День восьмой - Торнтон Найвен Уайлдер

Он осторожно опустил ключи на стол перед адвокатом, поднялся и с улыбкой протянул ему руку:

– Что же, как вам будет угодно. Я навещу вас в ноябре.

Через два дня под вечер Роджер решил прогуляться по Боуэн-стрит. В окнах на четвертом этаже было темно, но он легко представил себе расположение комнат в квартире, поскольку в такой же квартире на первом этаже свет горел, а окна были распахнуты. Тут у Софии была бы своя комната; мать могла бы приезжать погостить. Он долго смотрел на озеро. Но ему всего девятнадцать, а такие апартаменты предназначены для взрослого, солидного человека. Ему пока не хотелось становиться солидным. Мистер Биттнер повторил свое предложение в ноябре, но опять получил отказ: Эшли не принимают подарков. У Роджера возникло странное ощущение, что за ним наблюдают: кто-то добрый и мудрый, – возможно, таинственные незнакомцы освободили его отца от наручников и снабдили лошадью.

Он попытался вспомнить, что было выгравировано на камне: какие-то слова о стезе… о степи…

Архиепископ Чикагский написал мистеру Фрэзиеру письмо, выразив признательность (разумеется, Тренту) за материал об открытии дома престарелых имени Святого Казимира. Экземпляр статьи «Чепец для Флоренс Найтингейл» он отослал своей сестре, которая заведовала больницей в Тюрингии. Когда Роджер опубликовал очерк о полуночном крестном ходе вокруг церкви, отмечавшей день своего небесного покровителя («Тысяча горящих свечей, тысяча поющих голосов»), архиепископ написал ему еще раз и пригласил на ленч. Роджер предпочитал не принимать приглашений от столь высокопоставленных особ (объясняя это себе тем, что терпеть не может «разговоры из вежливости»), но архиепископ сообщил, что, кроме него, других гостей не будет. И Роджер отправился на ленч. Дверь открыл молодой священник и в изумлении уставился на гостя, с которым часто виделся в больнице.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, отец Бетц.

Мужчины обменялись рукопожатиями.

– Э… вы здесь по делам больницы?

– Нет. Архиепископ Крюгер пригласил меня на ленч.

– О! Входите… Вы уверены, что договорились на сегодня? Он ждет какого-то человека из газеты.

– Это я.

– Мистер Фрэзиер?

– Да.

Роджер уже привык к подобным ситуациям.

Архиепископа предупредили, что Трент – человек молодой, поэтому он ожидал увидеть мужчину лет сорока, а Роджер ожидал увидеть величественного прелата. Оба удивили друг друга. Архиепископ оказался очень старым и сгорбленным, говорил голосом, который, как Роджер отметил для себя, был похож на пение сверчка, из-за перенесенной операции на горле. Оба были исключительно вежливы и довольны друг другом.

– Вы знакомы с отцом Бетцем? Мне показалось, что вы обменялись приветствиями в дверях, мистер Фрэзиер.

– Да, святой отец. Мы встречались в больнице Саут-Сайд, где я работал санитаром.

– Неужели?

Архиепископ, когда испытывал удовольствие от беседы, тихо что-то бормотал или вставлял в свою речь подобные словечки: «Да ну?», «Правда?», «И не говорите!».

Продолжая что-то бормотать и согнувшись так, что лицо оказалось ниже плеч, его преосвященство повел гостя в столовую, что произнес на латыни, а потом, словно опомнившись, обеими руками указал Роджеру на кресло.

– Очень любезно с вашей стороны… хм, да… при вашей занятости предоставить мне возможность выразить вам свое удовольствие… о, величайшее удовольствие… тем, с какой симпатией и с каким пониманием вы… Дорогие сестры-монахини из общины Святой Елизаветы были в восторге… в настоящем восторге… о да!.. от вашей истории, как одевают в чепцы молоденьких сестер милосердия. Вы видите окружающее… другими глазами, не как остальные. Вы не только направляете нас, но еще и расширяете наш кругозор. Да, я могу сказать так.

Роджер рассмеялся. Смеялся он редко и в основном тогда, когда для этого не было повода, но сейчас его развеселило выражение лица хозяина дома, которое несколько раз менялось. Ему вдруг пришла в голову мысль, как хорошо было бы пообщаться с тем, кого у него никогда не было, – с дедом!

Это была пятница первой недели Великого поста. Им подали зеленый суп в небольших чашках, форель, немного картофеля, по бокалу вина и хлебный пудинг. С Роджером случилось еще кое-что необычное: ему захотелось говорить и, более того, отвечать на вопросы о прежней жизни.

– Мое настоящее имя Роджер Эшли. Я родился в южной части нашего штата.

Архиепископ задержал дыхание и пристально посмотрел ему в глаза.

– Вы, наверное, слышали о суде над моим отцом и его бегстве, святой отец?

– Что-то слышал… Вы не могли бы освежить мою память?

Роджер рассказывал минут десять. Архиепископ прервал его всего лишь раз, когда позвонил в маленький колокольчик.

– Миссис Киган, принесите мистеру Фрэзиеру еще форели. У молодых очень хороший аппетит, я это помню. И будьте так любезны, доешьте картофельное пюре.

– Спасибо, – поблагодарил гость.

– Пожалуйста, продолжайте, мистер Фрэзиер.

Когда Роджер закончил свой рассказ, хозяин долго смотрел на картину у него за спиной и молчал, потом, наконец, тихо проговорил:

– Очень необычная история. И вы не знаете, кто освободил вашего отца?

– Нет, святой отец.

– Даже никаких предположений?

– Боюсь, что нет.

– А чем сейчас занимается ваша матушка?

– Содержит пансион в Коултауне.

Повисла тишина, потом архиепископ уточнил:

– И вы не получали ни единой весточки от своего отца… в любом виде… почти два года?

– Именно так, святой отец.

– Ваши отец и мать протестанты? – помолчав, спросил хозяин.

– Да. Отец каждое воскресенье водил нас в методистскую церковь. И в воскресную школу тоже.

– Вы дома… простите меня, молились?

– Нет, святой отец. Родители никогда на этом не настаивали.

– Вы собираетесь писать и дальше? Всю жизнь?

– Нет. Я пишу для заработка.

– Чем же собираетесь заниматься в жизни, мистер Фрэзиер?

– Пока не знаю. – Роджер медленно поднял глаза, встретил прямой взгляд старика и тихо сказал: – Святой отец, мне кажется, вам есть что сказать о случившемся в Коултауне.

– Да?… Правда… Мистер Фрэзиер, события, о которых вы рассказали, настолько необычны… И поведение вашего отца очень необычно… Позвольте сказать, что необычного увидел я и чего вы, возможно, не заметили.

Роджер весь обратился в слух.

– Наверное, мне придется рассказать вам одну историю, реальную… Несколько лет назад в одной из южных провинций в Китае поднялась волна ненависти ко всем иностранцам. Довольно много людей было убито. Одну из христианских миссий захватили целиком и бросили в тюрьму всех ее членов: епископа, четырех священников, шесть монахинь и двух слуг-китайцев. Кроме слуг, все они были немцы. Каждого поместили в отдельную крошечную камеру в длинном глинобитном бараке, чтобы пленники не могли общаться друг с другом. Время от времени кого-нибудь из них уводили на допрос, где подвергали пыткам. Они понимали, что в любую минуту их могут обезглавить,