Дневная битва - Питер Бретт

– Да, Дамаджах.

Инэвера подняла свое и заставила Мелан взглянуть ей в глаза.

– Не произноси это имя вслух. – Ее голос разнесся по палате, но она все равно поочередно посмотрела на всех. – До поры. Это касается всех.

За следующие полгода Инэвере еще трижды понадобились указы андраха, и тот каждый раз взимал плату. Теперь он осмелел и лапал ее вовсю, как жену со своей подушки. Когда ему вздумалось укусить ее за грудь, она чуть его не зарезала.

«Достаточно, – подумала она. – Ахман сделал себе имя. Андрах не сможет отобрать у него белый тюрбан, и никакие указы не стоят продолжения».

Утром она вызвала Кашу, свою дживах сен от Шарахов и любимицу Ахмана.

– Ночью я снова приглашу андраха, – сообщила она. – Проговорись об этом. Пусть до Ахмана дойдет, что андрах посещает дворец шарум ка в отсутствие хозяина. Я хочу, чтобы Ахман застал нас вдвоем. Андраху пора изведать страх, а Ахману – побольше узнать о своем предназначении. Я впредь не потерплю прикосновений старого хряка.

Глава 11

Последняя трапеза

– Перестань метаться, Рожер, – попросила Лиша. – У меня голова раскалывается.

От мельтешения пестрого жонглерского наряда и правда запульсировало болью за правым глазным яблоком. Лиша остервенело потерла ладонью висок.

Перед отъездом с караваном в Лощину Избавителя они получили от Ахмана приглашение на завтрак. Лиша решила, что тот состоится на рассвете, в обычное время завтрака перед долгим путешествием, но красийцы тянули время. Их с Рожером на несколько часов оставили в приемной.

Когда миновал первый час, Рожер извлек скрипку и заиграл, но его чувства, как всегда, отразились на музыке, и пронзительная мелодия напомнила Лише скрежет ногтей по шиферу. Она попросила его прекратить, но опоздала. Стянуло пазухи – знакомое ощущение, следом навалится очередной цикл головных болей.

Эти боли преследовали ее всю жизнь. Иногда они вкупе с тошнотой длились час. Иногда – неделю и дольше, как весеннее ненастье. Чаще они просто докучали ей и снимались нехитрыми снадобьями и устранением провоцирующих факторов. В других же случаях Лише приходилось выбирать между слепящей болью и мощными средствами, чреватыми многочасовым забытьем. А в худших – к счастью, редких – оставалось забиться в укромное место и плакать.

Циклы усугубились с возрастом и ростом нагрузки и ответственности, а ко времени, когда Лиша стала травницей Лощины Избавителя, сделались регулярными гостями. Сейчас же, в Даре Эверама и в окружении врагов, перешли в постоянное состояние, похожее на длинную зиму без намека на весну.

Неуютно было не только ей. Воздух полнился напряжением, пока делегация из Лощины Избавителя ждала завершения последней формальности перед долгой дорогой домой. За последний же час ее отец Эрни семь раз бегал в уборную и густо заливался краской от ядовитых комментариев матери.

– Это непорядок, Эрнал, по капле-то отливать. Пусть Лиша тебя осмотрит.

Элона сидела на другом краю комнаты, но обоняние Лиши, когда накатывал цикл, посрамило бы волка. Она уловила запах материнских духов, и ее затошнило. Череп сдавило сильнее.

Лесорубы и прочие прикинулись глухими. Уонда настороженно подалась вперед, воображая себя телохранителем Лиши. Она пристроилась в слишком маленьком для ее массивного костяка кресле. Громадный, сейчас ослабленный меченый лук висел на его спинке заодно с колчаном, а увесистый нож – на поясе.

Достаточно крупной, чтобы валить могучих мужчин, Уонде Лесоруб было всего шестнадцать. Сейчас, как всегда, когда нервничала, она медленно раскачивалась взад и вперед и поглаживала шрамы, оставленные демонами на ее лице.

Гаред Лесоруб, могучий и почти семи футов ростом, был здесь единственный ей под стать, хотя они лишь дальние родственники. Он изнемогал от скуки и, поскольку не мог найти себе жертву, пытался вырезать деревянную лошадку, но его ручищи – незаменимые, когда требовалось задушить спикировавшего воздушного демона, – не годились для тонкой работы. Он слишком сильно нажимал на нож, и лезвие уже сто раз соскользнуло с дерева и полоснуло по руке.

– Провались оно в Недра! – Гаред сунул окровавленный палец в рот и сделал вид, будто собрался отшвырнуть деревяшку, но Лиша выразительно выгнула бровь, и он сдержался.

Она же пожалела о своем жесте – тот был мелок, но глаз немедленно пронзило болью.

Рожер вдруг набросился на нее:

– Ходить нельзя, играть нельзя! А что же можно, ваша светлость?

Все встрепенулись: даже в приподнятом настроении Лиша не терпит такого тона.

Но только ссоры Лише и не хватало. Она еще надеялась справиться с приступом, а каждое резкое слово вдвое уменьшит шансы. Лиша приняла обезболивающий порошок, запила его водой из фляжки. Жидкость растеклась в пустом желудке, и тот свело от смешанного чувства голода и тошноты. Ей меньше всего на свете хотелось есть, но если не сделать этого в ближайшее время, станет хуже.

Лиша молча прокляла себя за отказ от утреннего чая с булочками, которые подали во Дворце зеркал жены Аббана, но тогда она только-только почистила зубы и хотела сохранить свежесть дыхания до встречи с Ахманом. В его приглашении говорилось о завтраке, последней трапезе перед путешествием, но солнце уже поднялось высоко.

«Дурища! – услышала она голос Вруны. – Жуй мяту в следующий раз!» Дух старухи-наставницы прав. Лиша порылась в карманах фартука в поисках съестного, там нашлись ингредиенты для варки тысяча и одного снадобья, но не было даже ореха.

Рожер сверлил ее взглядом, и она подавила желание вспылить.

– Извини, Рожер. Я досадую не меньше тебя. С такой скоростью мы выедем, когда день повернет на вечер.

– Если нас вообще отпустят, – заметил он. – С каждой минутой ожидания во мне крепнет уверенность, что я кончу в темнице, а ядра мои выложат на мясницкую колоду еще до заката.

Рожер не зря боялся. Несколько недель назад Ахман прислал к нему предполагаемых невест: свою старшую дочь, полноправную дама’тинг Аманвах, и племянницу Сиквах. Обеих выбрала Инэвера, чтобы шпионить. Девушки притворились, будто не знают тесийского, хотя в действительности говорили на нем бегло, и попытались отравить Лишу, когда она превратилась в угрозу для порядка вещей в Даре Эверама.

Но Рожер, этому вопреки и к великому раздражению Лиши, позволил им себя соблазнить и уложил в постель Сиквах под воркование Аманвах. С той ночи он ходил по краю и ежеминутно ожидал нашествия Копий Избавителя, которые схватят его за поругание девичьей чести без предварительного согласия на брак.