Голос крови - Олег Юрьевич Рой

– Да ладно, ребята, уже нормально все. Просто расследование получилось такое… маетное. Туда кинешься – тупик, сюда – опять тупик, за ниточку потянешь – она тоже пшик. Не рвется, а выдергивается, потому что лишняя, не из этого клубка. Может, если бы я сразу эту Шилову заподозрила в причастности, не так тошно было бы.

– И с какой стати ты ее должна была заподозрить? И почему ее, а не парня со скейтом, не говорю уж про бабулек на скамейке и велосипедистов в соседних аллеях.

– Парня-то с какой стати? А Шилова самым наглым образом в ситуацию вмешалась. Собственно, именно ее вмешательство дало Лесе время скрыться.

– Вершина, хватит опилки пилить! – скомандовала Ева. – Мальчик в порядке, злодеи в камере, все живы, все даже здоровы, включая пострадавшего безвинно котика, которого ты, к слову, спасла. Не ной, короче.

– Это ее Зоркий покусал, – заявил вдруг замолчавший было Мишкин. – Или как там его? Писатель который. Мне Маринка рассказывала, что он которую неделю в телевизоре мелькает, втирает, что без его гениальных прозрений госпожа Вершина ничего бы не раскрыла. Может, он не Зоркий, а Кашпировский? Загипнотизировал нашу Арину Марковну по самое не балуйся, вот она и мается.

– У него, кстати, сейчас очередная пресс-конференция начинается или что-то в этом роде, я, собственно, хотела вам сказать.

Повинуясь Еве, все переместились в приемную, к самому большому на весь комитет телеэкрану. Арина сразу подумала, что для этого… господина и маленького монитора хватило бы. Страшненький он все-таки. С нормальным носом был бы просто невзрачный, а это курносое не пойми что только у младшего Райкина нормально выглядело, а у Зоркого – обнять и плакать. Хотя не без харизмы, то-то его журналисты так полюбили.

– Господин Зоркий, как вы относитесь к тому, что следственные органы не признают помощь, которую ваша рукопись оказала в расследовании?

– Я же не ради славы все это затеял, лишь бы польза была, а там – что считаться, кто до чего додумался, – интонация, однако, говорила прямо противоположное: считался, считаюсь и буду считаться, пока не признают.

– Что он несет? – возмутилась Ева. – У него же в рукописи все не так было, как на самом деле! Арин?

– Кого это волнует? – отозвалась та. – Журналистов – точно нет. Моя бабушка, светлая ей память, говорила: откукарекал, а там хоть не рассветай. Я долго не могла смысла понять.

– Чего ж тут не понять? – засмеялся Мишкин. – Миллион лет назад, когда я был молодым и зеленым опером, занесло меня… с обэпщиками, что ли? ай, неважно! Занесло меня, други, в предвыборный штаб господина Речинского. Помните, может, такого персонажа? В губернаторы, кажись, баллотировался. И слышу я из кабинета голоса, в частности, дамочка или девица уверенно так вещает: «Нет-нет, эти пункты из программы нельзя вычеркивать, вы на них как минимум восемь процентов поднимете!» А Речинский вроде как сомневается: «Трудно, не потянем». А дева бодренько так: «Да ладно вам, Павел Семенович! Делать-то не обязательно, главное – освещать правильно!» Или рапортовать, что ли, она сказала?

– Что в лоб, что по лбу, – согласилась Арина. – Но похоже, да. Теперь все запомнят, что господин писатель следствию оказал неоценимую помощь, а мы, жлобы и жмоты, даже словечка доброго ему пожалели.

– Получается, у вас есть способность предвидеть? – почти ехидно вопрошал тощенький парнишка с выбритыми висками и пронзительными, словно обведенными черной каймой, глазами.

– Пока получается, что так, – терпеливо улыбался писатель.

– Именно поэтому вы за основу своих романов берете реальные события?

– Конечно. Я просто вижу.

– И вас не пугает собственная прозорливость?

– Когда текст, выходящий из-под моего пера, происходит здесь и сейчас? Вы об этом?

– Да! – воодушевленно воскликнула полненькая журналистка в круглых ярко-сиреневых очках. – Вам не хотелось остановить кошмар?

Он усмехнулся. Сейчас его лицо не было ни невзрачным, ни тем более смешным.

– Это невозможно. Я… пытался. Поверьте.

– Но вы все-таки надеетесь, что создавая текст, вы не позволите ему воплотиться в реальности?

– Может быть. Или, быть может, изменить ее.

– Да он совершенно сумасшедший, – буркнул над Арининым ухом всегда молчаливый Молодцов.

Она пожала плечами:

– Все писатели сумасшедшие, работа такая. Если у тебя в голове толпа персонажей – и каждый про свое, а тебе их надо, как пастуху, в кучку собрать, чтоб не разбежались, друг друга не покусали и сюжет выстроили, и ножками-ручками в нужных местах помахали, и все это, напоминаю, у него в голове – о какой нормальности тут можно говорить? Этот, на мой взгляд, еще вполне ничего.

– …нет-нет, – проникновенно убеждал кого-то Зоркий на широком, в полстены экране. – Речь не о мести, речь о… ну чтоб было понятнее… о равновесии. О том, что добро и зло могут меняться местами, а человеческие глаза – они лишь человеческие.

– Это сюжет вашей следующей книги?

– Я… я не знаю… – как-то растерянно ответил писатель.