, и сказал:

- Пожалуй, пора и за дело браться! Работа жаркая будет. Флага им не отдадим! Исстреляем весь порох, сожжем суда, а флага не отдадим! Ежели будет десант, возьмем в штыки, тут наша сверху. Отстоим с честью, не посрамим русское имя и покажем, как русские сохраняют честь отечества. Верно, братцы?

- Верно-о-о! - прокатилось по батарее.

Едва священник раскрыл привычным движением требник и начал служить молебен, по батарее ударили с неприятельских фрегатов. Молитву пришлось отложить. Артиллеристы заняли места у орудий, и сражение началось.

Неприятель изменил свои первоначальные намерения: все три фрегата и "Вираго" обстреливали Сигнальную гору. Суда вели беглый огонь. С первыми выстрелами над мысом заметались птицы. До этой минуты люди не замечали их гомона, теперь же с удивлением смотрели, как над полуостровом с криком носились тысячи птиц, описывая круги, поднимаясь все выше и выше.

На "Авроре" не видели неприятельских фрегатов. Заняв позиции, удобные для обстрела Сигнальной горы и Кошечной батареи, фрегаты спрятались от "Авроры" за гористый полуостров. Но грохот бомбических пушек отчетливо доносился до аврорцев, высыпавших на верхнюю палубу. Они увидели серое птичье облако, а через несколько секунд неточно пущенное ядро перелетело через батарею, просвистело над мачтами "Авроры" и шлепнулось в бухту.

Изыльметьев сорвал фуражку с лысеющей головы и перекрестился. У него шевельнулась мысль, что вот наконец и баталия, и ему, прослужившему двадцать пять лет во флоте, вынуждены будут дать "Георгия". Но он отогнал от себя эту мысль, хотя и справедливую, но недостойную в этих обстоятельствах, и строго посмотрел на офицеров.

- Началось, - промолвил Александр Максутов. - Наши старые приятели не торопятся обменяться знаками внимания с "Авророй".

- Все еще впереди, лейтенант. Надоест им за горкой сидеть, - заметил капитан и низко надвинул фуражку.

- Я просил назначения на батарею, - сказал Максутов, наклонив голову и щуря глаза, как всегда, когда он не был уверен в ответе.

- Терпение, лейтенант! Вы не останетесь сторонним свидетелем дела, пообещал Изыльметьев.

Он окликнул Пастухова и приказал ему отправиться на Сигнальную батарею для связи с Завойко.

С первых же минут боя Гаврилов увидел, что против пяти его орудий англичане и французы имеют больше восьмидесяти мортирных и бомбических пушек, считая только левые борты трех фрегатов. Ежесекундно на двухдечных фрегатах, извергавших пламя и двухпудовые снаряды, вспыхивало несколько розовато-серых облаков. Неприятель, конечно, не испытывает недостатка в порохе.

Густые, шелковистые брови Гаврилова сблизились, разделяемые только глубокой складкой. Складка появилась с первыми выстрелами и словно окаменела на лбу лейтенанта. Можно подумать, что Гаврилов сердится на неприятеля, морщится от досады и недовольства.

Завойко стоял под прикрытием скалы. Неприятель, открыв по ней продольный огонь, с каждым выстрелом откалывал от скалистого траверса глыбы земли и камня.

Гаврилов бросился к губернатору:

- Василий Степанович! Прошу вас, уйдите... удалитесь, хотя бы к пороховому погребу.

- Лейтенант! - Завойко резко отвел его руку. - Прошу вас помнить только о том, что каждый выстрел должен идти в дело. Каждое ядро - в цель. Только в цель. Идите...

Гаврилов возвратился к орудиям.

Орудийная прислуга, кантонисты, подносившие пороховые "картузы", командиры орудий работали деловито и спокойно, посылая во вражеские суда ядра и бомбы. Гаврилов следил за фрегатами в зрительную трубу и видел, какую разрушительную работу делали его артиллеристы. Несколько бомб разорвалось на палубе "Вираго", повредив фок-мачту и большую трубу парохода. На "Президенте" спешно крепили ванты грот-мачты. В бортах фрегатов заметны пробоины и повреждения. Три наиболее удачных выстрела вывели из строя бомбическую пушку на верхней палубе "Президента".

Гаврилов, переходя от орудия к орудию, коротко командовал:

- Второй нумер, пали!

- Пятый нумер, пали!

Даже в первые минуты боя, когда вражеские бомбы еще не растрепали земляной бруствер и не снесли западный траверс батареи, у Гаврилова сжалось сердце; он увидел, что каменистая крепость, казавшаяся столь надежной и спасительной, является бедствием для прислуги. Неприятельские ядра, пущенные даже без точной пристрелки, ударялись об отвесную каменную стену позади орудий и осыпали людей градом увесистого щебня. Скала высока, и чем выше попадали ядра неприятеля, тем злее и опустошительнее становился каменный град. Осколки со свистом неслись на батарею, словно пущенные исполинской пращой; они летели с тыла, рвали матросские бушлаты и рубахи, вонзались в тело, кололи в щепу орудийные станки и деревянные платформы. Из тысяч осколков десятки находили живую цель и выводили из строя защитников батареи. От каменной картечи некуда было укрыться. Острым осколком отсекло три пальца у фейерверкера первого номера. Упал навзничь с раздробленным затылком кто-то из прислуги четвертого номера. Замечая изредка в дыму, в ливне осколков худощавую фигуру губернатора, Гаврилов удивлялся тому, что Василий Степанович еще жив и невредим.

...Гаврилову за тридцать. Многим он кажется недалеким, простоватым офицером, которому надлежит выйти в отставку в чине лейтенанта и доживать век в глуши, в окружении многочисленных детей и внуков. Гаврилов долго служил на побережье Охотского моря, был под командой Завойко, когда тот начальствовал над Аянским портом. Окончив школу штурманов, произведенный восемь лет назад в поручики корпуса штурманов, он охотно исполнял поручения по описи не изученных еще восточных берегов России. Делал промеры глубин, наносил на карты новые подробности, дорисовывал жесткий, угрюмый профиль безлюдного края. Он возвращался из опасных походов пораженный цингой и лихорадкой, сдавал начальству свои записи, таблицы, карты, нимало не заботясь о том, сохранится ли его имя в рапортах и донесениях, которые курьерские тройки помчат из Иркутска в Петербург.