КГБ в Англии - Олег Царев

В начале 1937 года после возвращения резидента нелегальной лондонской группы Теодора Малли из длительной — с осени 1936 года — служебной командировки в СССР, частью которой стал первый за два года зарубежной работы отдых на Черном море, он и его помощник Арнольд Дейч приступили к расширению агентурной сети на принципах, которые легли в основу создания первого круга членов «Кембриджской группы» (см. главу «Берджес и Блант»).

Если в первом круге главную роль играл Филби, то во втором она выпала на долю Гая Берджеса и Энтони Бланта, контакт с которым и был установлен уже в январе 1937 года. Работавший в Кембридже преподавателем истории исскуств, Блант в первую очередь назвал своего бывшего ученика, а к тому времени сотрудника Форин Офиса — Джона Кернкросса, как перспективного для советской разведки человека.

В конце февраля в Кембридж отправился прирожденный и блистательный мастер очаровывать людей Гай Берджес с единственной целью — познакомиться с Кернкроссом, которого как старого знакомого пригласил к себе на уик-энд Энтони Блант. Первая встреча Берджеса с Кернкроссом состоялась в последнее воскресенье февраля 1937 года и вылилась в продолжительное знакомство, начало которого Гай подробно описал в сообщении от 1 марта 1937 года. Поскольку, по меткому замечанию А. Шопенгауэра, всякая оценка есть произведение, получаемое от умножения способностей оценивающего на качества оцениваемого, то нижеследующий документ показателен для характеристики как Кернкросса, так и самого Берджеса.

«Кернкросс. Я с ним подружился, и мы вместе поехали обратно в Лондон (из Кембриджа. — О.Ц). Я попросил его позвонить и наведаться ко мне. Он пришел вчера и провел со мной весь вечер. Мне, кажется, удалось заинтересовать его своей особой. Это уже выяснилось из наших бесед. Он обещал опять прийти.

Кернкроссу 23 года, он происходит из мелкобуржуазной семьи, более низкого происхождения, чем я, говорит с сильным шотландским акцентом, и его нельзя назвать «джентльменом». Он учился в Эдинбургском университете, в Сорбонне и Кембридже (в течение одного года). Он был легко принят на службу. Он мелкобуржуазный интеллигент (в теоретическом отношении хорошо развит). Я вел с ним длительные беседы о французских и английских идеях, о французской истории и т. д. С этих вопросов мы перешли на политику (я выдавал себя за сторонника Каутского, мы говорили о ревизионизме, сверхимпериализме, консерватизме и марксизме). У меня составились относительно его некоторые предварительные взгляды. По каким причинам он присоединился к нам? Им руководили чисто «культурные» соображения в противовес «социальным» и «радикальным».

По его мнению, марксизм в культурном отношении сможет содействовать разрешению теоретических проблем, и с этой точки зрения он обсуждал с нами эти вопросы. Он никогда не был членом партии в реальном смысле этого слова, но я, однако, думаю, что с ним придется поработать и втянуть его, и я склонен считать, что было бы не совсем безопасно подойти к нему прямо, по крайней мере до того момента, пока ТОНИ или кто-либо из других членов партии не взял бы его в руки.

Он типичный мелкий буржуа, который всегда считает, что ему удастся многого достичь в буржуазном мире, и в частности в том деле, где он служит. Если бы он был еще в Кембридже, то задача оказалась бы более легкой, но и теперь еще не все потеряно. Это до некоторой степени подтверждается его позицией в отношении партии. Так, например, он говорит следующее: «Правда, я теперь отказался от этого (т. е. от активного членства), но в теоретическом и духовном отношении всегда останусь на стороне партии».

Но в общем, он хорошо «устроился» и очень доволен, что там работает. Я этим не хочу сказать, что он сознательно подкуплен, этого нет (пока), и мне кажется, что есть еще время для того, чтобы перетянуть его к нам. Пока что он еще вполне непосредствен и откровенен (он говорит без конца и говорит вам правду относительно всего, начиная с Августина и кончая Олдос Хаксли).

Он принадлежит к категории мелкой буржуазии, опьянен собственными успехами, тем, что смог возвыситься до английского господствующего класса и имеет возможность восторгаться роскошью и прелестями буржуазной жизни.

Однако он добился этого следующим образом: в течение 6 лет он работал без праздников и развлечений. Его пресвитерианское окружение внушало ему честолюбие, и его мечтой являлось во что бы то ни стало попасть в Форин Офис. Но он не только работал, но и развивался духовно. После 5 лет академической работы он в духовном отношении пришел к марксизму.

Кернкросс: «Что мне оставалось делать? Я стал уже человеком убежденным. Пойти работать в партии означало бы для меня отказ от всего, к чему я стремился в течение 6 лет. Я не знаю, что мне предпринять в будущем. Если бы я пришел к партии раньше, то я, наверное, отказался бы от всех своих стремлений, — но я не мог бы этого сделать, когда цель уже так близка».

Таким образом, положение для нас отнюдь не безнадежное. Мне кажется, что если мы ему скажем, что он может иметь и то, и другое, т. е. и партию, и Форин Офис, то он стал бы для нас работать.

Однако, я думаю, что ни мне, ни Э.Б. (Бланту. — О.Ц.) не следует рисковать в данном случае, потому что в его личной и социальной зрелости таится опасность.

Он никогда не имел ни времени, ни денег, чтобы насладиться жизнью, он подавлял себя, он всегда отказывал себе во всем до будущего. Теперь он близок к цели, хотя я полагаю, что мы могли бы рассчитывать на его добрую волю, тем не менее его характер таит в себе много опасностей, и все это сопряжено с известным риском. На этот риск можно решиться лишь в том случае, если приобретение такого человека, как он, является настолько важным делом, что ради этого стоило бы пожертвовать мною, Э.Б. или кем-либо другим.

Мне кажется, что единственным выходом из положения, но я боюсь, что это трудно осуществимо, явилось бы обращение к нему какого-нибудь открытого члена партии, которому мы могли бы вполне доверять и которого можно было бы использовать лишь для этого одного дела. Это несколько уменьшает риск, который имеется, если бы действовать стали непосредственно я или Э.Б.

Кернкросс, я полагаю, по крайней мере, в настоящее время, согласился бы передавать мне все, что он знает. Он не питает уважения к английскому Форин Офису или к своим коллегам».

Столь проницательный анализ личности и душевного состояния Кернкросса, а также выводы Берджеса в их практическом приложении звучали для Дейча и Малли, по-видимому, достаточно убедительно, чтобы к ним прислушаться. Было решено поступить в точности в соответствии с его рекомендациями. Пользуясь известной самостоятельностью, предоставленной нелегальному резиденту, Малли уже в письме от 9 марта 1937 года сообщал в Центр о готовом плане вербовки Кернкросса:

«Мы нашли подход к К. без М. и Т. Бывший парторганизатор в Кембридже, работающий в Париже, будет с ним разговаривать, так что это нас ни в коей мере не ангажирует. Его фамилия Клугман».

Джеймса Клугмана знали по Кембриджу Филби, Маклейн и Берджес. Дейч познакомился с ним еще в 1936 году в Париже через свою знакомую Ольгу Гальперн. В то время Клугман работал секретарем «Международной организации студентов против войны и фашизма». Однако оперативный контакт с ним был установлен, как вспоминал Дейч в своих записках от 1939 года, только в начале 1937 года и, как теперь можно предположить, с целью вербовки Кернкросса. «Прежде чем оказать нам какую-либо помощь, Джеймс потребовал согласия на это ответственного партийного работника, — писал Дейч. — Поэтому меня и МАННА (Малли. — О.Ц.) познакомил с Джеймсом в апреле 1937 года ГОТ (Глейдинг)». (Дейч, очевидно, несколько сместил время, полагаясь исключительно на собственную память. Контакт, судя по всему, был установлен в феврале.) Характеризуя Клугмана, Дейч отмечал:

«Джеймс — партийный работник. Целиком отдался только партии. Очень спокойный и вдумчивый человек. Скромен, добросовестен, прилежен и серьезен. Все знающие его люди любят и уважают его. Он имеет большое влияние на людей. Как человек безупречен и честен. Отзывчив и внимателен к товарищам. Готов на любую жертву для партии. Хороший организатор. Очень аккуратен в деньгах. Ничего для себя не урывает. Внешне — робок и сдержан. Строг в отношении женщин. За своей внешностью не следит. Он для нас может много сделать, если иметь к нему рекомендацию Гарри Поллита или Тореза. Известен полиции в Англии как активный коммунист. Привык к легальной работе и поэтому неосторожен. Но если обратить его внимание на это, то он будет вести себя так, как надо».

В связи с отъездом из Лондона летом 1937 года Малли, а осенью того же года и Дейча, надежды последнего на то, что Клугман сможет многое сделать для них, не оправдались. Хотя если оценивать отложенный эффект вербовки Кернкросса, осуществленной Клугманом, то этого вполне достаточно, чтобы войти в историю разведки. Любопытны, вместе с тем, некоторые наблюдения Клугмана весной 1937 года относительно Маклейна и Берджеса, поскольку они свидетельствуют о том, насколько удачно им удавалось маскировать свое истинное положение. О Маклейне Клугман писал: «Он когда-то был партийцем, но уже два года, как попал на дипломатическую работу, совершенно оторвался от партии, избегает даже старых товарищей, будто стыдится, что переключился на буржуазные рельсы. Было бы небезопасно к нему подойти и сказать, что партия на него рассчитывает».