Сердце волка (СИ) - Шнайдер Анна

— Мама.

— Да, — я с нежностью провела ладонью по мягким волосам Эдди. — Мама. Да, мой волчонок.

Волчица внутри меня тихо и довольно урчала. Казалось, что в ту секунду она вылизывает своим шершавым языком мою душу.

Теперь уж ей точно есть, ради кого выходить из своей норки.

Глава 19

— Неужели ты не слышишь? Это похоже на музыку. Тук-тук… Тук-тук-тук… Тук… Сначала она была грустной, а теперь повеселела. Мне иногда даже кажется, что я могу разобрать слова…

Порой Дэйнару думалось, что Фрэн не четырнадцать, а четыре. Она вечно витала в облаках, придумывала различные истории, мечтала и фантазировала.

У него так не получалось. Но юноша с удовольствием слушал Фрэн, когда она погружалась в собственные мысли. В такие минуты девочка совершенно преображалась — на щеках появлялись ямочки, глаза мягко блестели, губы растягивались в улыбке. И Дэйн забывал обо всём, любуясь ею.

Фрэн была похожа на глоток свежей ключевой воды после душного и жаркого дня.

— Слышишь? Теперь он почти шепчет… Там-там… Тук-тук…

Они сидели на чердаке в доме отца девочки и слушали шум дождя. Это было их излюбленное место для встреч. Здесь Лирд — так звали отца Фрэн — хранил солому и старый хлам. Друзья обосновывались на чердаке очень часто, особенно когда родителя девочки не было дома, а отсутствовал он почти постоянно.

С момента появления Дэйнара в Нерейске прошло уже три месяца, начался «сезон дождей», как называл это время Форс. Почему наставник говорит о дожде во множественном числе, Дэйн не понимал, ведь он был один, и шёл не переставая несколько месяцев.

— Наверное, пустыня хочет пить, — говорила Фрэн, сверкая глазами в полумраке. — Это её способ напиться, понимаешь? Ей душно и жарко, вот она и напивается в сезон дождей.

Весь город считал Фрэн, дочь вдовца-рыбака, странноватой и блаженной. Но именно в её компании Дэйнар чувствовал себя лучше всего. Он пробовал общаться с юношами-сверстниками, но не складывалось. Они ничего не замечали, а вот самому Дэйнару приходилось нелегко.

Он привык к одиночеству. Через пару часов общения любой собеседник начинал раздражать юного мага Разума. Хотелось уйти в пустыню и сунуть голову в песок, чтобы не слышать, не видеть, не вспоминать… Даже от Форса порой возникало желание спрятаться.

В такие дни спасала Фрэн. Дэйнар не знал, почему, но рядом с этой девочкой он действительно отдыхал. Ему нравилось слушать её голос, смотреть в глаза, прикасаться к шелковистым прямым волосам…

— Чего ты боишься, Дэйн?

Юноша так задумался, что не сразу осознал — Фрэн ждёт ответа на вопрос.

— Боюсь?.. В каком смысле?

Дождь застучал по крыше сильнее, даже доски затряслись.

— Я боюсь огня, — сказала Фрэн, вздохнув. — Ещё боюсь, когда папа сильно пьёт — давно-давно, когда я была маленькой, наш сосед много выпил, а поутру не проснулся. Но больше всего я боюсь…

Девочка запнулась и как-то помрачнела. Дэйнар подсел поближе и осторожно дотронулся до её плеча. Чара, сидевшая у юноши на коленках, ткнулась в руку Фрэн холодным мокрым носом.

— Больше всего я боюсь Гольца. Знаешь его, Дэйн?

Горбун нахмурился, припоминая.

— Гольц, Гольц… Сын старосты?

— Да. Он меня… трогает.

Дэйнар напрягся.

— Что?..

— Ну… это ничего. Ты тоже трогаешь. Это не страшно, Дэйн. Просто ты как-то по-другому трогаешь. А Гольц… Он нехорошо как-то делает, неправильно. И я… боюсь.

Фрэн слегка передёрнула плечами, отчего рука Дэйна съехала с них и бессильно опустилась на пол. Впервые на его памяти девочка выглядела настолько расстроенной.

— Так чего боишься ты, Дэйн? — Фрэн повернулась к своему другу и улыбнулась, но получилось не совсем так, как раньше — без ямочек на щеках. — Ты, кажется, всё умеешь делать без малейшего страха!

Юноша вздохнул, вглядываясь в светло-карие глаза Фрэн. Поймёт, если сказать правду?..

— Я не боюсь ничего, подобного огню или воде. Единственное, чего я боюсь — потерять тех, кого люблю.

В её глазах дрожали огоньки. Всего лишь свет из-под двери, отражающийся в зрачках, а как красиво…

— Кого, Дэйн? — спросила Фрэн почему-то шёпотом.

— Форса, Аравейна и… тебя.

В этот раз на щеках появились ямочки.

— Правда?

— Конечно.

Кажется, она покраснела. В полумраке Дэйну было плохо видно. Но, так или иначе, а в груди у него вдруг стало очень тепло, словно кто-то решил разжечь костёр под тонкой тканью рубашки.

А ещё захотелось рассмеяться… Не потому что смешно, а просто так, от… счастья?..

— Кажется, дождь кончился, — прошептала Фрэн, дотрагиваясь до руки Дэйнара. — Хочешь пойти на улицу?

— Нет, — он перехватил её ладонь и чуть сжал тонкие пальцы. — Давай посидим так немного. Послушаем… что ты там любишь слушать ещё, кроме шума дождя?

На этот раз Фрэн действительно покраснела.

— Твоё дыхание.

После окончания сезона дождей по Нерейску можно было продвигаться только и исключительно в длинных сапогах. Правда, вода уходила быстро, впитываясь в почву и песок и испаряясь. К вечеру следующего дня она почти совсем ушла, и отец Фрэн собрался с другими рыбаками в пустыню.

Там, чуть дальше на запад, по направлению к Морю Скорби, текла река. Глубокая, чистая и прозрачная. Местные жители называли её Погибелью — каждый год она уносила около десятка жизней рыбаков. То укусит кто-нибудь ядовитый, например, рыбы, обитающие в её водах, или змеи, живущие в песках на берегу; то собьёт с ног и утопит быстрое течение; то нападёт стая свирепых аксалов… Рыбалка в Погибели была делом опасным, но необходимым — рыбу жители Нерейска любили, не говоря уже о том, что чешуя использовалась в качестве денег.

Фрэн, бывало, оставалась одна на несколько дней, пока Лирд уходил вместе с другими мужчинами к Погибели. Только путь к реке составлял три дня — полтора туда, и полтора обратно — а нужно ведь ещё было приличный улов достать. Так что порой отца девочки не было дома около недели.

Впрочем, она давно была вполне самостоятельной, и отсутствие Лирда не причиняло Фрэн неудобств. Девочке нравилось рисовать различные картинки, особенно — расписывать принесённые отцом речные камушки, за продажу которых она получала на удивление неплохие деньги. Почему-то камни, разрисованные «блаженной Фрэн», считались приносящими удачу.

Когда Дэйн спросил у Форса, действительно ли это так, наставник только хмыкнул.

— Если с научной точки зрения, то, конечно, нет. А если с другой, человеческой… То да.

— Разве так бывает? — изумился горбун.

— Разумеется. Как, по-твоему, были придуманы проклятья? Однажды какой-то маг искренне поверил в свои слова, а поверив, вложил в них такое количество силы, что проклятье стало реальностью. Так и здесь, Дэйн. Жители города верят в камушки Фрэн — и для них они работают. Если перестанут верить, то и камушки тоже станут самыми обыкновенными.

Дэйнар давно заметил — Форс придавал огромное значение именно силе веры. Кажется, даже большее, чем магии Разума, которой горбун с успехом обучался вот уже три месяца. Она давалась Дэйну легко, гораздо легче, чем Свет или Воздух. Юноша понимал интуитивно, что нужно делать, но всё-таки продолжал вести свои записи — так, на будущее, вдруг пригодится?

Была у Дэйна одна черта, которая немного раздражала наставника, правда, при этом Форс умудрялся ещё и гордиться ей.

Юный маг Разума обожал экспериментировать. Сочетать несочетаемое. Выводить несуществующие формулы заклинаний, создавая такое, от чего наставник хватался за голову.