Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Иван прав! — высказался Штейнбреннер, который тоже наблюдал за всем. — Письменного назначения начальника штаба ещё не было!»
«И чем будет заниматься штаб, если мы не ведём боевых действий?» — добавил Кошт. Как-то уж больно всерьёз они все воспринимали нашу игру…
«Иван, просто распишись рядом!» — предложила староста. Сухарев, немного посомневавшись, так и сделал, выше подписи написав слово:
Скрѣпилъ.
Ада поблагодарила нас и, взяв бумагу, с невозмутимым видом убрала её в свой «портфель»: её большую чёрную сумку для бумаг сложно было назвать по-другому, в любом случае, представлению о дамской сумочке она точно не соответствовала.
Конечно, в уме человека, внимательного к деталям, наверняка родились бы вопросы: отчего Александр Керенский «также извѣстенъ подъ именемъ» Альберты Гагариной? Разве героев исторических фильмов внутри самих фильмов называют по имени актёра? И почему подпись «Николай» «антиисторично» заключена в кавычки? А вслед за этими вопросами естественно шёл новый: мы ещё занимаемся исторической реконструкцией или, подобно последователям секты «Союз славянских сил Руси» (сокращённо — СССР), начали баловаться «игрушечной суверенностью»? Я надеялся, что нет… Но как, любопытно, это всё выглядело со стороны? Украдкой я глянул на Рутлегера. Нет, немец ничего не спрашивал, не вязал веников и веток, не взвешивал и не продавал в Вене за две гривны. Он просто наблюдал за происходящим во все глаза. Видели бы вы тогда его глаза по пять рублей! Виноват, по два евро.
Меж тем главные фигуранты предстоящего суда продолжали готовиться к процессу, кто — в одиночку, а кто — в окружении помощников. Так, Лине помогали сразу трое: с некоторым удивлением я узнал, что девушка собирается выступить обвинителем. В это время господин Рутлегер, видимо, немало взволнованный наблюдением за тем, как я назначил Аду «имперскимъ слѣдователемъ», отвёл меня в сторонку, чтобы перекинуться со мной парой слов. О чём же? Да вот о чём: его, видите ли, очень смущало, что мы собираемся здесь, в этих стенах, организовать некую «юридическую процедуру», особенно такую важную, как суд. Даже в рамках исторической реконструкции! Поймите меня верно, говорил он: я всеми руками за поиск научной истины, но… что, если любая имитация суда, включая суд над давно умершими людьми, является наказуемой согласно законодательству нашей страны? В этом случае Дом российско-немецкой дружбы станет площадкой правонарушения, даже уголовного преступления, не приведи Господь… А нельзя ли, допытывался немец, сделать особое объявление в начале суда о том, что этот суд — как бы и не суд вовсе, а так, игра, подобие интеллектуальной забавы, дружеской беседы или академического диспута, что он не может иметь для обвиняемого никаких правовых последствий? Вздохнув, но натянув на лицо вежливую улыбку, я заверил его, что таковое объявление обязательно будет сделано, и передал просьбу Гершу, который действительно меня не подвёл. Правда, сама необходимость представить происходящее в качестве «облегчённой версии» суда превратила его в своего рода фарс… но вы ведь читали стенограмму?
[24]
СТЕНОГРАММА
сценического эксперимента № 7
«Суд истории над Павлом Николаевичем Милюковым»
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Василий Витальевич Шульгин, председатель суда (исп. Борис Герш)
Александра Михайловна Коллонтай, обвинитель (исп. Акулина Кошкина)
Душа вел. кн. Елисаветы Фёдоровны, защитник (исп. Елизавета Арефьева)
Павел Николаевич Милюков (исп. Альфред Штейнбреннер)
Александр Фёдорович Керенский, свидетель (исп. Альберта Гагарина)
Александр Иванович Гучков, свидетель (исп. Марк Кошт)
Душа Е. И. В. Николая II, свидетель (исп. А. М. Могилёв)
Матильда Феликсовна Кшесинская, зритель (исп. Марта Камышова)
Неизвестный священник, зритель (исп. Алексей Орешкин)
Душа Е. И. В. Александры Фёдоровны, зритель (исп. Анастасия Вишневская)
Присяжные заседатели (исп. Эдвард Гагарин, Дитрих Рутлегер, Иван Сухарев)
ШУЛЬГИН. Дамы и господа! Мы собрались здесь, в этом гостеприимно приютившем нас, русских людей, доме, чтобы судить всем нам известного Павла Николаевича Милюкова. Где бы мог произойти такой суд? Где-то в эмиграции, полагаю: скорее всего, в Германии или во Франции. Некоторой натяжкой является участие Александры Михайловны, но всё же можем вообразить себе, что она, взяв небольшой отпуск от исполнения обязанностей посла Советского Союза в Финляндии, нашла два дня, чтобы из Финляндии съездить в Германию: ей, конечно, это было сделать проще, чем рядовому жителю Совдепии. Тут, хм… меня в самом начале просили оговориться, что этот суд не является настоящим, а только своего рода «моральным судом». Да и вестимо так! Находясь на территории другой страны, как мы можем осуществлять полноценное судопроизводство? Самое большое наказание, которое может наложить наш «суд», самый строгий приговор из возможных — это превращение Павла Николаевича в своего рода общественного изгоя, которому никто из бывших подданных канувшей в Лету Империи не захочет протянуть руки. Даже и в этом случае мы не имеем сил сделать наш «приговор» обязательным к исполнению каждым, да и не хотим вторгаться в чужую совесть. И всё же, и всё же… С другой стороны, такой «свободный» суд имеет и преимущество: мы не стеснены правовыми рамками и процедурами. Да мы, если бы и хотели строго соблюсти все процедуры, не сумели бы это сделать по нехватке юридического образования и опыта! Ах, как жаль, что нет здесь Василия Алексеевича Маклакова, моего блестящего корреспондента! Он не смог отвлечься от исполнения обязанностей посла Временного правительства во Франции. Извините за многословие — и приступим-с… Павел Николаевич, дорогой мой, вы обвиняетесь, во-первых, в научной и просто человеческой недобросовестности, во-вторых, в безответственности и отсутствии исторического предвидения, в-третьих, в скрытом большевизме. Имеете ли вы что сказать по этому поводу?
МИЛЮКОВ. Я имел бы многое сказать, но не в этой аудитории! Если я, уважаемый Василий Витальевич, по своей воле согласился посетить это очень странное мероприятие, то исключительно из любопытства и также для того, чтобы никто не обвинил меня в трусости! Надеюсь, уж трусость-то мне никто не ставит в вину? Ваши формулировки не только неюридичны, но и по сути своей глубоко абсурдны. Разумеется, я с ними не согласен! Научная недобросовестность и человеческая непорядочность? Какой вздор! Дальше: что значит, к примеру, отсутствие исторического предвидения? Я, едва ли не единственный из вас, предупреждал всех, что война закончится революцией! Я, кроме того, после отречения последнего царя сделал всё ради сохранения престола и монархического принципа — больше, господин Шульгин, чем вы, кто смеет себя называть монархистом! И это вы