Крик ворона - Дмитрий Вересов

— Таня! — срывающимся голосом позвал я.

В глубине квартиры зашипел туалетный бачок. Я выбежал в прихожую.

— Таня?

На меня, потирая руки и ослепительно улыбаясь, надвигался огромный, пузатый и усатый негр в пышной меховой шапке.

— К-как… — выдавил я. — А Таня?..

— Танья… — озадаченно повторил он и остановился. — О, Танья! Он пошел на суперинтендант…

Я не понял, а потому перешел на английский и четко и медленно задал три вопроса: где женщины, которые живут в этой квартире, кто он такой и какого черта здесь делает. Он кивнул и, старательно выговаривая каждый слог, начал отвечать в обратном порядке:

— Я сторожу вещи. Меня зовут Джошуа. Моя жена, ее сестра и девочка пошли к управляющему домом получить документ, удостоверяющий, что они здесь больше не живут.

У меня потемнело в глазах. Мир рушился. Как… как она могла?! А как же якобы живой муж, которого она так любила?

Ударившись локтем о предательски высунувшийся косяк, я выскочил на площадку и чуть не сбил с ног Лизавету. Инстинктивно мотнув головой, я заметил, как из лифта выходят Таня с Нюточкой, и замер.

— Ой, Ди-има! — взвизгнула Лизавета. — А мы уж и не чаяли… Сыскался наконец! Сосед, поди, передал?

Я тупо посмотрел на нее.

— Мы уж, почитай, второй месяц тебя ловим. На квартиру к тебе ходили, записку оставили…

— Ходили? 3-зачем? — выдохнул я.

— А как же? Сначала на свадьбу пригласить хотели, потом на проводы.

Я молча моргал и пыхтел, не в силах произнести ни слова. На свадьбу?! Боже, какое бесчувствие, какой цинизм! А я-то вообразил себе… Нюточка с Таней подошли к Лизавете и с сатанинским любопытством наблюдали за мной.

— В самый последний денечек нас здесь застал, и слава Богу, — безжалостно продолжала Лизавета. — С муженьком-то моим познакомиться успел?

Я остолбенел и лишь через несколько секунд смог вымолвить:

— С… твоим?? Как с твоим?!

Лизавета широко улыбнулась.

— А что я, не женщина, по-твоему? Молодая, свободная. Вот и отыскала себе дружка верного, суженого-ряженого…

— Постой, а… А Таня?

— А Таня — вот она, вся здесь… Давай-ка в дом зайдем, поговорим ладком.

Мы сидели в пустой гостиной на ящиках и на раскладушке, пили шампанское из бумажных стаканчиков и закусывали магазинной кулебякой. Я все силился постичь непостижимое, но не мог — на то оно и непостижимое.

Этот брак был невозможен, невероятен. Холеный двадцатипятилетний кениец, второй сын многодетного вождя могущественного племени с непроизносимым названием, с отличием закончивший Гарвард, приехавший сюда на стажировку, почти не владеющий русским. И сорокалетняя русская крестьянка, похожая на калмычку, славная, но совсем не образованная и уж никак не красавица. Люди двух разных миров. Как они могли так стремительно сойтись, понять друг друга, соединить себя брачными отношениями? Промежутки между знакомством и свадьбой, между свадьбой и отъездом были ничтожно малы. Как же им удалось за такое короткое время преодолеть бесчисленные бюрократические, да и чисто бытовые препоны, неизбежно возникающие в подобных ситуациях?

Ну хорошо, как ни маловероятно такое стечение обстоятельств, но получилось так, как оно получилось. Но как же тогда прикажете понять Таню, которая вдруг очертя голову вслед за сестрой бросается в неведомый омут совершенно чуждой жизни и тянет за собой ребенка, причем ребенка любимого? В одночасье обрубив все концы. Бросив все.

Я наклонился к ней и прошептал:

— Таня?

Она обернулась, и в ее огромных глазах я увидел легкую грусть, но ни тени сожаления или сомнения. Я быстро осмотрелся. Джош, перемежая английские и русские слова и помогая себе жестами, увлеченно рассказывал Лизавете и Нюточке о богатейших земельных угодьях, принадлежащих его семье, о тамошних чудесах природы. Обе зачарованно слушали его, не обращая на нас никакого внимания.

— Таня, ну зачем, зачем это все?

— Молчи, — тихо приказала она. — Так надо. Когда-нибудь ты все узнаешь и поймешь.

Ой, вряд ли. Пока, во всяком случае, я не понимал решительно ничего. А Таня, судя по всему, была не настроена объяснять что-либо.

— Когда уезжаете? — громко спросил я.

— Завтра утречком в Москву, а еще через неделю в Найроби. Джош все устроил, — с гордостью ответила Лизавета.

— А мне Джош подарит целую рощу бананов и живого слоненка! — похвасталась Нюточка.

— А учеба? — спросил я.

— Найроби — очень цивилизованный город, — заявил Джош по-английски. — Там есть хорошие европейские школы. Но Нюта будет учиться в Англии, в частной школе для девочек. Или в Америке.

— Во сколько поезд? — нарушил я всеобщее молчание. — Я приду провожать.

— Не надо, — сказала Таня. — Попрощаемся здесь.

Я поднялся.

— Мне пора, — не глядя ни на кого, сказал я.

Тут же встала Лизавета, подошла ко мне и заключила в объятия.

— Прощай, соседушка. Как знать, свидимся ли еще?

— Свидитесь, — отчетливо проговорила Таня. — Это я вам обещаю.

Лизавета смахнула слезу, поцеловала меня и перекрестила. И тут же мне на шею бросилась Нюточка. Щекоча кудерьками мою щеку, она шепнула:

— Пополь-Вух!

— Что-что? — не понял я.

— Я привезу тебе папу! — сказала она погромче.

— Тадзимырк! — непонятно прикрикнула Таня. Нюточка слезла с меня и отбежала в сторонку. Подошел Джош и обхватил мою ладонь своей черной лапищей.

— Эй, голубчик, — сказал он по-русски. — Жить можно, да?

Мне оставалось лишь вяло улыбнуться и кивнуть.

— Можно.

Таня проводила меня до дверей.

— Ты хорошо подумала? — спросил я ее в прихожей.

— Хорошо. И не надо больше об этом.

— Оставь хотя бы адрес, — попросил я, немного помолчав. — Я напишу тебе.

— Я не знаю адреса, — сказала она. — Я сама напишу.

— Я тоже не знаю адреса.

— Я найду тебя.

Она судорожно вздохнула, подалась ко мне, обвила руками мою шею и прижалась губами к моим губам…

Господи, останови Землю. Или хотя бы сделай стоп-кадр…

Таня легонько оттолкнула меня и сказала:

— Ну все, родной мой. Тебе пора. Обещай дождаться меня.

— Обещаю, — пролепетал я мгновенно помертвевшими губами.

— Иди.

Я остался стоять. Она резко развернулась и ушла в гостиную, прикрыв за собой дверь.

Наутро я получил расчет за командировку и зарплату за полтора месяца. Потом собрал в свободной аудитории старост всех групп, которые в этом семестре у меня обучались, и сделал следующее заявление:

— Сейчас каждый из вас сходит в деканат и возьмет ведомость. Потом вы возвратитесь сюда, заполните ведомости, проставив в них те оценки, которые сочтете нужными, и подадите мне на подпись. На все вам дается пятнадцать минут. И не рекомендую разглашать данную информацию. Это не в ваших интересах.

Не веря своему счастью, старосты рванули в деканат.

Оставшуюся часть дня я провел в дурнопахнущих очередях, нудно костерящих Горбачева с его этиловой революцией. Времяпрепровождение не из самых приятных, согласен, зато к вечеру мой предусмотрительно захваченный рюкзак был полон. Я с великим трудом втащил его на последний этаж, расставил содержимое в углу прямо на пол, немного передохнул и спустился на второй заход. В этот раз я решил идти до конца, и на последствия мне было начихать.

До Нового года оставалось четыре дня.

…Когда я разлепил глаза, было темно. Я лежал одетый в заветном углу, и мне не было нужды куда-то ползти. Я пошарил вокруг, но нащупал только пыль и пустоту. Безумно хотелось умереть.

Вспыхнувшая лампочка на мгновение ослепила меня. Я прикрылся рукой и завизжал:

— Нет меня!

Надо мной склонилась мерцающая дебильная харя.

— Ты че, братан, я ж Петухов, сосед твой. С Новым годом!

— Водки тоже нет! — хрюкнул я тоном ниже.

— Да я не за этим, у самих имеется… Слышь, братан, наша мымра сказала, чтобы ты в три дня съезжал.

— Погоди, погоди, что-то я не того…

Петухов заботливо приподнял меня, прислонил к стеночке и влил в рот нечто омерзительное. Я закашлялся, но в себе удержал, и через минуту немножечко разъяснелось.

— А почему съезжать? Я что-нибудь не то сделал?

— Да нет, нас всех расселяют. Дом на капиталку становят.

— А-а… Тогда наливай.

Я встал и подошел к столу.

Дойти до конца опять не получилось, и я постепенно вернулся домой. Теперь я твердо знал, по какому адресу мне предстоит доквакивать свою полную мнимостей жизнь. Название страны, города, улицы, номер дома и квартиры могут меняться, но самые главные параметры останутся неизменными: «Гнилая Тягомотина, Большая Задница, Мне».

Впрочем, по такому адресу доходят послания только определенного типа. Но других я тогда не ждал.