Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века - Антон Нестеров

Издательский знак типографии Плантенов

Искусство чтения эмблем было одной из характерных особенностей ренессансной культуры.[624] Начало своего рода «эмблемомании» положила книга «Emblematum liber» итальянца Андреа Альчиато. Он впервые соединил в единое целое три элемента: гравюру, девиз и их стихотворное истолкование, породив тем самым целый особый жанр литературно-графической продукции.

Эмблема серьезнейшим образом отличалась от аллегории. Лежащая в основы эмблемы «парадигма была явлена одновременно в целом ряде (собственно говоря, в трех) сообщений. Каждое из этих проявлений парадигматического значения могло иметь несколько истолкований, но лишь одно из них позволяло прочесть эмблему как единый символ».[625]

Попробуем же «прочитать» эмблему с циркулем, для чего нам надо будет обратиться к ее истории и иконографии.

Эта эмблема встречается, с небольшими вариациями, во многих сборниках той эпохи. Классическая ее версия выглядит следующим образом: из облака выступает рука, держащая вершину раскрытого циркуля, ножки которого оперты на землю и очерчивают круг, чаще всего этот круг замкнут, хотя порой его еще только предстоит замкнуть, а порой на гравюре этот круг отсутствует, и как бы подразумевается необходимость его прочертить. Девиз эмблемы, как уже говорилось: «Labore et Constantia» – «Трудом и постоянством».

На многих дошедших до нас средневековых изображениях циркуль является атрибутом Бога-Творца. Очевидно, опорой для соответствующей иконографии мог послужить стих из библейской «Книги Премудрости Соломона»: «Но Ты все расположил мерою, числом и весом» (Прем. 11, 21). И действительно, на миниатюрах во многих средневековых рукописях мы видим выступающую из облаков Руку Господню, держащую циркуль, меру и весы. Укажем лишь на одну из миниатюр так называемых «Эдвинских евангелий» – иллюминированного немецкого манускрипта начала XI в..[626] Весьма близкое изображение Бога Отца с циркулем и весами мы находим в латинской Псалтыри первой половины XI в., хранящейся в Британской библиотеке.[627]

Однако заметим, что в данном случае иконография предполагает одновременное наличие нескольких атрибутов, связанных с измерением, исчислением и взвешиванием.

Джон Блок Фридман, автор работы «Циркуль архитектора в сюжетах, связанных с сотворением мира, в миниатюрах позднего средневековья», замечает, что среди сорока с лишним известных нам средневековых изображений Бога, держащего в руках циркуль, лишь семь могут быть соотнесены с сюжетом, восходящим к «Книге Премудрости Соломона».[628]

С несколько иным типом изображения мы встречаемся в одном из инициалов, украшающем рукопись «Исторической библии» Гийара де Мулена середины XIV в.: Господь, чуть подавшись вперед, вымеряет циркулем землю (ил. 65).

Несколько более проработанная версия этого сюжета представлена на миниатюре середины XIII в. из «Нравственной библии», хранящейся в Австрийской национальной библиотеке: Бог, склонившись, проводит окружность у Своих ног[629] (ил. 66).

Латинская Псалтирь. Ок. 1000–1050. MS Cotton. Tib. С. VI, fol. 7v. Британская библиотека, Лондон

Сам тип «Нравственной библии» как особый вид иллюминированных рукописей с назидательными комментариями к тексту сложился в XIII в. при французском дворе – эти манускрипты изготавливались для членов королевской семьи. До нас дошло семь рукописей подобного рода – первая часть одной из них хранится в Бодлиановской библиотеке[630] – и на одной из открывающих рукопись миниатюр представлен Бог-Творец, восседающий на престоле и держащей в одной руке мироздание, а в другой – занесенный над ним циркуль (ил. 67)

Сходное изображение мы встречаем и в так называемой Холкамской Библии XIV в., хранящейся в Британской библиотеке, – на нем Бог восседает на престоле и держит в левой руке развернутый циркуль[631] (ил. 68).

Особый интерес представляет миниатюра из латинской Псалтири начала XIII в. из Британской библиотеки: в розетке из четырех переплетенных между собой кругов вверху изображен Господь с циркулем, а внизу – дьявол. Круги, образующие розетку, в которую «вписано» здесь изображение, как бы визуализируют пределы, положенные Господом для разных сфер мироздания.

При этом, очевидно, «сюжетообразующим» для всех этих образов является стих из «Книги Притчей Соломоновых»: «Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли» (Прит. 8, 27–29). В каноническом еврейском комментарии Раши (1040–1105 гг.) на интересующий нас стих из «Книги Притчей Соломоновых» ((8, 27) сказано, что «круг в этом стихе означает окружность или то, чем ее проводят» – то есть циркуль. Заметим, что в латинской Вульгате слово «циркуль» – circinus – используется лишь однажды, в стихе из Исайи 44, 13 «Протягивает по нему линию, циркулем делает на нем очертание». Однако однокоренное слово – circumdedtt – «провел окружность» – встречается в Вульгате в переводе стиха из «Книги Иова»: «Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою» (Иов 26, 10).[632] Тем самым изображение Бога, склонившегося с циркулем над творением, имеет несколько иную «отсылку», чем изображение Бога с циркулем и весами.

Латинская Псалтирь. 1320–1320.Royal MS 2 BVII f. 1v. Британская библиотека, Лондон

Очевидно, именно к тому же кругу образов восходит эмблема, представленная в сборнике Генри Пичама «Minerva Britanna or a Garden of Heroical Deuises, furnished, and adorned with Emblemes and Impresas of sundry natures, Newly devised, moralized and published», вышедшем в Лондоне в 1612 (?) г.,[633] на которой мы видим: рука, протянувшаяся из облака, очерчивает циркулем две наложенные друг на друга окружности в центральной части гравюры, заполненной по краям изображением холмов и скал с условной растительностью, – очевидно, центр являет собой то ли море, то ли долину.

Эмблема из Henry Peacham. «Minerva Britanna…». Лондон, 1617

Девиз эмблемы «In Requie, Labor» – «В покое – труд».[634] Значение эмблемы изъясняется в следующем стихотворении:

Exesse we loath, of want we more complaine,The golden mean we prove to be the best,Let idle fits refresh thy daylie paine,And with some Labour exercise the rest,For overmuch of either, duls the spright,And robs our life, of comfort and delight.

If that thou wouldst acquaint thee with Muse,Withdraw thy selfe, and be thou leaft alone,Even when alone, as SOLON oft did use,For no such frend to Contemplation,And our sweete studies, as the private life,Remote from citie, and the vulgar strife.

[Чрезмерность нам отвратительна, скудость рождает еще большие стенания,/ Золотая средина, как показывает опыт, – лучше всего,/ Праздность подобает для отдыха, когда кончен дневной труд,/ Но пусть отдых сочетается с каким-либо занятием,/ ибо когда много [праздности или трудов], и то, и другое становится докучным, они отнимают жизни радость и удовольствие.// Если же ты знаком с Музами, ищи уединения, пусть от тебя даже все удалятся,/ Это нередко доводилось испытать и Солону/ Но нет лучшего друга для размышлений/ и для наших сладостных занятий, чем частная жизнь,/ Вдали от города и суеты.]

Светский характер истолкования эмблемы не должен вводить нас в заблуждение: изъясняющее стихотворение в своем подтексте отсылает к описанию седьмого дня творения в книге Бытия: «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал» (Быт. 2, 2–3). Очевидна связь эмблематического образа с той иконографией творения, о которой мы говорили, – но прочитанной не в теологическом контексте, а в контексте творческих усилий художника.

Однако в ренессансной иконографии мы можем встретить циркуль в серии иных сюжетов, связанных не столько с мотивом творения или творчества, сколько в сюжетах, связанных с репрезентацией такой добродетели, как Temperantia – сдержанность, умеренность. Этот круг образов довольно подробно очерчен в работе Уайт Линн «Иконография Temperantia и добродетели ремесел»[635] и в работе Р. Клибанского, Э. Панофски и Ф. Саксла «Сатурн и меланхолия», где в приложении представлен обширный материал на эту тему.[636] Укажем здесь на барельеф «Умеренность» в церкви Св. Михаила во Флоренции: женщина, увенчанная короной с надписью «Temperantia», держит в руках раздвинутый циркуль. Концепт, лежащий в основе соответствующих изображений, восходит к тому представлению, что начертание окружности требует неспешности и сосредоточенности, иначе может дрогнуть рука и круг окажется дефектным, а чем больше окружность, тем больше времени требуется, чтобы ее очертить. И тут вновь проступает связь светско-риторического и теологического мышления, в равной мере тяготеющего к символам: Провидение действует подобно геометру, и то, что нам кажется случайной кривой, на самом деле – часть великой окружности, которая будет замкнута в конце времен. Заметим, что круг мыслился как совершенная фигура: законченность и самодостаточность этой геометрической формы и тот факт, что невозможно точно вычислить квадратуру круга, делало таковой символом Божества (напомним еще раз известное определение Бога – «круг, центр которого везде, а окружность нигде»).