Огненный крест - Н. Денисов

И вот уже на молу набережной, около пакгаузов, около табачных фабрик Стамболи и Масаксуди, около пляжей, на базаре или на Итальянской и Карантинной замелькали фигуры малышей-военных в кадетских или лихо заломленных английских фуражках, в мундирах, рубашках, защитных френчах или в кожаных безрукавках, в кавалерийских зеленых рейтузах с нашитыми светлыми кожаными леями, уродливо намотанными обмотками, в огромных, по-лошадиному подкованных, «танках». Только по погонам можно было определить, из каких городов необъятной России слетелись птенцы в новооснованное кадетское гнездо.

С каждым днем интернат пополнялся новыми питомцами. Привозили вшивых, изорванных, разутых, больных, а иногда только что оправившихся от ран. Все они заботами начальника интерната князя П.Н. Шаховского и двух единственных воспитателей-капитанов Шевцова и Шестакова – при участии каптенармуса – приводились в христианский вид, иногда наталкиваясь на упрямство и недоброжелательность новоприбывших. Их мыли, стригли, переодевали. Отбирали все, от головного убора до портянок включительно, поскольку у некоторых таковые все же были. Вместо засаленных и испачканных до неузнаваемости цвета фуражек и бескозырок выдавались английские защитные «блины», которые в несколько мгновений при помощи колен и рук получали свой новый «заломленный» фасон, господствовавший в те времена в военной среде.

Большое, не по росту, неуклюжее английское обмундирование, включая длиннющие обмотки, которыми с успехом до трёх раз можно было перемотать детские ноги, безобразили фигуры кадет. И уж, конечно, не могли вызвать зависть у местных гимназистов и восхищение женского пола (соответствующего возрасту кадет).

О стройности и подтянутости, каковыми еще недавно славились кадеты России, нельзя было и мечтать при самой буйной фантазии. Да и как создать эту подтянутость, когда бриджи у большинства доходили (под френчами) чуть ли не до подбородка. Единственно можно было создавать намек на талию, перетягивая френчи кожаными поясами, от чего они, френчи, вздымались на кадетских спинах – надутыми парусами, еще больше безобразили фигуры мальчишек. Но зато всё это обмундирование было чистым, сухим, теплым и защищало нас от временами бушевавших норд-остов. Потому «публика» с этим одеянием мирилась, постепенно собственными руками переделывая, перекраивая, создавая что-то свое из этих даров «гордого Альбиона».

Своих же погон прибывающие кадеты фронтовики не сдавали. И не было такой силы, которая заставила бы их расстаться с ними. Были тут, кроме погон кадетских, и черные-красные корниловские, и малиновые дроздовские, и черные марковские, и даже, помню, у одного из юнцов погоны кирасир Его Величества, с которыми он никогда не расставался, даже тогда, когда в интернате были введены однообразные – красные, солдатские, без всякого трафарета.

Как будто вчера это было, так хорошо запомнилось лицо этого юного «кирасира». Георгиевский крест на защитном английском френче, перепоясанном лакированным, потрескавшимся поясом с до сумасшествия начищенной кадетской бляхой. Выходя из корпуса, он тут же, за углом, занимался заменой погон, и щеголял в погонах полка, в котором принял свое боевое крещение и не раз, как равноправный однополчанин, ходил в штыки со своими взрослыми товарищами. А ведь трёхлинейная винтовка с привинченным штыком должна была быть выше его роста, примерно, на целый штык.

Многие из прибывающих в интернат долго в нем не задерживались и при первом удобном случае бежали на фронт, на передовые позиции. Были и такие, которых по несколько раз силой водворяли в интернат, хотя бы для того, чтобы «побриться и выкупаться», как на их счет острили наши воспитатели. И многие исчезали опять, чтобы больше уж никогда не появиться в кадетской среде, похороненные в братских безымянных могилах защитников былой славы и Белой идеи, разбросанных по безбрежным равнинам юга России... от Орла до Перекопа...»

Отражение в зеркале

Стал совсем на себя не похож.В жизни видел немало я рож.Вот моя к ним прибавилась тоже.Ну, на что это, правда, похоже?Говорят, не беда – у мужчиныНа лице «боевые» морщины!Я же с этим совсем не согласен,Не люблю, вам скажу, этих басен.Вот сегодня взглянул и опешил:В отраженье – как будто бы леший!«Виноват, – я ему говорю, –Вообще, так сказать, не пойму:За какие пороки и виныУ меня появились морщины?»И от этого самого дняВдруг напала тоска на меня.Чтоб в унынье я больше не впал,Я подальше держусь от зеркал.

Об авторе стихотворения «Русскому рыцарю» Марианне Колосовой мне известно, что поэтесса жила на Дальнем Востоке, скорей всего, не на советском. Крупная русская колония собралась после гражданской войны в Шанхае, в Харбине, там же обосновались тогда и дальневосточные российские кадетские корпуса.

Не удалось встретить мне другие стихи М. Колосовой на страницах доступных зарубежных изданий. Но «Русский рыцарь» стихотворение примечательно тем, что оно посвящается человеку, ставшему символом отмщения, героизма, чести в среде белой эмиграции. Человек этот – Борис Сафронович Коверда, родившийся в России в 1907-м, скончавшийся в Вашингтоне (США) в 1987-м.

...Выстрелы из револьвера 19-летнего гимназиста Бориса Коверды, покаравшего на варшавском вокзале одного из екатеринбургских цареубийц, в то время, то есть в июле 1927 года, советского посла в Польше П. Войкова, потрясли общественность «той и другой стороны», у одних вызывая чувство восхищения поступком юноши, у других – ярое желание покарать «международного убийцу, террориста», представлявшего якобы монархическую белогвардейскую организацию.

Читал я материалы суда, речи прокурора, защитников, свидетелей. Не было доказательств, что юноша состоял членом организации. Это был обдуманный, индивидуальный акт «мести за Россию». Решением польского суда Борис был приговорен к пожизненным каторжным работам, замененным на пятнадцать лет заключения. Пробыл он в тюрьме десять лет, выйдя на свободу по амнистии.

Примечательно, что длительная неволя не сломила узника ни физически, ни духовно. В первые же месяцы свободы, в 1938 году, недоучившийся гимназист, почти тридцатилетний Борис Коверда поехал в Югославию, где в русском кадетском корпусе города Белая Церковь сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости. С тех пор Борис Сафронович вошел в кадетское братство. Поддерживал с кадетами связь во время войны, в немецкой оккупации, в лагерях Ди Пи, а затем в американском далеке, куда перебрался со многими соотечественниками.

В последний путь русского героя, каковым он был и остался для эмиграции первой волны, проводили немногие, дожившие до 1987 года, вашингтонские русские. В некрологе было сказано: «...Да будет легка ему американская земля, рискуя своей жизнью, он покарал смертью одного из величайших преступников большевистской окаянной революции».

Напомню, что и остальные участники бандитского злодеяния в Екатеринбурге, ритуального убийства членов царской семьи и их слуг, понесли кару: Свердлов, Голощекин, Белобородое, Юровский, Медведев, Ваганов и другие. Все – без исключения.

Павел Медведев умер в следственной тюрьме от сыпного тифа. Ваганов, не успев сбежать с большевиками, был разыскан и убит своими же товарищами-рабочими. Во время посещения бывших Морозовских фабрик председателем ВЦИКа Янкелем Свердловым один из рабочих ударил его тяжелым предметом по голове. Свердлов так и не оправился от удара, умер в начале 1919 года. Белобородов и Юровский в тридцатых годах попались на троцкизме, отправлены чекистами в преисподнюю. Шаю Голощекина «вычистили» из партии, а в 1939 году расстреляли как врага народа...

Русскому рыцарю

С Дальнего Востока – в Варшаву,Солнцу привет из тьмы!Герою, воспетому славой, –В стенах варшавской тюрьмы.Золотыми буквами – ИМЯНа пергаменте славных дел.И двуглавый орёл над нимиВ высоту голубую взлетел!Зашептались зелёные дали...Зазвенела Русская ширь...Ты – литой из блестящей стали,Из старых былин богатырь!И закорчился змей стоглавый,Видно, пули страшней, чем слова?И под стены старой ВаршавыПокатилась одна голова...Нам еще отрубить осталосьДевяносто девять голов...Но нам ли страх и усталость?На подвиг каждый готов!И огнями горит золотымиПутеводная наша звезда –Дорогое, любимое имя:«Русский рыцарь Борис КОВЕРДА!»

Михаил Залесский в мальчишеском возрасте воевал в Добровольческой армии. Летом 1919 года генерал П.Н. Врангель, приняв командование Белыми войсками юга России, вслед за подобным приказом А.И. Деникина, как я подчеркивал уже, обязал приказом всех добровольцев школьного возраста отправить в тыл для продолжения обучения. Миша Залесский, 1905 года рождения, попал в Донской кадетский корпус, в составе которого вскоре был эвакуирован в Югославию.