Русская поэзия Китая: Антология - Николай Алл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
РУССКИЙ ХУДОЖНИК
Кидающий небрежно красок сгусткиНа полотно, вкрепленное в мольберт,Художник — я, и, несомненно, русский,Но не лишенный иностранных черт.
Люблю рассвет, холодный и линялый, —Нежнейших красок ласковый разлад.Мечта о власти и меня пленяла,Меня пленяла и меня трясла.
На всякий звук теперь кричу я: занят;Но этим жизнь исчерпана не вся:Вокруг враги галдят и партизанят,Царапины нередко нанося.
Мне кажется, что я на возвышеньи,Вот почему и самый дух мне любФранцузской плавности телодвижений,Англо-немецкой тонкой складки губ.
Но иногда я погружен по плечиВ тоску и внутреннюю водоверть, —И эту суть во мне не онемечит.Не офранцузит никакая смерть!
Харбин«Устаю ненавидеть…»
Устаю ненавидеть.Тихо хожу по проспектам.«Некто в сером» меняВ чьи-то тяжкие веки влюбил.Устаю говорить.Пресловутый и призрачный «некто» —Надо мной и во мне,И рога — наподобие вил.
Впрочем, это гротеск.«Некто» выглядит благообразней, —Только рот как-то странно растянутПри сжатых губах:Таковы и лица людей в торжественный праздник,Если отдыха нет —Борьба,Борьба,Борьба!
Я себе говорю:Мы сумеем еще побороться,А покаСтану петь,Стану сетовать,Стихослагать!И пишу,И пою,И горюю —Откуда беретсяЛихорадочность музыки,Бьющейся в берега?
Непонятно!Ведь я потерял беспорядочность мнений.Я увесист, как полностью собранныйРокамболь.Я лиризм превозмог.Но достаточно книжных сравнений,Как прочитанноеОбернется в знакомую боль.
Через двадцать пять летТы увидишь, что мир одинаков,Как всегда,И что «некуда больше (как в песне) спешить».И, вздохнув, захлебнешьсяВ обилии букв и знаков,Нот и шахматных цифр,И запутанных шифров души.
ЗИМА БЛИЗКА
Все прозрачней воздух,Все острей слеза,Все синее звезды,Все слепей глаза.
И дымятся трубы,И бурлит река,Холоднее губы,Холодней тоска…
И зима близка!
ЗАГОВОР
Объединяются весна с лунойИ на меня напасть приготовляются,Шушукаются, рыщут надо мной,Шушукаются, рыщут, ухищряются.
Угроза новой затяжной любви…Ах, не попасть бы из огня да в полымя.Борюсь с собой, держу глаза, как Вий,Прикрытыми ресницами тяжелыми.
Стихи читаю вслух и про себя,Ритм создаю холодный, острый, бритвенный,И рифмы обличительно скрипят…Я — как монах, настроенный молитвенно.
Напрасный труд… Весна с луной сильнейМоих словес холодной окрыленности, —Стихи становятся острей, больней,Но даже им не одолеть влюбленности.
«Розовело небо, задыхался колокол…»
Розовело небо, задыхался колокол,Искры разлетались.Мокрый падал снег и стлался, стлался пологом,И глаза слипались.
Старичок скользил, покашливал и щурился,Переносье сморщив.Яркие рекламы плавали над улицей,До костей промерзшей.
Улыбались люди и друг друга под рукуБрали, кляли стужу.Мчался сбор пожарных. Старичок шел бодренько.Хоть и был простужен.
Но не грипп свалил его — цистерной медноюВ перекрестке сбили.И опять помчались с ветром люди бледныеВ рев автомобилей.
И опять на сердце знак багровый чертится,И опять я занятМыслями о смерти, о своем бессмертьице,И — самотерзаньем.
ХарбинЖИВАЯ МУЗА
Есть что-то сладкое в небытии,Есть что-то притягательное в смерти,Но эти узкие глаза твоиТакие светлые зигзаги чертят,Что, кажется, не только умирать.Но даже, даже вспоминать об этомГрешно. Пусть клонит в сон — не надо спать!Будь человеком твердым, будь поэтомНе холода, а теплоты, не сна,А бодрствованья; отвори объятьяНавстречу музе — светлая она…Давно ли ей ты посылал проклятьяЗа девичий восторг, за чистоту?Ах, мы меняемся, не знаем сами,Когда же ангел нам укажет туЖивую музу с узкими глазами!…………………………………..И странными становятся тогда,И слышными как будто издалекаМучительные вдохновенья Блока,Несущие свой яд через года.
«Отряхни свою внешнюю скуку…»
Отряхни свою внешнюю скуку,Пусть заблещут глаза новизной.Протяни свою теплую рукуБез смущенья при встрече со мной.
Год назад неживое, как камень,Сердце жжется, и чудом труда,Чудом творчества сотканный пламеньНе угаснет теперь никогда.
Наши общие крылья во вьюгуНикогда не повиснут, как плеть,Наши души навстречу друг другуНикогда не устанут лететь.
И, смеясь над боязнью былою,Синим воздухом страстно дыша,Знай, что пыльной маньчжурской весноюИногда воскресает душа.
«Одно ужасное усилье…»
Одно ужасное усилье,Взлет тяжко падающих век,И — вздох, и вырастают крылья,И вырастает человек.
И в шуме ветра городскогоИ пригородной тишиныОн вновь живет, он верит сноваВ те дали, что ему видны, —
Обласканные солнцем дали,Где птицы без конца свистят,Где землю не утрамбовали,Где звезды счастием блестят…
Но облака идут волнами,Как холодно и — что скрывать! —Как больно хрупкими крыламиУступы зданий задевать!
«От замыслов моих неподкрепленных…»
От замыслов моих неподкрепленныхНи силою, ни верой, ни трудом,От слов моих, всегда полувлюбленных,Полупрохладных, как забытый дом,
От вечно спутанных и сероватыхТуч, копошащихся над головой,И даже от просветов синеватых —
От всей земли, скользящей по кривой,Бежать, бежать, бежать!.. — в какое царство?О ложь, о бесполезное бунтарство!
СВЕТИЛЬНИК
Ночь, комната, я и светильник…Какой там светильник! ОгарокСвечи…Тик-так — повторяет будильник,Мой спутник рассудочный старыйВ ночи.
Час поздний. Но светоч чадящийВнезапно разгонит дремотуСовсемИ душу хватает и тащитВ былое — назад тому что-тоЛет семь.
В тот возраст, когда мы любилиИ вечность в любви прозревали…И вот:у То странною сказкой, то быльюВся жизнь из могил и развалинВстает.
Мгновенное заново длится,Истлевшее светится яркоДо слез…Забытые вещи и лица —Все снова при свете огаркаЗажглось!
7 апреля 1944СИРЕНА
Сидит — поджатые колена,Большие лунные глаза, —Оцепенелая сирена,Как затаенная гроза…
Как много, как ужасно многоЛюдей — в былом, теперь — калек,Толчется у ее порога!Один красивый человекТеперь в нее влюблен. ПечальноОн с ней до сумерек сидит.Она не гонит, но глядитС холодностью необычайной…
А по ночам — она — сирена —Она — сирена — по ночамКрадется в парк: дрожат колена,И косы бьются по плечам,Как перегрызенные цепи…Стоят беседки. Месяц строг.И — ждущий фавн табачный пепелС козлиных стряхивает ног.
ДВА ПОЕЗДА
