Центр - Александр Морозов

Вот так она и продолжила — до самого входа в одно из этих своих учреждений, то ли Мос, то ли Рос, а может, даже и Союзконцерт, то есть это он не разбирал, а она, конечно, знала, куда идет, а он настолько не разбирал, что даже и не запомнил, она же ведь назвала в одну из тех десяти минут, когда они шли по солнечной, гомонящей Петровке от Страстного бульвара к Кузнецкому мосту, куда именно ей нужно. Он только запомнил высоченную дверь из блестящего желтым лаком дерева, которое, сразу понятно, топором руби — отскочит зазубренный, массивную такую дверь, которую она только по инерции разговора одной рукой потянула, та не дрогнула, конечно. Тогда она с поощрительной улыбкой полностью к нему обернулась, рассмеялась даже коротко, а потом уже двумя руками — сумочку ему протянула — за дверь взялась, та и открылась.

Она с солнцепека успела проскользнуть в солидный полумрак и прохладу, а он только сумочку успел ей вслед протянуть, а сам уже ни одной, ни двумя руками тянуть за эту дверь не стал. Толку что, если только нос разрешат просунуть? Карданов не любил просовываться туда, куда его не приглашали. Не принадлежал к пронырливым. Повернулся, да и пошел, насвистывая что-то исключительно замечательное, то есть итальянское, если уж не прямо арию герцога, трактующего с глубоко обоснованных позиций о некоторой ненадежности сердца красавицы.

А она к концу рабочего дня устала жутко, это уж само собой, но все же заметила, что хорошее настроение так до вечера ее и не покинуло. Поэтому она вовсе не сожалела, что назвала свой телефон, жаль только, что на ходу, по ходу разговора, так что он скорее всего не запомнил, а если и запомнил, то не позвонит, кажется, он догадливый, должен сообразить, что все равно не застанет раньше двенадцати, когда она домой попадала, сразу и не вспомнит, такая уж работа, прах ее побери совсем, и не работа, а черт знает что, стиль жизни просто-напросто.

Витя действительно догадывался о чем-то подобном, но знал и железное правило азартных игр: новичкам везет. Позвонил, и точно: сказали, что нет и неизвестно. Железные правила железно не соблюдаются, и это тоже правило.

Мос, Рос или даже Союзконцерт — штука заметная, он дверь эту запомнил и имя-отчество тоже, конечно, не забыл. Через неделю зашел туда, в полумрак и прохладу, и записочку на входе оставил у охранителей, в которой черканул несколько слов и несколько цифр, которые его телефон означали.

…Так он стал ходить на эстрадные концерты. Нечасто, зато оглушительно. Децибелами там шарахали приличными, а билеты ему давали сверхбронированные, в первые ряды партера. Среди прочих выделял он английскую эстраду: если уж вообще рок-н-ролловскому этому безумию предаваться, всем этим «тяжелым», «холодным» и прочим рок-поп-хит-бэмсам подвергаться, то настоящее всегда лучше копии. Впрочем, и братья-славяне иногда за душу брали, особенно когда якобы случайно вплетали в расчисленные ритмы два-три цыганских мотива. Два-три хода, пусть синкопированных, пусть намеком, но не узнать нельзя же… скрипочкой из Гамбринуса донесется…

Она была лет на десять старше и раз в десять опытнее его бывшей жены Натальи и довольно быстро разобралась, что десять минут общения с ним — как в первый раз получилось — как раз в самый раз, если хочешь, чтобы хорошее настроение до вечера не оставляло тебя. Так у них повелось, чуть ли не только по телефону друг другу объяснялись. Она так даже и особенно любила эти провокационные мембранные нашептывания.

Конечно, можно бы вспомнить, что выпадало и другое. Однажды даже провели три дня и три ночи в одном мотеле под Москвой. На лодке по Волге катались. Среди белых берез ходили — мотель так и назывался «Белые березы», на бильярде с ним сыграла, первый раз в жизни кий в руки взяла, но тут железное правило насчет новичков сказалось-таки, закатила тихонько восемь шаров на глазах у изумленных профессионалов. Вечером официантка Вера, когда они ужинали в ресторане, все одобрительно так поглядывала на них, потом на минутку подсела к столу и рассказала, как много лет назад остановились у них в «Белых березах» на неделю киношники и с ними Марчелло Мастрояни. «Вот это мужчина!» — При этом Вера скромно опустила глаза и, тихонько вздохнув, умолкла, заставляя догадываться, насколько подробно довелось ей тогда оценить, что за мужчина Марчелло Мастрояни. А она называла Веру Верочкой и договорилась, чтобы завтрак в номер…

А шутила она так: «В тебе есть очень много «Пойди сюда», но почти нет «Останься».

Светлая, как те березы… почти экскурсия. Так она и осталась в памяти. В такие места не возвращаются. Не нами проверено. Пробовали.

Тогда он и стал ходить на эстрадные концерты. А сейчас почти уже и перестал ходить.

Позвонил ответсекретарь из журнала, поинтересовался для приличия, как он, мол, уложил ли чемоданы перед командировкой, а потом, как бы уже совсем несущественное, попросил: «Итальянец этот приезжает, не Моранди… а как его, другой, ну ты знаешь, афиши по всей Москве, я-то не увлекаюсь, жена просила, она у меня любительница, ты как-то говорил, что с кем-то по этой линии знаком». Виктор пообещал узнать и позвонил ей по старой дружбе. Нож острый для него это было — старую дружбу использовать, начал что-то бормотать по телефону, что, мол, год не виделись, как там искусство эстрады, а также и цирка развивается, но она знала, что для него такие разговоры — легче осину первую отыскать и сук покрепче выбрать, — прервала без лишних церемоний и прямо спросила: «На какое тебе число?» — Он растерялся, мол, ты же не знаешь, на кого именно, но она назвала итальянца точно, с Джанни Моранди не путала, а чтобы не заподозрил в чтении мыслей на расстоянии, объяснила: «Да у меня уже третий день телефон не замолкает, как не распаялся еще, не знаю. Пол-Москвы звонит. — Объяснила, когда и к какой кассе подойти, и записала, на чью фамилию билеты должны быть оставлены. — Звони. Целую». — И повесила трубку. А Карданов посмотрел на часы — трех минут не прошло, — нет, в бюрократизме ее не упрекнешь, эх, если бы его «ватные» ситуации так же решались.

Карданов прикинул, что эта его вполне личная услуга может задать тон будущим его рабочим отношениям с ответсекретарем. Он позвонил тому и сообщил, что, к сожалению, ничего не удалось сделать, а затем пошел и выкупил билеты сам.

Второй билет он перед входом протянул одной ошалевшей от радости особе. Она, восхищенная собственной удачливостью, пулеметом выпалила: «Сколько я вам должна?» А он ответил: «Там же написано», — и показал на цену, которая была напечатана на билете.

Итальянец микрофон ручищей своей здоровой так тискал, как будто импресарио алчного за горло додушивал, но голосовые данные демонстрировал столь выдающиеся, что чувствовалось: случись что с сетью питания, отшвырнет он микрофон подальше и продолжит концерт, как в добрые старые времена неэлектрифицированные. Карданов только отметил про себя известную ему истину, что «даром деньги нигде не платят», когда заметил в конце второго отделения два темных полукружия под мышками у гостя столицы. А на выходе из концерта он встретил Ростовцева, и они с ним через длинный подземный переход, наверное, самый длинный в Москве, вышли к началу улицы Горького и двинулись вверх, к Бульварному кольцу, Ростовцев сказал, разумеется, сначала помянув добрым словом певца с берегов Адриатики:

— Вы сейчас никуда не должны отлучаться, Виктор. Вы никуда не собираетесь на отдых? Нужно, чтобы вы под рукой были.

Карданов сообщил, что на отдых — нет, а вот в командировку собрался, но только на неделю, считая дорогу туда и обратно.

— Хорошо, — соображал что-то Ростовцев. — На неделю можно. И это даже… неплохо. И вам спокойнее, пока все выяснится, чтобы вас не дергали, и мы будем знать, что с вами все нормально. А то за это время вас могут вызвать не туда, куда нужно.

— А кто? — спросил Карданов, заинтересовавшись тем, что им заинтересовались.

— Есть некоторые деятели, — тщательнее стал подбирать слова Ростовцев. — Кстати, каким-то шестнадцатым боком связанные со стариком Яковлевым, отцом нашей Екатерины Николаевны… Вы, кстати, связь с ней в эти годы не поддерживали?

— Я хорошо знаю ее мужа, — сдержанно ответил Виктор.

Они подошли к Юрию Долгорукому и свернули к скверику, укрывшемуся за мощным крупом княжеского коняги. Фонтан не работал, но зато они обнаружили незанятый край скамейки и заняли его.

— Клим Данилович, — начал честный Карданов, — я должен вам сказать, я тогда не успел, когда вы мне сообщили… Я, наверно, не потяну на завотделом, во всяком случае, с точки зрения кадров. Как же так? Я для них человек новый.

— Старый, — вставил Ростовцев.

— Ну да. Но все это когда́ было. И тогда ведь — младшим научным.

— А твои публикации?

— А что публикации? Их в анкету не вставишь. И потом, это в журналистике ценится, а у вас… солидная штука, член-корр директором. Нет, это все другое. Кто их читал?