Честь и долг - Егор Иванов

На слушателей льстивый тон подействовал раздражающе. Шульгин почувствовал, что еще минута — и ворота снова закроются. Раздались выкрики:

— Ну и езжайте! Кто вас держит?!

Гучков и Шульгин слезли с крутой лестницы «эшафота», прошли через коридор, образовавшийся в массе людей. На дворе был ясный морозный денек. Настроение депутатов стало улучшаться.

К ним подошел человек, затянутый в желтую кожу. На поясе и у него висел револьвер.

— Господа депутаты, автомобиль ждет вас!

Выбрались из паутины рельсов к перрону. Спустились в толпу, молча стоящую вокруг высокого автомобиля. Над кабиной развевалось большое красное знамя. Дверца отворилась, господа депутаты влезли внутрь. На двух боковых крыльях устроились два солдата, выставив вперед штыки. Застрелял мотор, и с грохотом авто стало прорезать толпу. Когда машина вырвалась с привокзальной площади на улицу, человек в желтой коже спросил Шульгина:

— Куда ехать?

— Миллионная, двенадцать…

Измайловский проспект был заполнен людьми. Как и вообще в эти дни, никто не шел по тротуару, всех тянуло на мостовую. Трамваев, извозчиков, экипажей не было. Только изредка через толпу проносились грузовые и легковые автомобили. Куда они спешили? Зачем? Или ехали просто так, в скорости изливая чувство восторга свершившимся?..

Из-за зеркальных стекол автомобильного салона Шульгин и Гучков смотрели на толпы солдат, идущих по улицам беспорядочно, без офицеров. Армия… Она потеряна. Что делать, если нет сильной личности, если эти мартовские дни не родили своего Наполеона, который загнал бы пушками толпу в ее берега…

Вознесенский, Адмиралтейский проспекты промелькнули, как в калейдоскопе с красными стеклышками. Вот уже Дворцовая площадь. Двуглавые орлы на решетке сада у Зимнего дворца затянуты кумачом. Промелькнули атланты Эрмитажа. Наконец, Миллионная…

Вот и знакомый дом с пилястрами, у которого, слава богу, нет еще толпы. Автомобиль стал сразу за перекрестком: не привлечь бы внимания к убежищу великого князя, претендента на престол. В арке ворот, в подъезде вооруженная охрана. Бельэтаж, квартира Путятина. Ждут, отворяют дверь. В прихожей — вешалки ломятся под грудами наваленного зимнего платья. Бобры, еноты, куницы — все-таки зима, хотя господа пешком и не ходят.

Анфилада комнат начинается с малой гостиной. Она пуста. Гул голосов в зале. Прежде чем войти, Шульгин спрашивает молодых господ, топчущихся у дверей:

— Кто здесь?..

— Здесь… все члены правительства…

— Когда же оно образовалось?

— Когда вы были в пути… Вчера…

— Еще кто?..

— Все члены Временного комитета Государственной думы…

— Великий князь здесь?

— Да, идите скорей!.. Ждут только вас…

Предупредительно распахнулась дверь.

Посредине, в большом кресле, словно на троне, восседает высокий, тонкий, моложавый офицер с длинным худым лицом. Это брат царя, великий князь Михаил Александрович. Вправо и влево от него, на диванах и креслах полукругом, словно два крыла его будущего правительства. Справа — Родзянко, Милюков, другие господа. Слева князь Львов, Керенский, Некрасов, Коновалов, Ефремов, Ржевский, Бубликов, Шидловский, Терещенко… Всех сразу и не обнимешь взглядом. Вошедшие поискали глазами — нет, супруги великого князя графини Брасовой здесь нет… Но может быть, в других покоях, с хозяйкой, княгиней Путятиной?..

Шульгин и Гучков сели напротив великого князя — весь синклит обращен к ним. Будто подсудимые перед присяжными. Михаил — судья.

Великий князь держал себя как настоящий монарх — он правил теми, кто сидел в зале.

Один вопрос волновал собравшихся: принимать престол великому князю или нет.

После многих речей, в которых ораторы призывали великого князя не принимать престол в нынешней ситуации, Михаил Александрович вдруг пристально посмотрел на Милюкова и спросил:

— Вы, кажется, хотели что-то сказать?

Милюков заговорил пылко, сбивчиво, голосом охрипшим от десятков речей в Таврическом, в казармах, на уличных митингах:

— Если вы откажетесь, ваше высочество, будет гибель… Потому что Россия… Россия потеряет… свою ось… Монарх — это ось… Единственная ось страны!.. Если вы откажетесь — будет анархия!.. Потому что… не будет… присяги!.. Это ответ… единственный ответ, который может дать народ… нам всем… на то, что случилось… без которого… без которого не будет… государства… России!.. Ничего не будет…

Великий князь жаждал власти, но скрывал свою тягу к ней под спокойной и благородной внешностью. Он давно знал, что его прочат в конституционные монархи, насмотрелся на прелести такой монархии в Англии, все обсудил со своей дорогой Брасовой и теперь был страшно недоволен теми, кто не советовал ему садиться на престол. Он все еще надеялся, что ему сейчас скажут: "Берите власть!" И он возьмет ее, возьмет крепко.

Уже с двадцать седьмого февраля, когда Родзянко вызвал его из Гатчины, где великий князь жил постоянно, будучи фактически отринут Николаем и Александрой от их тесного кружка и от вершин света, приближенного ко двору, Михаил Александрович строил планы, как будет управлять, как постепенно возьмет всю власть в свои руки. Ради этого он оставался в Петрограде, ежеминутно рискуя головой, жил у своих друзей Путятиных, а не в Зимнем или Аничковом дворце, куда могла ворваться чернь и физически вывести его из игры. Ради будущей власти он без конца совещался с Родзянко, со своими близкими друзьями, советовал Хабалову, как надо бороться с восставшими, искал поддержки Антанты через Бьюкенена… Его трудно было обвинить в нерешительности, поскольку он был согласен стать даже военным диктатором. Ему это предлагалось думцами, но великий князь был достаточно умен и хотел выяснить сначала наличие верных войск, на которые можно было бы опереться, но таковых в Петрограде не оказалось. А с присылкой с фронта «твердых» частей Алексеев не очень торопился. И великий князь это знал.

Сегодня был последний шанс получить скипетр и державу Российской империи. Формально он уже несколько часов — от 23-х второго марта — был императором. Его бесило, что пока никто из присутствующих его так не титулует, обращаясь к нему со своими советами. Но выразить свое недовольство он не мог — Михаил хорошо знал, что вся его судьба как государя зависит именно от этих людей.

Великий князь понимал и то, что принятие им короны сейчас могло бы потребовать от него активных военных действий, предводительства верными частями, если такие удастся найти, и жестоких карательных мер против рабочих и солдат, делающих сейчас революцию. И прежде всего следовало бы подавить пулеметами социалистов. Но где взять столько пулеметов, а главное пулеметчиков…

Кое-кто из державших сегодня речь в салоне Путятина говорил и о том, что следует подождать Учредительного собрания, которое на законных основаниях, выражая волю народа, вручит ему царские символы — скипетр и державу. Михаил Александрович опасался конкуренции великого князя Николая Николаевича, о котором доподлинно знал, что тот тоже вынашивает подобные планы. Дядя царя снискал в военных кругах популярность в бытность свою верховным главнокомандующим. Если армия будет за Николая Николаевича, то Михаилу Александровичу… Нет, если вручат власть сейчас — следует брать ее немедленно. Очень хотелось короны брату царя.

С милой улыбкой Михаил Александрович повернулся влево, где в просторном кресле ютился худощавый человек с горящими глазами на бледном лице под щеточкой темных коротких волос.

Керенский вскочил со своего места.

— Ваше высочество… Мои убеждения — республиканские! Я — против монархии… Разрешите вам сказать совсем иначе… Павел Николаевич Милюков ошибается. Приняв престол — вы не спасете России!.. Наоборот… Я знаю настроение массы!.. Рабочих и солдат!.. Сейчас резкое недовольство направлено именно против монархии… Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала!.. И это в то время, когда России нужно полное единство… Перед лицом внешнего врага… начнется гражданская, внутренняя война!.. И поэтому я обращаюсь к вам, ваше высочество, как русский — к русскому! Умоляю вас во имя России принести эту жертву!.. С другой стороны… я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол… Во всяком случае… я не ручаюсь за жизнь вашего высочества!..

"Мне твое ручательство и не нужно, фигляр ты этакий, — подумал великий князь. — Мне нужно сейчас два верных полка, с которыми я войду в столицу и усмирю все эти бунтующие толпы солдат и рабочих. Но где взять эти два полка? Ведь петроградский гарнизон разложился полностью".

Добрым взглядом Михаил Александрович оглядел собравшихся. Гучков сделал просительный жест. "Этот, наверное, тоже будет призывать меня отречься", подумал великий князь, но слово Александру Ивановичу дал. Вопреки ожиданиям Гучков заговорил о том, что для пресечения смуты необходимо принять престол и начинать наводить в государстве порядок.