Центр - Александр Морозов

— Я хорошо знаю ее мужа, — сдержанно ответил Виктор.

Они подошли к Юрию Долгорукому и свернули к скверику, укрывшемуся за мощным крупом княжеского коняги. Фонтан не работал, но зато они обнаружили незанятый край скамейки и заняли его.

— Клим Данилович, — начал честный Карданов, — я должен вам сказать, я тогда не успел, когда вы мне сообщили… Я, наверно, не потяну на завотделом, во всяком случае, с точки зрения кадров. Как же так? Я для них человек новый.

— Старый, — вставил Ростовцев.

— Ну да. Но все это когда́ было. И тогда ведь — младшим научным.

— А твои публикации?

— А что публикации? Их в анкету не вставишь. И потом, это в журналистике ценится, а у вас… солидная штука, член-корр директором. Нет, это все другое. Кто их читал?

— Я их читал, Виктор. И другим показывал. Вы тогда удивились, когда мы в институте встретились, ничего, не смущайтесь, у вас выдержка в норме, почти незаметно было, вы удивились, что я не доктор еще. А я отшутился, что одна защита докторской равносильна двум разводам или трем инфарктам. А у меня, кстати, насчет инфарктов лимит выбран. Но, кажется, время все-таки не потеряно. И мне свою руку удалось приложить. Оно, допустим, саму идею о едином мощном информационном отделе и без меня нашлось бы кому двигать. Времена меняются, работать, как десять еще лет назад, просто не получается. Уперлись. У меня ведь и докторская, которая в столе пока вылеживается, о производительности труда в условиях научно-технической революции. В том числе и труда научного. А здесь сбор информации, оперативное доведение до научных работников дает — ого! — его кулак с задорно торчащей вверх пикой большого пальца, описав вертикальную дугу, стремительно взметнулся вверх, — десятки процентов роста производительности научного труда. И наоборот: плохая информационная оснащенность, проще говоря, неосведомленность ученых мужей, съедает эти самые проценты, а вместе с ними и миллиарды наших с вами рублей.

— Это ясно, — тихо заметил Карданов.

— Это, конечно, ясно. Поэтому я и говорю, что тут и без меня нашлось бы кому. А я — давайте уж будем нескромными, это, кстати, экономит массу времени, — я сыграл не последнюю роль в том, что такой одинокий ковбой, как Виктор Карданов, рассматривается всерьез как возможный руководитель нового отдела.

— Кем?

— Теми, кому это положено. Кому решать. Сам отдел — ему так и так быть. Даже положение о сводном информационном подразделении сейчас в недрах вызревает. Но важен стиль. Будущий стиль будущей работы. Нельзя допустить традиционности, неподвижности, как у замоскворецких купчих у Островского. Суперреактивность, но грамотная — вот что требуется. Вы это можете. Да вы не пыжьтесь, чего вы напрягаетесь? Я же с вами работал, у вас же природные данные… как у хорошего стайера — правильное чередование мышечного усилия и расслабления. Релакса.

— Я даже не кандидат, — попытался Витя вернуть Ростовцева на землю.

— И не надо. Кандидатов нам не надо. Кандидат, особенно если свежий, это же отсталый элемент. Он что-то когда-то сделал, хорошо пусть сделал, не будем уточнять, но потом он кирпич свой диссертационный, страниц в триста, несколько лет выпекал? Выпекал. Да потом защиту организовывал, на стреме, как господа налетчики некогда выражались, стоял? Непременно. Это тоже на счетиках годик, два, три накиньте. Ну так и что же мы имеем в лице новоиспеченного кандидата? Да он в своей области так от мирового уровня отстал, что его в чувство, то есть в приличную научную форму, знаете, сколько надо приводить? А вы не кандидат. Молодцом. И быть им не обязаны.

Карданову разговор понравился. Он, правда, не вполне доверял ростовцевскому чувству реальности, неизменным его восклицаниям «Нет проблем!» и прочим блесткам природного оптимизма. То есть Ростовцев советовал Вите стареть побыстрее, и правильно советовал, Витя это понимал, а вот сам советующий неожиданно показал себя с самой молодеческой стороны. Впрочем, отчего же неожиданно? Если завсектором на вечер в институт с гитарой заявляется и на сцену с ней выходит, закваска в нем партизанская, надо полагать, имеется.

Карданову разговор понравился. Независимо от исхода «большой игры», которую предвещал Ростовцев, независимо от того, как теперь решать проблему с женой Гончарова — а проблема имеется, какое уж тут «Нет проблем!» — независимо от шлейфа волочащихся по последним годам сомнений.

XXX

Муж резко сократил внесемейную деятельность. С работы — домой, приходил раньше нее, продукты, уборка квартиры — это она понимала, это такая форма ухаживания. Но хорошо, если это день, два, а если все пять?

Первые вечера она совсем не обращала внимания, разговаривала по телефону, прикладывалась на тахте с книгой, даже уходила на несколько часов: «Я к маме. Буду поздно». Он только угукал, а когда она возвращалась, действительно поздно, все продолжалось в прежнем ключе, и уже близилась ночь, которую теперь имело смысл ждать.

Но через пять дней она даже оробела от такой робости главы семейства. Что же он так забаррикадировался? Августовские вечера в Москве — прекрасное поле деятельности для понимающих в этой деятельности толк, а он понимал. Он-то уж понимал, будь он неладен! А тут — носа не кажет. И это, в конце концов, встревожило ее. Может, что-то окончательное на работе? Так, может быть, проштрафился, что протрезвел с перепугу и теперь сидит, ожидает последствий?

Она понимала, конечно, что на работе он все последнее время только что держится на плаву, идет на грани срыва — иногда в рабочее время раздавались разыскивающие или просто недоумевающие звонки. Она покрывала, как могла, давала какие-то путаные, вежливые объяснения. Может, и сама на что-то решилась бы вскоре, но сама. Без принуждения обстоятельствами. А тут неужели извне пришло, и счет ему уже и без нее предъявили?

А может, одно к одному? К сентябрю должен был вернуться из пионерлагеря сын, чтобы идти первый раз во второй класс, и сами собой складывались последние летние недели в последний плацдарм. Или удержать его, если все-таки выяснится, что стоит удерживать, или отдать все, уйти на другой берег, выпрыгнуть с сыном на руках из любовной лодки, которая разбилась даже не о быт, а черт знает обо что. Даже и мать ее не могла толком разобрать, хотела с ним переговорить, но Катя отмахнулась. Не стоит. Не объяснять же маме, что говорить следовало бы не с ним, а с другим, с неким Кардановым, предположим, а если и это надуманное — насчет роковой тени, — то уж и не с кем.

Во всяком случае, чтобы сын и второй школьный год разъезжал по бабушкам, а отец, беря его на руки, опять тщательно отворачивался, подставлял якобы веселый, подмигивающий профиль, чтобы только не дыхнуть, — на еще один такой сезон пойти она не могла.

Чего же он все-таки так испугался, муж?

Но и в этот их пятый вечер он опять ничего не сказал. Сходил в зеленной, вскоре вернулся и именно с тем, за чем посылали, и это само по себе, конечно, звучало красноречиво. Но о том, что испугался он недавнего своего визита к одной школьной подруге, Людмиле Рихардовне, этого он не сказал. Он и сам не понимал, чего он так испугался. Наверное, того, что ему сразу предложили помочь. Значит, и в самом деле ему уже надо помогать. А находиться в таком положении, ну пусть неуютно, но почему же страшно? Не душу же с него потребуют взамен? Кому такое добро…

А тут еще Хмылов позвонил, сообщил в излюбленной своей манере, чтобы Юра в ближайшие недели сидел с мытой шеей, ждал вызова на свадьбу, так как он, Хмылов, женится на Неле Ольшанской, которая работает, кстати, под началом его жены.

Звонок этот опять-таки не застал его врасплох, он чего-то похожего и ожидал от Димы. Тот все последнее время активно сворачивал свою частнопредпринимательскую активность, намеревался свернуть окончательно, только вот выполнит кое-что из уже обещанного. Доверенному своему лицу, Юрке Гончарову, он объяснял это так, что, мол, перепробовал и пятое и десятое, и вроде бы несложно это все оказалось, но в конце концов это не его идеал. Так и сказал в смешанном своем стиле: «Это не мой идеал. Я по другим делам». По каким же? Юра так и полагал, что Хмылов, перепробовав то и другое, должен же наконец подумать и о корне своем. Чтобы не зачах он и не прекратился на асфальтовой зоне Нечерноземья.

А тут еще и Карданов позвонил и сообщил в излюбленной своей манере, чтобы Юра пока ни о чем таком с женой не говорил, то есть никакую почву насчет его поступления к Кате в институт не прощупывал. Что обстоятельства могут измениться, и он заранее благодарит за беспокойство, но никакого беспокойства пока не требуется.

И этот звонок Юру врасплох не застал. Карданову свойственны были именно такие повороты, такие вот штучки, восточные упражнения в недеянии и тому подобном. Подготовить то, другое и третье, принять меры, озаботиться, а самому сидеть в центре… и ни за одну ниточку не потянуть, не привести в действие уже подготовленный механизм, откладывать, переносить, устраняться… Похоже, очень похоже.