Анна Иоанновна - Игорь Курукин

Начальник Оренбургской экспедиции И.К. Кирилов прибыл для доклада ко двору с «изрядными камнями» (порфиром, яшмой, агатами), которые, по сообщению «Санкт-Петербургских ведомостей» в январе 1736 года, императрица изволила «милостиво принять». Особо интересовалась Анна драгоценностями опальных и «изустным приказом» потребовала в декабре 1739 года доставить ей из Тайной канцелярии «алмазные камни» и «искры», изумруды, бриллиантовые перстни, золотые часы и табакерки из «пожитков» казнённого князя И.Г. Долгорукова{392}.

Государыня лично посещала придворного ювелира француза Бенуа Граверо. «В то время, — вспоминал ученик Граверо швейцарец Иеремия Позье, сам ставший впоследствии придворным «брильянтщиком», — пришёл караван из Китая, и императрица Анна получила с Востока множество драгоценных камней, рубинов и т. п. Ей любопытно было посмотреть, как их режут и шлифуют, и она дала знать моему хозяину, чтобы тот перенёс аппарат ко двору в комнаты, находившиеся недалеко от её покоев. Там мы проработали месяца два или три. Она приходила туда каждый день два, три раза, смотрела, как мы работаем, и приказывала моему хозяину являться в мастерскую рано утром, потому что она рано вставала»{393}. В апреле 1738 года российский посланник в Гааге граф А.Г. Головкин получил указание: «Вы старатся имеете в Галандии сыскать таких величин красных яхонтов, которые обыкновенно по-француски называются “rubin oriental”». Императрица заказала восемь круглых и 22 овальных камня и указала их желаемые размеры, разрешив, впрочем, приобрести «немного поменше и покруглее». Покупку належало произвести немедленно, но как бы для себя — бережливая Анна Иоанновна опасалась, что, узнав об истинном покупателе, купцы «дорожится будут»{394}.

Удивлявшая современников роскошь требовала немалых расходов. При Анне даже такой вельможа, как А.П. Волынский, которого трудно считать малообеспеченным, тяготился «несносными долгами» и искренне считал возможным «себя подлинно нищим назвать». В таких случаях включался важный механизм самодержавной власти — раздача пособий и ссуд, порой намного превосходивших официальное жалованье.

Это понятие применительно к тем временам не было похоже на современную зарплату: министры, генералы и прочие «управители» не получали положенное содержание регулярно, а должны были просить у монархини. Она же отнюдь не всегда считала выплату жалованья обязанностью государства. В декабре 1738 года Анна «с великим неудовольствием» обнаружила, что «по определениям сенатским, из государственных доходов, которые чрез Штатс-контору в расход употребляются, издержано на заплату жалованья сенаторам и другим чинам на прошлые годы и прочие чрезвычайные дачи 51 321 рубль», и потребовала от Сената немедленного ответа. Рассмотревший его Остерман признал, что иные сенаторы годами «без жалованья присутствовали»{395}.

Камергер Миних особо отмечал: «Предшественников её подарки состояли большею частью из земель, но наличными деньгами никто не жаловал столь великие суммы, как она»{396}. Именные указы Анны Соляной конторе (её доходы составляли основной источник личных средств монарха) показывают, что она постоянно требовала «взносить» в её «комнату» денежные суммы серебром и червонцами: в 1734 году они, по нашим подсчётам, составили 246 297 рублей, а в 1735-м и 1736-м — по 175 000.

Это только часть расходов государыни, точную же их сумму установить вряд ли когда-нибудь удастся. Анна, как и другие правители той эпохи, не очень стесняла себя финансовой дисциплиной и разделением средств на личные и казённые. Она не раз предписывала оплачивать «алмазные вещи» и прочие надобности деньгами Коллегии иностранных дел (пенсии родственникам императрицы, покупка за границей драгоценностей, вин, туалетов, приглашение артистов), Канцелярии от строений и Сената (ремонт и строительство дворцов), Коммерц-коллегии (покупка товаров за границей){397}. Поступавшие в Доимочный приказ или Канцелярию конфискации недоимки по соляным сборам государыня также требовала сдавать ей. Распоряжения о выплате можно обнаружить в самых различных государственных «местах»; к примеру, указ от 26 февраля 1733 года рижскому губернатору Ласси предусматривал выдачу из местной рентереи «обер-камергеру графу фон Бирону 4651 червонных» либо такой же суммы ефимками «взамен денег, принятых у него в посольскую казну в Варшаве».

Из «комнаты» Анна направляла поток милостей в виде постоянных «пенсионов» и разовых выдач (последние безусловно преобладали):

«Августа. Пожаловано 100 иностранных червонных на крестины камергеру князю Юсупову…

Августа 26. Пожаловано 150 рублёв в Невской монастырь для праздника Св. Александра Невского, то есть Августа 30 дня…

Сентября. Пожаловано 100 рублёв пастору Ягану Леон-гардту Шатнеру на строение люторской кирки, которая строится за Литейным двором…

Сентября. Пожаловано 100 р. бывшей княгине Голицыной…

Сентября. Пожаловано 50 червонных полковнику Петру Соковнину на крестины младенца…

Сентября. Пожаловано 500 р. на крестины калмыцкаго владельца Петра Тайшина…

Октября. Пожаловано 100 червонных иностранных на крестины младенца камергера Апраксина…»{398}

А ещё Анна платила пажам за «издержанные» ею колоды карт (похоже, это была чуть ли не постоянная «статья дохода» придворных), лично выбирала для себя ткани («выдано гостинаго двора купцу Леонтию Горбылёву за взятые у него в комнату нашу товары, а именно объярей: малиновой за 20 аршин 8 вершков; голубой 19 аршин 15 вершков; померанцовой 22 аршина 9 вершков по 2 руб. 20 коп. за аршин; гродитуру серо-горючего 58 аршин 12 вершков по 1 руб. 50 коп. за аршин — всего 226 руб. 721/2 коп.»); жаловала по 100–200 рублей на приданое «придворным девицам». Некий умелый «иноземец Гилбрант» заработал 240 рублей «за шитьё платья принцу Курляндскому Карлу» — младшему сыну Бирона, любимцу Анны.

Заезжий француз Винарель получил 100 рублей «за показывание им пред нами вощаных персон короля французскаго с его фамилиею»; камердинер польского посланника — 400 рублей за «взятые в комнату нашу кружева и за золотыя собачки (?)», а фрейлина княжна Софья Одоевская — 300 рублей «за взятую у нея робу, которую мы пожаловали курляндскаго шляхтича жене Катерине Петровой дочери». То есть можно полагать, что государыня милостиво подарила платье своей фрейлины какой-то курляндской дворянке — хорошо хоть изволила заплатить раздетой княжне…

Летом 1739 года во время пребывания «на даче» денежные хлопоты не прекращались: «В бытность в Петергофе императрицы гоф-фурьером Симоновым израсходовано комнатной суммы 2961 руб., в том числе: курляндскому шляхтичу Госу 500 руб., курляндскому принцу Карлу на покупку зонтиков 50 руб.; обер-берейтору Шидору 400 руб., герцогине Курляндской 400 руб.; капитану Зигейну на строение зверинца к прежде данным из комнаты 300 руб. еще 700 руб.; камергеру Балку на раздачу конюхам и псарям 44 человеком по 3 руб., да работникам, которые уток гоняли, 26 человеком по 50 коп. человеку».