Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 5. Освобождение шпиона - Данил Корецкий

— А ну-ка увеличь мне парижский список, — попро­сил он Кастинского. - Нет, вот здесь, выше. Стоп. Вот здесь.

Он прикрыл глаза, помассировал пальцами веки. Нет, ему не показалось.

— Никого не узнаешь? — сказал он Кастинскому. —

Место 35 «си».

Кастинский посмотрел.

— Упс-с... — выдохнул Он.

Тридцать пятое место «си» в самолете, выполнявшем рейс «Париж—Москва» 16 октября, занимал пассажир Мигунов Родион Сергеевич.

— Блин, Юр... - Кастинский возбужденно хохот­нул. — Я ж сперва не сообразил, это... Ха-ха! Думал, это тот самый Мигунов и есть, типа с того света откинул­ся!.. Ну, с Сибири, в смысле!

Он хлопнул себя по коленям.

— Это ж сын его, да? Сынуля родной?

— Да, похоже, его сын, — сказал Евсеев задумчиво.

— Хрен его знает, - Кастинский почесал затылок.

— А что такое? - подхватился Пушко, переставший к тому времени басить в телефон. — Кто такой Мигунов?

— Даже фамилию не стал менять, сукин кот, — Кас­тинский зло оскалился. - Гордится, значит, папашей своим... И чего он вдруг решил в родные края наведать­ся? Соскучился?

— Нет. Не думаю, что соскучился... — Евсеев прошел­ся по кабинету, подошел к двери. — Ты вот что, Виталик. Я сейчас вернусь. А ты Бузыкина проверь по-быстро­му... Улетел он в свою Пензу или нет. Если улетел - ле­ший с ним, побоку его пока что. И раскопай мне все по Родиону Мигунову. Сын шпиона, учился за границей, его еще выпускать не хотели, я за него чуть ли не ручал­ся: мол, сын за отца не отвечает! Короче, все дела в сто­рону — Мигунова давай мне, понял?

Оказалось, что в Москву Мигунов-младший при­езжал в составе делегации ОБСЕ на саммит «Москва-Брюссель», проходивший с 17 по 20 октября прошлого года. Фото его — вылитый отец! — имелось как на сайте ОБСЕ, так и на сайте Совета Европы, в разделе «Экспертный совет Комиссии по правам человека». Родион Мигунов значился там как экс­перт категории «В», помощник главы Экспертного совета.

16 октября в 15-25 наружные камеры видеонаблюде­ния зафиксировали похожего на него молодого челове­ка, входящего в подъезд дома, где проживает Семаго. Вышел он в сопровождении Семаго и его сожительни­цы Натальи Колодинской в 19-04.

Он появлялся там еще дважды — 18 и 20 октября, оба раза с подарочными пакетами в руках, с цвета­ми... И оба раза покидал этот гостеприимный дом вместе с Семаго и Колодинской, после чего все трое садились в поджидавшее у подъезда такси.

Как удалось выяснить на том же сайте Совета Евро­пы, Родион Мигунов участвовал во многих мероприя­тиях, устраиваемых этой организацией. В частности, он прочел несколько лекций на ежегодной конференции СЕ по правам человека в Пальма-де-Майорка, прохо­дившей в середине сентября. Именно в это время, именно в Пальма-де-Майорка отдыхали Семаго и Колодинская... И там же, по показаниям Семаго, в ресто­ране «Палм Палас», он познакомился с мифическим вербовщиком Борисом!

А когда стали рыться в компьютерном фотоальбоме Семаго, то нашли интересные снимки: Семаго в об­нимку с Родионом на фоне моря, Родион с Колодин­ской на корме яхты, все трое за столиком в ресторане... Никакого Бориса на фотографиях испанского отдыха не оказалось: только Семаго, Колодинская и Мигунов- младший!

— В этом мире случайностей нет... — многозначи­тельно процитировал откуда-то Кастинский, знаток со­ветской классики.

Он взял со стола чашку с эмблемой ФСБ — щитом и мечом, заглянул. На дне имелся липкий коричневый ободок. Кастинский понюхал ее, включил кофейник, сел.

— Просто Семаго пожалел его, — вслух сказал он. — И хотел вывести из игры.

— Не хотел его впутывать в это дело, да поймите же вы меня, наконец!

В комнате для допросов сыро и довольно прохладно. Но Семаго краснел и потел, то и дело вытирая лоб рука­вом рубашки. Он едва не плакал. Его легенда о вербов­щике Борисе развалилась, как карточный домик. Ему было стыдно, он расстроился, расклеился, как в день своего визита на Лубянку с повинной.

— А по-моему, это Мигунов вас впутал, а не вы его, — заметил Евсеев. — Причем он именно что — хотел. И хо­тел даже очень.

— Так ведь... — Семаго растерянно заморгал. — Он ведь только жить начинает! У него ж бабы, наверное, до сих пор нет!..

Евсеев сдержал улыбку. В устах Семаго это звучало, как если бы Мигунов был героем войны, инвалидом войны и вдобавок беременным на восьмом месяце.

— Он то учился как проклятый, то работал... Тоже как проклятый! Он же глаза себе сломал об науку эту, об учеб­ники, он же так хотел в люди выбиться! Сам! Своим умом! Он хороший пацан, просто судьба так сложилась!

Семга перевел дух и добавил:

— В конце концов, ведь не он же техдоки по «двести девяносто первому» слил... Это я виноват, дурак ста­рый, не он...

Дурак, тут Евсеев спорить не стал бы. Загнал себя в угол и упорно не хочет оттуда выходить, сопротивляет­ся как может. Но Евсееву он был симпатичен. И жела­ние выгородить молодого Мигунова было, в общем-то, понятно. Чисто по-человечески. Но розыск и следствие такими категориями не оперируют.

— Вы явились к нам с повинной, Сергей Михай­лович. Явились добровольно. Чистосердечно во всем признались... — Евсеев облокотился на стол, придвинувшись к Семаго. - А в юриспруденции есть такое понятие, как «деятельное раскаяние». Деятель­ное, понимаете? Согласно статье 75-й, оно может служить поводом для освобождения от уголовной от­ветственности. Подумайте над этим, Сергей Михай­лович.  

Семаго подумал и слегка переменился в лице.

— То есть... вообще? Меня судить не будут?

— Именно так.

Семаго ожесточенно потер ладонями лицо. Зажму­рился. Поморгал.

— На «Циклон» вы, конечно, не вернетесь, — сказал Евсеев. — Любая другая работа, где есть секретный до­пуск, для вас тоже заказана. Но это  лучший вариант, не так ли?

— Так, конечно, так...

Семаго почесал в затылке.

— А деятельное, это в смысле... Если я сдам Родика, выходит?

— Если поможете следствию обезвредить опасного преступника,— сказал Евсеев,

— Что там надо для этого? — глухо проговорил он. — Я должен что-то писать? Подписывать?

— Конечно, - сказал Евсеев. — Нам нужен документ, на основании которого мы сможем его задержать. Ког­да он в следующий раз собирался в Москву?

— Я точно не знаю, но говорил, что вот-вот приедет... Какая-то заседаловка у них очередная... Конференция, что ли...

— Ладно. Если конференция, то мы выясним это и без вас.

— А как это все будет? - Семаго поднял голову. - Я должен буду... Я тоже буду участвовать во всем этом? Быть там? Ну... когда его брать будут?

— Нет. Хотя встретиться вам еще придется. И не раз.

Евсеев достал из папки бумагу и ручку, придвинул к Семаго.

Семаго какое-то время еще думал, пыхтел и со скри­пом чесал затылок. Евсеев предложил сигарету, он заку­рил. Потом взял ручку и стал писать.

— Как ваши дела, Виталий Дмитриевич?

— Да кто б забрал хоть половину этих дел, Макси­мыч...

Шаркнув стулом, вахтер привстал, благоговейно за­держал ладонь Воронова в своей. Воронову стало не­приятно, он убрал руку. Каждый день - одно и то же...

— А я очки свои дома забыл, представляете? — пожа­ловался вахтер и рассеянно похлопал себя по карманам. Потом повернулся к доске, подслеповато всматриваясь в ярлыки, прикрепленные к ключам. Воронов глянул на входную дверь - никого.

— Да, вот еще, Максимыч, — сказал он. — Там маши­ну Сидорчука подперли, не выедет. Белая «волга» - не знаете чья? У него сегодня совещание в администра­ции, то-то крику будет!

Начальник Управления славился крутым нравом.

— Не знаю, - Максимыч испуганно захлопал глаза­ми. — А виноватым я буду! За четыре тыщи в месяц и вахтер, и дворник, и сторож, и ГАИ...

Он вышел из-за перегородки, подошел к двери, от­крыл. Постоял, посмотрел, пожал плечами, спустился с крыльца и пошел к парковке. Пока он ходил, Воронов успел снять со щита ключ от черного хода из кримина- диетического полигона, а на его место повесить другой, подобранный дома в ящике со всяким железным хла­мом.

— Нет, Свдорчука машина свободно стоит, никто ее не запирал! — доложил обрадованно Максимыч. — Я ж ее знаю! Хоть сей момент езжай! И «волги» никакой там нет! Уехала, видно, пока мы разговаривали!

— Значит, уехала, — сказал Воронов.

Он взял у Максимыча ключ и поднялся к себе в ка­бинет. Привычно выложил на стол папки с текущими делами, полистал, посмотрел план на сегодня: несколь­ко дел идут к завершению... По убийству Филькова ос­талось допросить последнего свидетеля и ознакомить обвиняемого с материалами дела. По квартирному раз­бою после обеда зайти в бюро судмедэкспертизы за за­ключением, в зависимости от|результатов перепредья- вить обвинение Каткову... По банде Хрипатого напи­сать обвинительное заключение...

И вдруг подумал: а зачем все это? Завтра - четверг. Решающий день. Или — или. В любом случае по всяким судмедэкспертизам бегать ему уже не придется. Если план провалится, его ждет суд и тюрьма. Ну, а если уда­ча улыбнется, он сможет бросить не только этот каби­нет, но и этот город. И эту страну. Поработает для вида месяц-другой, возьмет отпуск, а потом... Другая жизнь. Такая непохожая на беспросветное заозерское житье. Вена, Лондон, Париж... Как в кино!