Небеса - Анна Матвеева

Она и раньше выделяла сестру, может быть, потому, что с Сашенькой они были похожими, а я угодила в отцовскую породу. Теперь перевес между нами ощущался физически, мама ни дня не пропускала, чтобы не упомянуть о моем духовном арьергарде — Сашенькины достижения сверкали на его фоне, как бриллианты на черной бархатной тряпочке.

Сашенька с мамой сильно поменяли свою жизнь, они даже ели теперь совсем другую пищу. Бугрова запрещала употреблять мясо мертвых животных — интересно, а мясо живых животных сгодилось бы? Вначале я хотела спросить об этом у мамы, но побоялась вызвать новый приступ ярости. Любым временем года космейцам следовало воздерживаться от молока, красных плодов и алкоголя. Всем этим запретам следовали специальные космические пояснения.

Каждый месяц Сашенька брала Петрушку с собой в «Космею». Мне это было не по душе, но сестра в таких случаях резко отставляла любезный тон и шипела: «Это мой ребенок, забыла?»

Петрушка всегда подолгу плакал, когда они возвращались — Сашенька, как маньяк, бросалась читать свои «строки», а я носила крепко вцепившегося в плечо малыша по комнате, пока он не начинал клонить головку и медленно моргать, засыпая. Головка тяжелела, рука немела, и когда Петрушка засыпал накрепко, из комнаты появлялась Сашенька — с извинениями наизготове:

— Прости, Глашка, я зря тебя обидела. Марианна Степановна хочет видеть, как он растет. Не о чем беспокоиться. Все в порядке!

Я молчала, глядя на мирно сопящего Петрушку — его дыхание охлаждало руку. Как бы мне хотелось забрать малыша с собой навсегда — пусть живет со мной, тем более что собственные родители тяготятся им без всякой меры… Я, конечно, скрывала эти мысли, а впрочем, может, они просачивались наружу по капельке?

Наш маленький мир менялся на глазах, и мне казалось преступным молчаливое поощрение Алеши: он позволял Сашеньке сходить с ума и даже оплачивал это безумие. Мне часто хотелось спросить у Лапочкина о книжках, набитых долларами, но я благоразумно удерживалась. Я вообще с каждым днем становилась благоразумнее: словно бы утерянная Сашенькой сдержанность понемногу стекалась ко мне.

…Мама защелкнула пудреницу и оглядывала себя в зеркале, поджав губы и выпучив глаза.

— Дело в том, Сашенька, что Глашу в отличие от тебя крестили в церкви. Бабушка Таня, помнишь? Она всегда была себе на уме и умудрилась утащить ребенка туда. Меня не было дома всего два часа, я просила ее присмотреть за Глашкой, пока мы с тобой сходим в кино. И ей хватило фильма, это была Индия, где слон затоптал женщину, помнишь? Она успела окрестить ее, хотя мы с отцом были категорически против! Марианна Степановна сказала, что это абсолютно все объясняет — Глаше никогда не пробраться даже на первое небо, я уж не говорю об орбите!

Сашенька посмотрела на меня с сочувствием — видимо, я теряла очень многое. А я смотрела на маму с ужасом: как она могла скрыть от меня такую вещь?

— Не смотри волчонком, Глаша, — строго сказала мама, опрыскивая шею Сашенькиной туалетной водой. — Я сразу сняла с тебя крестик и выбросила: не дай Бог, отец бы увидел!

— Ты сама слышишь, что говоришь? — разозлилась я.

— Слышу! Я живу, слава тебе Господи, в свободной стране. И долг свой по отношению к тебе я выполнила: это ты сидишь у всех нас на шее!

Мама раскраснелась так, что румянец проступил даже через толстый слой пудры. Сашенька испуганно заговорила:

— Ну, мама, ты же знаешь, Глаша мне помогает…

— Это ее предел, — жестко сказала мать. — Ее предел — смотреть за ребенком, потому что она совершенно не заинтересована переходом в шестую расу. И как я могла родить такого злого, равнодушного человека!

— Ладно, мама, пойдем, а то Марианна Степановна будет волноваться. Глаша, не забудь погладить пеленки, ладно?

Мать гордо прошла мимо: толстые сережки качались в мочках ушей будто маятники.

…Я была слишком мала, чтобы бабушка Таня стала говорить со мной о вере: наверное, думала, что время еще придет… Картонная иконка сохранилась, но этим все заканчивалось: я не могла представить, как начну вдруг падать ниц и говорить на незнакомом языке… Но ведь я взяла иконку домой тем летом вместе с альбомом карикатур, так ловко убедивших в открытии — мой Бог существует, и точка.

Все же, крещена я была или нет, смерть и только смерть, а вовсе не призрачная вера, стала флагом моей жизни. «Веселым Роджером». Именно страх смерти стоял между мною и верой: я не хотела смириться с тем, что мертвое тело надо будет оставить на земле, как ненужную одежду. Кстати, Бугрова, сколько я успела понять, тоже призывала смотреть на человеческое тело как на оболочку — а мне было бы жаль оставить эти привычные кости, обжитые мышцы, знакомое отражение в зеркале…

Бедная бабушка Таня, как же грустно ей было смотреть с небес на свою крестницу. Может быть, прав не Артем, а все-таки Антиной? И мне следует выяснить отношения со смертью?

Пока я только прятала от нее лицо.

У Лапочкиных Интернет появился едва ли не первым в городе, все благодаря Алеше: он сразу научился нырять в эту клейкую паутину и плавал там часами кряду. Я загрузила поисковую систему и быстро вбила в пульсирующее окошечко то самое слово. Шесть букв, ни одна не повторяется.

Система на секунду призадумалась, и потом выплюнула бессчетный перечень ссылок. Заглянув по первому же адресу, я мысленно увенчала Зубова очередным лавровым венком: депутат был прав, я ничего не знала о смерти. Другие люди, создатели сайтов и случайные прохожие, посвящали ей все свои думы, писали стихи и молились Танатосу так, как другие молятся Христу. Я пробиралась по темным коридорам, собирая падающие на меня ссылки и статьи, не успевая прочесть, чувствовала, как она приближается, смерть…

Даже спящий маленький человечек не смог удержать меня от погружения в черное и густое болото: «Игрушка шаткая тоскующей мечты…»

Петрушка проснулся через два часа, похныкал и снова затих, вытянувшись в кроватке. Но мне было не до Петрушки, я радовалась непривычно долгому отсутствию Сашеньки и что Алеша задержался в офисе. Мне хотелось рассмотреть смерть внимательнее: я подглядывала за ней через светящийся прямоугольник монитора.

Мусульманские покойники сидели, а не лежали в земле. Викинги пускали вниз по реке лодочки с трупами. Индейцы сиу заворачивали мертвых в шкуры и привешивали к высоким веткам. Монголы измельчали плоть умерших и скармливали ее стервятникам, перемешав с ячменем.

Иудеи разрывали на себе одежду, тайцы выносили мертвые тела из дому через окно, индусы сжигали умерших и высыпали пепел в Гангу. В Конго умерших кормили через трубочку, в России незамужних девушек хоронили в подвенечных платьях. В Швейцарии места на кладбищах стоят так дорого, что могилы живут всего двадцать лет — потом экскаватор очищает территорию для новых покойников. Над могильным холмом Чингисхана прогнали табун лошадей. Китайский император Цинь Шихуан лежит в пропитанном ртутью кургане, а по соседству с ним — тысячи терракотовых солдат, колесницы и кони. Ленин и председатель Мао выставлены под стеклом, словно бабочки в музейной коллекции. Фараон Хеопс испарился из собственной пирамиды, а Бонапарта упрятали в несколько драгоценных гробов. Португальский король Педру приказал выкопать Инеш де Кастро из могилы, где она пролежала два года, и короновал смердящий труп. Сержант Бертран резал мертвую плоть, некрофил Фефилов насиловал задушенных женщин. Гигантская костяная люстра в Седлеце глядит пустыми глазницами черепов на посетителей, выбегающих прочь в пугливой испарине. Штабеля сухих тел в Палермском склепе капуцинов, белоснежная красота Тадж-Махала, выстроенного для мертвой «Избранницы двора». Тревожный полумрак соборных крипт, собаки в ногах герцогов и кардинальские шапки во главах отцов церкви. Мусульманские полукруглые и остроконечные надгробия, выложенные дешевым кафелем, светятся под перевернутым месяцем.

…Наша земля была огромным кладбищем, люди мерли гроздьями в любые времена. Каннибализм, жертвоприношения, войны, эпидемии, войны, войны, войны…

Покойников поначалу боялись, пытались задобрить — лишь бы не вздумал возвращаться. В рот — монету, ноги вперед (чтобы забыл дорогу), елочные лапы темными стрелами лежат на снегу — утрамбованные следы истыканы мелкими иглами: покойник исколет ноги и пойдет себе обратно, в могилу. Уважение к мертвым пришло позднее — и теперь им строили мавзолеи, пирамиды, надгробия, останкам поклонялись как святыне. Мрачные склепы. Фамильные кладбища. Братские могилы. Захоронения военных лет, где в одной могиле утрамбованы кости разных армий. Морги. Крематории. Кресты на высоких скалах. Венки на верстовых столбах. Никто не знает точного местонахождения могилы Моцарта. Данте Габриэль Россетти захоронил в гробу возлюбленной свои стихи, но через несколько лет эксгумировал могилу — чтобы достать рукопись. Тракль отравился опиумом в Кракове. Молодогвардейцы принимали пулю в лицо.