Своё никому не отдам - Сергей Калашников

Править Рыссией Грише не нравится. Труд этот никакими материальными преимуществами не компенсируется, да и сами они, эти преимущества, приелись ему ещё с детства, с той поры, когда труда тяжкого в жизни его ещё не было, а все остальное было. Теперь же он ещё одно важное свойство привилегированного положения приметил — взгляд от него меняется на окружающий мир.

Папенька — особенно показательный пример. Умница. Отлично знает государство, трудами его почти два десятилетия крепшее. А уж политику международную как понимает — зависть берёт. Помощь и его и боярина Кикина просто неоценимы — они и держат в своих руках все нити дел страны, докладывая ему только о вопросах, выходящих за рамки рутины.

А вот только ни папенька, ни Борис Алексеевич не чуют той самой точки, куда в данный момент стоит приложить основное усилие, чтобы результат не только проявился скорее, но ещё и не требовал поддержки для сохранения достигнутого. Как-то страна для них вся на одно лицо, причём составлено оно, лицо это, по результатам сводов и сказок, что доносят главы приказов.

Вот, скажем, вечная недостача средств побуждает их искать возможности занять золота или за границей, или у здешних богатеев — купцов, менял, ростовщиков. Гриша же вместо этого печатает расписки (не своими руками уже, ясное дело) и влезает в долг к тем самым людям, ради которых он, по-существу, и затеял все эти перемены. С оглядкой, конечно. Но, во-первых, отдавать придётся без процентов. Во-вторых, заимодатели, чем больше сами постараются, тем скорее получат обратно то, что у них слегка нечестно отобрали на время. Ведь плоды их трудов, обложенные налогами, вернутся в казну. А тогда на выкуп тех самых расписок и могут быть истрачены. И, наконец, в третьих, не так уж велика вероятность того, что долг этот соберётся в одних руках и тогда кредитор в счёт его погашения, потребует чего-нибудь… недостойного. Но, если знать меру и прислушиваться к Селиму, что присматривает за делами казначейскими Гришиным оком, то бумажки эти просто ходят в обороте вместе с деньгами и даже немножко вместо них, потому что золотишко вместе с серебром копятся помаленьку в подвале на случай, если кому-то срочно потребуется звонкая монета вместо оттисков штампа. Но пока такого не случалось. Население и купечество для расчётов внутри страны расписки устраивают, поскольку в их надёжности ни у кого сомнений нет. Вот такой маневр получился. Только средств всё равно недостаёт на всё, что нужно. Их ведь нельзя печатать скорее, чем это — то что нужно — делается. Тут — чисто физический предел. Деньги сами по себе несъедобны, не накормишь ими. Пока рожь не вырастет, мука не смелется и каравай не испечётся, бестолку платить — скорее дело не пойдёт.

Инкогнито папенькино нынче зыбко. Шепчется народ о том, что душа Ивана Даниловича вернулась в этот мир, чтобы сыну помогать — не иначе, кто-то что-то приметил. Но кроме укрепления авторитета ныне здравствующего и правящего Григория Ивановича, ничего из слухов тех не произросло. Хотя количество посвящённых в эту тайну довольно велико. Ендрикские гвардейцы, да рота Кикинцев, да воспитанники, что рынд изображают — все уже знают о том, что якобы утонувший государь трудами неустанными помогает своему сыну справляться с ворохом проблем, которые тот создал и себе и всем окружающим.

Так вот, Иван Данилович с Борисом Алексеевичем действуют в основном путём переписки с приказами. То есть отдают письменные распоряжения и изучают отчёты об их выполнении. А вот Григорий Иванович составляет об этих действиях впечатление по личным наблюдениям и сообщениям ближних своих. Естественно, уличение дьяка во лжи или нерадении — рядовое событие, но всё более и более редкое. Изменять сам управленческий механизм государства смысла не имеет. Важно то, как работнички дело своё делают, а не то, как называются их должности. Ведь дьяки-то — государственные служащие и многие из них так и живут кормлениями, поскольку тоже являются боярами. Не военными, так и что с того?

Брусодорожный приказ пришлось учредить, а дорожный и почтовый к нему присоединить, да ещё и сигнальный создать и поставить с ними заодно — все под руку одного человека. Так вот в качестве главы ведомства сообщений и пришёл в столицу Кондратий.

Остальных же не трогали.

Много месяцев подряд не происходило сколь-нибудь заметных событий в Рысском государстве. Разве что в водах Ростоц-острова то и дело перехватывали франский корабль и приводили его к причалам столичной гавани. В остальной же жизни оживления не отмечалось. Тишина эта давалась Грише непросто. Мир менялся неохотно, брусовые дороги прокладывались медленно, казармы вокруг кузниц Зимы Агеича встали быстро, но с купцом возник спор из-за того, за чей счёт они будут содержаться. Почему-то хозяин железоделательного завода решил, что казна станет всё оплачивать.

Пришлось хорошо посидеть с ним за расчётами и увеличить цену на орудийные стволы, а то действительно не хватает ни на постройку новой домны, ни на содержание школы железоделательной, хотя, тут часть расхода пришлось принять на себя государю.

В неведомой Корневке крестьянин застрелил боярина — опять сам помчался дело разбирать. По всему выходило — застрелил правильно. Лютовал старый слуга государев. Поделом ему. Но по обычаю убийцу надо наказать. Своим судом приговорил парня к галерам, а женку его и детей велел на дальний остров выслать, всем в назидание. Про то, что галера эта как раз в том городке и стоит, куда отправили семью он, понятно, никому не сказал. И про то, что нового гребца к веслу не приковали — может же он забыть такую мелочь в сопроводительной записке указать. Был пахарь — стал моряк. Сам на довольствии и семья. Но всё это далеко на западе у Никиты. Оттуда вести иной раз месяц идут. И вообще — решительные люди на флоте нужны. Слушок же о том, сколь неловко царь жестокосердие своё проявил, пошел.

Подобных проблем приходилось ему решать множество и столичный остров объехать весь. Постепенно складывалась старая знакомая мысль, подслушанная им в кабаке ещё до боярского бунта. О дармоедах. Речь не о старых и немощных, не о больных или калеках. Чаще всего тон задавало лицо начальствующее. Как раз более всего — бояре. Живя в сытости и довольстве, они не прикладывали ни малейших усилий к тому, чтобы что-нибудь улучшить или изменить. Заставить их шевелиться могла только угроза наказания — лишения кормления и занимаемого места. Но как за всеми уследить? Ведь следящие-то — а они давно назначены и расположены на следующей ступеньке иерархической лестницы — ведут себя точно также. Пока не почуяли убыли в доходах, так и не почешутся.

В самой верхней точке властной пирамидки находится государь. Тех, кто подчинён ему непосредственно он сможет достаточно часто подгонять, проверять или наказывать. Но созданный им толчок угасает по мере того, как затрагивает всё большее и большее количество исполнителей Высочайшей воли. Он видит это своими глазами. Какую же угрозу требуется создать, чтобы навсегда лишить слуг отечества покоя, ощущения безнаказанности, чувства вседозволенности?

Прекрасная задачка. Таких он ещё не решал.

Что же, тут, пожалуй, не помешает поставить несколько экспериментов. Благо, папенька с Кикиным рутинные дела вершат и без него, то есть имеет он возможность подумать об основополагающем, о том, на чём основано взаимодействие людей в любом, как он понимает, сообществе.

Ещё в период ученичества Гриша частенько обращался за помощью к Наталье. И почему бы ему не начать с этого и сейчас? Где-то она нынче среди заводов железоделательных. Там оборудуют мастерские, в которых собираются проводить исследования сплавов меди с оловом и цинком, попросту бронзы и латуни. Прибыл из Нидерии ученый человек, так ему требуется для проверок мощный пресс. Вот с ним и колдуют. Не царица колдует, ясное дело. Она-то занята собиранием будущих учеников к этому месту и их обустройством.

Здесь на столичном острове государя знают в лицо во многих местах, но не там, куда он направляется. Поэтому оделся подмастерьем, а гвардейцев с собой не взял. Вышел раненько утром через садовую калитку, и — к брусовке. В вагончике его если и узнал кто, так виду не подал. Ну едет царь, так, наверное, надо ему.

За окошком — сделал их Кондратий в стенах тележек — промелькнули слободы, а потом и деревеньки стали встречаться — они густо расположены в этих местах. Следом начались казармы: откатчиков, шихтовщиков, пудлинговщиков — бараки со многими крылечками по длинной стороне, видимо для каждой семьи отдельный вход. Сразу достал книжицу и записал, что ставить их нужно из кирпича, крыть черепицей и дорожки между ними мостить. Не нынче, понятно, а на будущее. А то ведь деревянные в случае пожара сгорят в одночасье.

Потом была пересадка на другой путь, ведущий к северу — основная ветка уходила на восток к Порт-о-Крабсу. Тут Гришу точно никто в лицо не знал, и еще сложилось впечатление, будто эти люди ездят каждый день вместе — уж очень непринуждённой была беседа, словно между давно знакомыми людьми.