Анна Иоанновна - Игорь Курукин

Летом 1739 года во время пребывания «на даче» денежные хлопоты не прекращались: «В бытность в Петергофе императрицы гоф-фурьером Симоновым израсходовано комнатной суммы 2961 руб., в том числе: курляндскому шляхтичу Госу 500 руб., курляндскому принцу Карлу на покупку зонтиков 50 руб.; обер-берейтору Шидору 400 руб., герцогине Курляндской 400 руб.; капитану Зигейну на строение зверинца к прежде данным из комнаты 300 руб. еще 700 руб.; камергеру Балку на раздачу конюхам и псарям 44 человеком по 3 руб., да работникам, которые уток гоняли, 26 человеком по 50 коп. человеку».

Однако всё вышеперечисленное — бытовые мелочи. Изличных средств императрица выдала на помощь погорельцам после пожара 1737 года 40 тысяч рублей, на устройство фонтанов в Петергофе — 10 тысяч, пожертвовала тысячу рублей богадельне в доме царевны Натальи Алексеевны. В 1733 году она назначила ежегодную трёхсотрублёвую пенсию «на пропитание для старости и дряхлости» бывшему придворному живописцу Петра I Иоганну Таннауэру, автору известных портретов самого царя и его сподвижников Ф.М. Апраксина, П.А. Толстого, А.Д. Меншикова (правда, уже в следующем году пенсию за умершего мужа получала его вдова Марта).

Значительные суммы доставались приближённым чинам двора или находящимся в милости должностным лицам. Судя по тем же указам Соляной конторе, фаворитами здесь являлись братья Левенвольде: обер-шталмейстер Карл Густав в 1732 году получил восемь тысяч рублей, в 1733-м — две тысячи в прибавку к жалованью; в 1734-м — десять тысяч и ещё столько же на лечение; обер-гофмаршалу Рейнгольду в 1732 году было выдано 14 тысяч рублей на покупку двора, в 1733-м — четыре тысячи к жалованью, в 1734-м — 8800 рублей просто так.

После взятия Гданьска в 1734 году из полученной с богатого города контрибуции было роздано 73 800 талеров — получателями которых стали Миних, Остерман, Черкасский, Карл Левенвольде{399}. Генералу-бергдиректору барону Шембергу в

1739 году было ассигновано 50 тысяч рублей на основание новой «берг-компании». Генерал-фельдцейхмейстер принц Гессен-Гомбургский удостоился ежемесячного «пенсиона» в 500 рублей. Единовременно же тайный советник Кейзерлинг получил десять тысяч рублей, генералы Левендаль и Кейт — по пять тысяч, кабинет-министр и вице-канцлер Остерман в 1740 году — пятитысячную прибавку к окладу, а лейб-медик Фишер довольствовался тысячей. Однако милости получали не только «немцы». Богатейшего вельможу и кабинет-министра князя А.М. Черкасского Анна поощрила в 1731 году семью тысячами рублей, фельдмаршала князя И.Ю. Трубецкого в 1734-м семью тысячами «на строение двора», дипломата А.П. Бестужева-Рюмина — тысячей в 1733 году и десятью тысячами в следующем «в награждение». Ежегодно получал по две-три тысячи рублей московский главнокомандующий граф С.А. Салтыков.

Обычными были денежные пожалования придворным чинам, фрейлинам на приданое или офицерам гвардии — но и здесь можно было подчеркнуть особую милость. К примеру, фрейлины Мария Салтыкова, Екатерина Ушакова (дочь начальника Тайной канцелярии) и Анна Менгден (невеста Эрнста Миниха) получили «обычные» четыре тысячи рублей, а фрейлина Вильман — целых 11 тысяч. Генерал-майор А.И. Румянцев сначала попал в опалу и ссылку, но сумел заслужить высочайшее доверие, руководил подавлением башкирского восстания — и награда нашла героя: в 1740 году Румянцев получил в подарок конфискованный московский дом опального князя А.Г. Долгорукова, а его супруга — пособие в две тысячи рублей.

«Подарок» в десять тысяч рублей порадовал в 1737 году генерал-майора Н.Ю. Трубецкого, вроде бы ничем не прославившегося на войне; но через пару лет именно ему Анна доверила пост генерал-прокурора. Такую же сумму получил в 1733 году незнатный и нечиновный статский советник Андрей Боев, но он-то и командовал Соляной конторой, из которой поступали деньги на личные расходы императрицы, — как не поощрить «кормильца»! Придворное счастье по-разному улыбалось камер-юнкерам Алексею Татищеву и Алексею Пушкину. Первый получил 3300 рублей на двор в столице, а затем ещё три тысячи на строительство у себя в имении церкви; второй в 1733 году был рад и 500 рублям, а в 1736-м ему выделили — не в пожалование, а в долг на три года — восемь тысяч рублей. Обер-егермейстер Волынский в 1736 году также получил в долг пять тысяч рублей на пять лет. Вряд ли вечно жаловавшийся на бедность Артемий Петрович смог бы долг вернуть, но и не пришлось — за год до истечения срока он угодил на эшафот.

Царские милости достались и менее привилегированным слугам. Придворный «моляр» Луи Каравак удостоился подарка в тысячу рублей за «усердные труды»; столько же досталось балетмейстеру Ланде и дантисту Жироли. Композитор Франческо Арайя получил 500 рублей, а чудаковатый знаток восточных языков Георг Кер всего 100 рублей — столько же, сколько паж Иоганн Бенкендорф или новокрещёный «арап» Василий Дмитриев, да и то, скорее всего, потому что служил переводчиком при Коллегии иностранных дел.

Миниху-младшему императрица выдала две тысячи рублей на заграничное путешествие, а его отцу — ещё более щедрое пособие при отправлении в Польшу. Другим придворным также достались деньги на лечение, «за проезд за моря» или «для удовольствия экипажу», в то время как иные из направленных к императрице челобитных оставались без рассмотрения и ответа. Практика денежных раздач заставляла придворных искать способы показать свою преданность, соперничать за милостивое внимание государыни и, конечно, всякими образами «топить» конкурента. «Подарки» привязывали их получателей к властной «хозяйке», тем более что иногда превосходили размерами их служебные оклады. Но обратной стороной этого явления была зависимость от воли монархини, которая могла обернуться взлётом-«случаем» или ссылкой с конфискацией имущества, а то и эшафотом.

Сколько больших и малых «персон» мечтали хотя бы на короткое время приблизиться к «особе её императорского величества»! Удостоенные этой чести боялись происков соперников и внезапной «отмены» милости. И те и другие пристально следили за малейшими переменами при дворе. Из сохранившихся писем зимы 1738 года, адресованных Волынскому его «секретным другом», кабинет-секретарём императрицы Эйхлером, следует, что последний читал Анне Иоанновне вслух письма Артемия Петровича, которые «весьма милостиво принимались». Он же следил за действиями представителей «противной партии» — те разглашали, что возвращения Волынского, отправившегося на очередную инспекцию конских заводов, в столице не очень-то и ждут; но секретарь точно знал: «Подлинно вас скоро сюда ожидают, как из всех дискурсов понять можно», — и советовал прибыть к дню рождения императрицы. Он же регулярно извещал «патрона» о событиях при дворе: Неплюеву велено «быть в Киеве»; фельдмаршал Миних «скоро к армеи возвратиться имеет»; Черкасский заболел и не выезжает, но уже может подписывать документы, а герцог Бирон «горлом заболел» и «непрестанно полоскание употребляет»{400}.