День восьмой - Торнтон Найвен Уайлдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да.
– Наверняка не все, поэтому расскажу. Я родилась на острове, который лежит в океане рядом с Джорджией. Там только вареные креветки такого цвета, как ты. В Чикаго солнце тоже жаркое, но какое-то ненастоящее, в нем нет соленого привкуса. Ты, несчастная маленькая пресноводная козявка!
– Ты меня задушишь, Лаурадель…
– Вкус – вот еще! Ты только представь: никто в мире не занимается любовью сто дней! Ты меня слышишь? Представь. Просто сделай приятное большой Лаурадель. И вот люди начинают ползать по улицам, словно позвоночники у них превратились в желе. Даже дети перестают скакать через веревочку. Захожу в лавку и прошу пару туфель, а продавец говорит: «Пару туфель, мэм? Ах да, туфли… Сейчас посмотрю, есть ли у нас туфли». Представь, какие глаза будут у людей – как дырки, которые выжигают в бумаге. Птицы будут падать с деревьев, не смогут взмахнуть крыльями. Деревья поникнут, как старые вдовы с кучей женских проблем. Тут Господь встрепенется, глянет вниз и скажет: «Что там происходит? Это надо остановить! Я больше не хочу, чтобы мистер Трент совался сюда со своим вкусом».
Роджер соскользнул с кровати и, встав на колени, попытался ее обнять, но она со смехом надменно отталкивала его.
– «А ну, займитесь любовью, сукины дети, иначе мир опять покроется льдом!» Вот о чем я пою. Теперь тебе понятно?
– Лаурадель, ты большая, как дом!
– Так что не путай меня: вульгарное – невульгарное, – потому что ты сам этого не знаешь, а я знаю.
Продолжая смеяться, она ногой прижала его голову к полу.
– Убери от меня руки, ты, маленький газетчик! Даже не знаю, что я нашла в тебе, в розовой бородавке.
– Можешь колотить меня как заблагорассудится.
– Ладно, залезай в постель и не строй из себя дурака на моем ковре, а то еще ногу занозишь… Я рассказывала, через что мне пришлось пройти, да?
– Да, рассказывала.
– Если человек пройдет через все это и останется жив, значит, понимает, что к чему.
– Расскажи лучше про своего деда Демуса.
– Нет, я еще не все твои кости обглодала.
– Что я еще сделал не так, Лаурадель?
– Мистер Трент – в смысле, мистер Фрэзиер, – вы оскорбили меня до глубины души: даже не знаю, когда приду в себя от этого, – и вы понимаете, что вам это удалось. Вы вернули мне пальто, которое я отправила вам. Так достойные и приличные люди не поступают.
– Лаурадель!
– Можешь твердить «Лаурадель» сколько угодно! Ты просто не любишь меня.
– Прости, но я такой, какой есть.
– Когда люди любят друг друга, деньги не имеют значения. Любовь убивает деньги. Я люблю отдавать, мистер Трент. Был бы у меня миллион долларов, я бы подарила тебе… шнурки для ботинок. Ты вернул мне пальто, хотя одет плохо: выглядишь хуже, чем старый… ворон.
– Не плачь, Лаурадель. Пожалуйста, не плачь.
– Ты преподнес мне подарок: настоящий пригласительный билет на похороны Авраама Линкольна.
– Я же его не покупал. Мне его подарила одна леди: в знак благодарности за статью в газете.
– Но ты отдал его мне, отдал от чистого сердца…
– Не надо плакать, Лаурадель. Мы все такие, какие есть.
– Ну…
– А сейчас мне нужно поспать. Рано утром я должен быть в муниципалитете. Спой-ка лучше мне колыбельную.
– Что же тебе спеть, мальчуган? Хочешь «Иногда мне плохо, как ребенку, потерявшему мать»?
– Нет, только не эту.
– Тогда ту, которую еще ни разу не пела тебе. Она на языке моего народа на острове в океане. О том, зачем Бог создал раковины.
Руби
– Что ты там шепчешь себе под нос, Руби?
– Спи, Трент. Я читаю Книгу Лотоса.
– Я не хочу спать: хочу держать тебя за руку и слушать твой голос.
– Тшш…
– Что за новая вывеска у тебя над дверями, Руби?
– Я сменила имя и поменяла название магазина. Давно хотела это сделать – уже в течение двух лет, – но пришлось подождать, пока дела наладятся. Завтра для меня очень важный день, Трент. И пожалуйста, очень прошу: больше никогда не называй меня Руби. Теперь мое имя – Идзуми.
Целуя ей кончики пальцев, он повторил:
– Идзуми… Идзуми…
Легким движением она накинула на плечи невесомый халат, выскользнула из постели, опустилась на колени и склонила голову в церемонном поклоне.
– Ты первый, кто назвал меня новым именем.
– А что оно означает?
– Трент, ты когда-нибудь слышал, что некоторые верят, будто у человека несколько жизней? Что он рождается множество раз?
– Столько, сколько песчинок на дне реки Ганг.
– Трент!
– И что мы либо поднимаемся вверх по лестнице к порогу, за которым вечное блаженство, либо падаем вниз, увлекая за собой и других к основанию лестницы.
– Трент!
– Мы можем стать почти Буддой (не помню, правда, как мы тогда будем называться).
Она приложила два пальца к его губам.
– Высокородная Идзуми была поэтессой, писала прекрасные стихи и почитала Книгу лотоса и благодаря этому стала бодисатвой.
– Ты и правда веришь, что люди возрождаются вновь и вновь?
Девушка опять приложила палец к его губам.
– Этот мир мы называем Пылающим домом.
– Как?
– Мы рождаемся вновь и вновь в надежде, что когда-нибудь все-таки сумеем из него вырваться.
– Ты занимаешь высокое место на этой лестнице, Идзуми.
Она резко выпрямилась, словно ее обидели, потом все же легла рядом, но спиной к нему.
– Как вы определяете, высоко человек находится на лестнице или где-то внизу? Это зависит от того, хороший он или нет?
– Не говори «хороший». Говори «свободный». Я стою в самом низу лестницы, Трент.
– Ты?
– Да, тяжкий груз удерживает меня внизу.
– Не может быть! Скажи мне, что это!
Сжав левую руку в кулак, она прижала костяшки пальцев к груди.
– Здесь! У меня огромная язва здесь.
– Руби… прости, Идзуми?
– Тяжкий груз. И не один. Это гнев. Это злоба. Я не могу простить тех, кто старался быть добрым ко мне. Они этим давили на меня. Почему я злюсь на них? Потому что они ничего не понимали. Это были христиане! О, этот их Пылающий дом! Чтобы сделать им приятное, я стала отвратительной, неестественной, маленькой притворщицей. Они украли у меня детство, отрочество. Ты видишь, в какой я ярости? Давай спи, Трент. Я должна читать Книгу Лотоса.
– Что еще тянет тебя вниз, Идзуми?
Она опять отвернулась и прошептала:
– Ты.
– Нет! – Роджер схватил ее за руку. – Скажи, что это неправда.
Девушка приподнялась на локте.
– Ты занимаешь высокое место на этой лестнице, Трент.
