Жук. Таинственная история - Ричард Марш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лессинхэм, дрожа от волнения, обратился ко мне:
– По-моему, он говорит правду!
– Тогда можете ли вы предположить, куда этот таинственный пожилой джентльмен запропастился? Мягко выражаясь, весьма странно, что никто, кроме извозчика, не видел его и не слышал ни звука.
– Здесь какой-то дьявольский фокус… точно говорю, я уверен!.. чутье подсказывает!
Я уставился на него. В подобных делах никак не ожидаешь услышать о «чутье» от такого человека, как Пол Лессинхэм. Атертон тоже удивленно воззрился на него. А потом, совершенно неожиданно, воскликнул:
– Господи, а Апостол-то, по-моему, прав… весь дом пропитан запахом мошенничества… я его унюхал, только нос сюда сунул. В делах престидижитации, Чэмпнелл, мы тут, на Западе, в зачаточном состоянии… нам еще учиться и учиться… Восток давно нас обскакал. Мы предпочитаем считать их цивилизацию погибшей, но их магия – когда с ней сталкиваешься! – по-прежнему жива!
Он направился к двери, но вдруг споткнулся, или нам так показалось, и упал на колени.
– Я за что-то задел ногой… это еще что? – Он уже стучал каблуком по полу. – Доска не прибита. Ну-ка, друзья, подойдите и помогите мне ее поднять. Кто знает, что за тайна там скрывается?
Я кинулся к нему на подмогу. Как он и сказал, под одной из досок была пустота. Он споткнулся, когда случайно наступил на это место. Вместе мы вынули половицу, в то время как Лессинхэм наблюдал за нами со стороны. Убрав доску, мы принялись осматривать открывшееся пространство.
Там что-то лежало.
– Эй! – вскричал Атертон. – Это женская одежда!
Глава 38. Находка
Без сомнения, это была женская одежда, беспорядочно брошенная, будто тот, кто поместил ее сюда, отчаянно торопился. Здесь нашлось все: платье, туфли, чулки, белье, корсет, даже шляпка, перчатки и шпильки для волос; последние в странном хаосе перемешались с остальными вещами. Было очевидно, что женщину, все это носившую, раздели донага.
Лессинхэм с Сиднеем молча наблюдали, как я доставал и раскладывал на полу наши находки. Платье лежало на дне тайника – шерстяное, красивого голубого оттенка, украшенное кружевом и лентами, как требует нынешняя мода, отороченное шелком цвета морской волны. В свое время – и было это совсем недавно! – оно считалось «очаровательной моделью», но теперь запачкалось, измялось, порвалось. Стоило мне извлечь его на свет, как оба моих спутника одновременно бросились к нему.
– Боже мой! – кричал Сидней. – Это платье Марджори!.. она была в нем, когда я видел ее в последний раз!
– Оно принадлежало Марджори! – Лессинхэм задыхался; он вцепился в изорванное платье, не сводя с него взгляда только что приговоренного к смерти человека. – Она была в нем вчера, когда мы виделись. Я тогда сказал, какое оно красивое и как ей к лицу!
Повисло молчание: красноречивая находка говорила сама за себя. Двое мужчин взирали на ворох женской одежды, словно никогда не видели ничего прекраснее. Лессинхэм, внезапно посеревший и осунувшийся, подал голос первым:
– Что с ней случилось?
Я ответил вопросом на вопрос:
– Вы уверены, что это платье мисс Линдон?
– Это совершенно точно; если нужны доказательства, то вот они.
Он нашел в платье карман и достал из него содержимое: кошелек с деньгами и визитными карточками с ее именем и адресом, небольшую связку ключей с именным брелоком, носовой платок с ее инициалами в уголке. Никто более не сомневался, чья одежда перед нами.
– Видите, – произнес Лессинхэм, показывая деньги, – попытки ограбления не было. Здесь две банкноты в десять фунтов, одна в пять, к тому же есть золотые и серебряные монеты – в целом, больше тридцати фунтов.
Атертон, ворошивший оставшийся в тайнике мусор, тоже не остался без находки:
– Я обнаружил ее кольца, часы и браслет… нет, безусловно, о попытке кражи речи не идет.
Лессинхэм гневно взглянул на него из-под нахмуренных бровей.
– За все это благодарить надо только вас.
Сидней ответил с несвойственной ему кротостью:
– Вы суровы ко мне, Лессинхэм, незаслуженно суровы: я бы жизнь свою отдал, лишь бы предотвратить эту беду.
– Говорить-то вы умеете. Не влезали бы в это дело, ничего бы не произошло. Глупец творит больше несчастий своим недомыслием, чем злым умыслом. Если Марджори Линдон пострадает, вы ответите за это передо мной собственной кровью.
– Да будет так, – сказал Сидней. – Я согласен. Если с Марджори приключится беда, видит Бог, я готов молить о смерти.
Пока они пререкались, я продолжал поиски. Немного сбоку, под нетронутыми досками пола, что-то лежало. Протянув руку, я сумел дотянуться до предмета: то была длинная девичья коса. Ее отрезали прямо у корней – так близко к голове, что на волосах остался кусочек кожи и запеклась кровь.
Лессинхэм с Сиднеем были поглощены перепалкой и не обращали на меня внимания. Чтобы показать находку, мне пришлось их окликнуть:
– Джентльмены, боюсь, у меня имеется кое-что способное расстроить вас еще больше. Это волосы мисс Линдон?
Они мгновенно узнали их. Лессинхэм, выхватив у меня из руки косу, прижал ее к губам.
– Это мое… пусть хоть что-то мне останется. – Он проговорил эти слова с пугающей мрачностью. Шелковистые пряди он держал перед собой на вытянутых руках. – Коса указывает на убийство – подлое, жестокое, беспричинное. Пока я жив, я пожертвую всем – деньгами, временем, репутацией! – ради мести негодяю, совершившему это.
Атертон поддержал его:
– Да будет так, аминь! – Он поднял руку. – Призываю Господа в свидетели!
– Сдается мне, джентльмены, мы слишком торопимся; по-моему, все это вовсе не указывает на убийство. Напротив, я сомневаюсь, что здесь имела место смерть. И я, конечно, осмелюсь добавить, что моя версия случившегося говорит об обратном.
Лессинхэм поймал меня за рукав.
– Мистер Чэмпнелл, что у вас за версия?
– Расскажу, но немного позже. Не спорю, я могу ошибаться, хотя мне кажется, что это не так; я поделюсь своими доводами, когда дойдет до дела. Но сейчас надо заняться кое-чем иным.
– Я за то, чтобы перевернуть каждую доску в этом доме! – воскликнул Сидней. – Разнести эту чертову хибару по кирпичику. Это колдовское логово… Не удивлюсь, ежели старикан кэбмена и теперь подглядывает за нами в какую-нибудь щелку.
Мы обыскали весь дом так методично, как только могли, дюйм за дюймом. Больше неприбитых досок не нашлось; приколоченные половицы голыми руками поднять было невозможно, а инструментов мы не прихватили. Мы простучали каждую стену: за исключением внешних, все они были сделаны из досок и оказались совершенно цельными. Потолок тоже выглядел нетронутым; если над ним
