Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - Виталий Федоров

Началась спешная подготовка к прощальному вечеру. В ней принимали активное участие старшина и каптенармус Облётов, которые не жалели продуктов. Старослужащие, подлежащие демобилизации, были освобождены в эти сутки от нарядов. После боевого расчёта все они, взбудораженные, пришли в столовую. За столом собралось шесть человек. Начальника не было – он отправлял наряды на границу, а затем поступила шифровка, которую ему пришлось раскодировать.

Скоро застолье стало шумно-возбуждённым, было понятно, что там не обошлось без спиртного. Достать выпивку было не сложно. Грузинскую чачу можно было купить за деньги или обменять у кочевников на продукты – сгущённое молоко, консервы и т.п. Можно было заказать спиртное тем, кто бывал в комендатуре или штабе части в Ахалцихе – у нас это были кавалеристы, сопровождавшие начальника заставы, иногда его заместителя или старшину.

В разгар веселья в столовую вдруг зашла Нина. Шум сразу замолк. Пригласили её за стол. Она не отказалась, значит, знала, что сегодня провожают Владимира Афонина. Предложила ему:

– Володя, давай споём на прощание.

– Один момент, – встрепенулся он. – Сейчас схожу за гармошкой.

Когда он вернулся, запели весёлые песни, а затем и грустные – прощальные. И вдруг у Нины потекли слёзы, как она ни старалась их сдерживать. Она резко встала, второпях попрощалась со всеми. Рука Владимира задержалась в её ладошках дольше других. Было заметно, что они оба переживают. Отпустив, наконец, его руку, Нина повернулась и ушла из столовой – и из его жизни.

Утром следующего дня я рано отправился в наряд и не видел, когда ушёл Афонин. За всё время нашей совместной службы мне ни разу не довелось сходить с ним в наряд. Я и общался-то с ним всего пару раз, когда предлагал себя в качестве тренировочной «куклы» для служебных собак.

Остальные демобилизовались по составленному кем-то списку в течение месяца – тихо, бесшумно. После ухода Афонина на заставе не осталось ни гармониста, ни певца.

В начале декабря уже было довольно много снега. На девятую заставу нашей комендатуры понадобилось подкрепление. Видимо, ожидалось нарушение границы – была объявлена усиленная охрана с двенадцатичасовым режимом службы. От каждой заставы попросили по два-три человека. Откомандировали и меня. Застава находилась на опушке большого леса, росшего на склоне горы.

В наряд мы ходили в лес, где на снегу проводили по двенадцать часов. Одна из ночей выдалась тихой, безветренной. Старшим наряда со мной был старослужащий девятой заставы. Внезапно я услышал вой, раздавшийся эхом по всему лесу: «Ууууууууй», – а потом началась перекличка – вой в другом месте, в той же заунывной тональности, но на более высокой ноте.

– Что это такое? – спросил я у напарника.

– Волки воют, – ответил он спокойно.

– Интересно. Я в Удмуртии – волчьем краю – долго прожил, видел много волков, но воя их никогда не слышал.

– Они на охоту ходят всегда бесшумно, – объяснил напарник. – А сейчас у них, наверное, гон.

Ночи три я слышал вой волков в лесу. А затем погода изменилась, лес загудел уже от ветра. Волки, наверное, попрятались в логово.

Закончилась моя командировка на девятую заставу безо всяких происшествий. Запомнилась мне лишь волчья любовная песня, да веранда, на которой мы пили горячий чай, одевшись в шубы.

Во время моей командировки на одиннадцатой заставе произошёл почти трагический случай, связанный с волком. Предыстория его такова. На заставе была сторожевая собака-овчарка, которая помогала часовому нести охранную службу. На цепь её не сажали, ходила она свободно, без поводка. Была у неё на улице конура, и она когда хотела – спала, когда вздумается – бегала. Она знала всех на заставе, довольно часто посещала пограничные наряды по своей инициативе. Об этой её привычке все знали. Пограничники собаку гладили, делились с ней сухим пайком, а некоторые даже брали для неё из столовой «ужин». Так её приучили, что она постоянно бегала «проверять» наряды, особенно ночью.

…Бежит со стороны заставы крупный волк по тропе, проторённой пограничниками. Тропа жёсткая, бежать по ней легче, чем брести по рыхлому, глубокому снегу. Он болен – заразился бешенством от своей добычи. Возможно, поэтому сородичи изгнали его из стаи. Впереди он видит вооружённых людей, но ему всё равно, у него помешался разум. В таком состоянии он вдвойне опасен для всех живых существ. Но когда он подбегает к человеку, тот в него не стреляет, а снимает варежку и протягивает руку погладить. Решил солдат, что это овчарка с заставы с «проверкой» прибежала. А волк голодный и злой, с клыков слюна ядовитая капает. Не останавливаясь, кинулся на человека, прямо на грудь – со всего маху!

От неожиданности и стремительного напора хищника человек не успел отступить назад и, поскользнувшись, опрокинулся на спину. Падая, выронил из руки оружие. Волк насел на человека, который закрывал от укусов руками лицо и шею.

– Стреляй! – закричал солдат своему напарнику, но тот медлил, боясь попасть в своего товарища, и пытался при помощи приклада отогнать зверя.

Волк не отпускал свою жертву, никакие удары приклада не были ему помехой. Он разорвал рукава полушубка, вцепился мёртвой хваткой в руку. И тогда напарник улучил момент и выстрелил из карабина в волка с колена. Пуля попала тому прямо в голову, он озадаченно крутанул башкой, и полилась на пострадавшего кровь – на грудь, руки и даже на лицо. Волк попытался совершить прыжок, но тут же рухнул замертво рядом со своей жертвой.

Напарник попытался поднять на ноги пострадавшего, но тот не смог встать, а лишь сел на снег. Тогда здоровый боец подал в изуродованные руки товарища его карабин, а сам побежал к розетке (которая была не близко), чтобы сообщить на заставу о случившемся.

Скоро на место происшествия прибыла тревожная группа во главе с заместителем начальника заставы. Пострадавшему сразу перевязали раны. А затем подъехала санная повозка, и его увезли в военный госпиталь в Ахалцихе. А на то же место направили новый наряд, заменив и того солдата, что убил волка. Заступившему на дежурство новому наряду было строго наказано кроме границы охранять ещё и труп волка – самим его не трогать и никого не подпускать близко.

На следующий день волка забрала ветеринарная служба. Быстро определили, что он был болен бешенством. Соответственно, наш бедный пострадавший солдат вынужден был не просто поправляться от ранений, но ещё и пройти двухмесячный курс лечения от бешенства, состоявший из сорока довольно болезненных уколов.

Надо сказать, медики свою работу сделали хорошо, и через пару месяцев солдат вернулся на заставу.

В декабре, накануне 1953 года, вдоль всей границы Советского Союза проходила эстафета. Она передавалась от одного погранотряда к другому и, соответственного от одной заставы к другой, независимо от того, где проходила граница – по морю, холодному Заполярью, жарким пустыням Средней Азии или горам Закавказья. Нашему начальнику нужно было выставить команду из трёх лыжников, которые принимали бы эстафету у одиннадцатой заставы и передали бы её тринадцатой.

Старший лейтенант Кириллов не лишён был тщеславия и, вместе с тем, авантюризма. Тщеславие заключалось в желании как можно быстрее пронести эстафетный вымпел по своему этапу, а авантюризм заключался в способе этого достичь. Начальник объяснил свой план.

Три лыжника приняли эстафету, указали в документах время приёма, взяли вымпел, документы и побежали вверх по ущелью. За поворотом, у большой скалы их ждал верхом на коне «адъютант» – кавалерист Чернов (адъютантом мы его прозвали, потому что он всегда ездил с начальником в комендатуру и штаб части верхом на коне). Лыжники, запыхавшись, подошли к Чернову и передали ему всё, что получили от эстафетчиков одиннадцатой заставы. Он поскакал на заставу. Там его ждали три наших лучших лыжника, которые должны были пройти оставшуюся часть пути и передать эстафету тринадцатой заставе. Всё получилось очень быстро и как будто хорошо.

Но не прошло и часа, как пришло сообщение по телефону: пропал важный документ, в котором расписывались в приёме эстафеты все командиры пограничных частей страны. Поскольку застава номер 13 была последней в нашей части, то следом начиналась «зона ответственности» Алалкалакской погранчасти, и её командир прибыл на первую свою заставу, чтобы засвидетельствовать подписью получение эстафеты. Но документа, в котором необходимо было расписываться, не оказалось! Начали искать от первой заставы нашей части. Все говорят, мол, принимали, передавали. Лишь наши эстафетчики не могли толком объяснить, «а был ли мальчик». Одиннадцатая застава утверждала, что передала документы двенадцатой, тринадцатая говорила, что их не получила. В общем, как ни крути, получалось, что документ пропал на нашей территории.