«Если», 1999 № 04 - Журнал «Если»

Есть ли принципиальная разница в том, жив человек или мертв? Кто-то бесследно исчезает во время невинной летней прогулки, кто-то непостижимо спасается в авиакатастрофе, не зная, кем теперь считать себя. Существует ли он в полностью выдуманной действительности, построенной в огромном павильоне ради создания популярного телешоу с реально живущим и ничего не подозревающим героем, или сам амбициозно и дерзко пытается сотворить «вдали от шума городского» абсолютно новый мир в противовес зашедшей в тупик человеческой (но бесчеловечной) цивилизации? Бежит назад к природе или же боится ее темных, таящихся в глубине подсознания разрушительных сил? Постигает, что только «Дух веет, где хочет», а нематериальные сущности (память, культура, искусство…) могут образовывать свои «общества», хранилища мыслей и чувств человечества, или сам теряется в межнациональном мегаполисе, превращается лишь в безличный автомат, якобы живой придаток к бездушному документу?

Получается, что все эти вопросы вполне уместны в литературной и кинематографической фантастике. А вот Питер Уир предпочитает всегда балансировать на грани между жанрами и стилями, серьезным философским и обманчиво авантюрным кино. Да и он сам, задолго до своего явления в Голливуд (наряду практически со всеми представителями «австралийской новой волны» 70-х годов), и в родной Австралии был как бы человеком не от мира сего, И тем не менее сохранял никем не оспариваемую лидирующую роль лучшего режиссера поколения.

Можно найти приметы этой «посторонности» Уира в том, что еще в 1966 году, сначала бросив изучение искусства и права (вот еще парадокс разных пристрастий будущего режиссера) в Сиднейском университете, а потом покинув и фирму отца, занимавшегося с недвижимостью, 22-летний Питер отправился в вольный «trip» по Европе. В те бурные годы понятие «trip» означало не только путешествие, но и отрыв от действительности, в том числе благодаря наркотическим видениям. Неизвестно, чем увлекался молодой австралиец в этом странствии по Старому Свету, однако, вернувшись уже в следующем году на свой Зеленый континент, он начал снимать короткометражные фильмы с симптоматичными названиями: «Последний экзерсис графа Вима», «Жизнь и времена преподобного Бака Шопа». От этого веет чем-то староанглийским, таинственностью в духе готических романов. И в безусловном шедевре «Пикник у Висячей скалы» всего лишь 31-летний Питер Уир покорил «своей странностью, отсутствием объяснений и деликатностью — но тревожащей, беспокойной — наполненных солнцем образов, что способствовало открытию фантастического кино Австралии», как писал французский критик Жан Тюлар. А в специальном журнале «Фантастический экран», тоже издающемся во Франции, тогда, в конце 70-х, была напечатана статья Брайана Макфарлейна, посвященная Уиру.

На самом деле есть немалый искус в том, чтобы интерпретировать «Пикник у Висячей скалы» чуть ли не как произведение о «близком контакте третьего вида». Три ученицы женского колледжа и их учительница исчезли во время прогулки у известной Висячей скалы, изумительного места для отдыха. Все случившееся приобретает некие метафизические черты: в День святого Валентина, праздника всех влюбленных, происходит нечто страшное и непонятное, но умиротворяющая природа по-прежнему пребывает в величественном неведении, вечном покое. И все же накапливающаяся тревога разряжается грозой, а потом наступает оглушительная тишина, и мир становится еще непостижимее. Согласно моде, все следовало бы объяснить с позиции уфолога. Что-то неведомое вторглось в девственную рощу у скал и похитило невинные беззащитные создания. Но подобная трактовка значительно упростила бы замысел режиссера. «Пикник у Висячей скалы» — удивительная кинопоэма, триумф импрессионистского стиля, нежнейшая игра света и тени. Хотя своеобразный вариант «Загородной прогулки» и «Завтрака на траве» кажется еще восхитительнее благодаря тому, что почти буквально присутствующая в воздухе загадка заставляет отнестись к этому фильму как к пророческому, словно режиссер переносит нас в 1901 год, по-настоящему первый в новом столетии, когда как раз и происходит действие картины. Мы пугаемся грядущего, которое нависло над нами, словно мрачная дождевая туча. В этом смысле «Пикник у Висячей скалы» оказывается своеобразной антиутопией.

Спустя 23 года после создания этой картины Питер Уир выпустил своего рода «Пикник у Морской гавани»: ведь в фильме «Шоу Трумена» вымышленный городок Сихейвен (буквально — Морская гавань) отнюдь не строили в павильоне, а запечатлели в подлинном флоридском местечке Сисайд (то есть Морское побережье). Реальность подчас призрачнее самой богатой фантазии. Уже в имени и фамилии главного персонажа (Трумен Бербэнк — Трумен звучит почти как True Man, то есть «настоящий человек», а в калифорнийском городке Бербэнке находятся несколько голливудских киностудий) заложен парадокс, который становится определяющим и для всей ленты: настоящее соседствует с «киношным», подлинность сочетается с вымыслом.

Страховой агент Трумен Бербэнк вот уже 30 лет, с момента своего рождения, находится под пристальным вниманием телекамер. Герой не знает о том, что является истинной звездой телесериала под названием «Шоу Трумена», транслируемого «в прямом эфире без купюр 24 часа в сутки, 7 дней в неделю для телезрителей всей Земли». И все-таки легкомысленный и беспечный Трумен начинает подмечать какие-то странные мелочи и подозрительные нестыковки, косвенно подтверждающие те вроде бы безумные фразы, которые однажды произнесла на берегу моря его несостоявшаяся возлюбленная Лорин (на самом деле — актриса Сильвия Гарленд, вот еще один кинематографический намек!): «Все это — ложь, а мы только играем свои роли».

То есть вслед за Шекспиром герой «Шоу Трумена» обнаруживает в конце концов, что вся действительность вокруг на самом деле «сочинена». Некий до поры до времени невидимый кукловод, телемагнат Кристоф, управляет всем нереальным миром, помещенным в большой павильон недалеко от Голливуда. Управляет до тех пор, пока Трумен Бербэнк не вздумает открыть «новые горизонты» и не наткнется на нарисованное небо. И он сбежит из этого «рая на Земле», не желая слушать увещевания своего Телеотца и положив конец шоу собственного имени.

Питер Уир благоразумно не прельстился ни язвительной сатирой, ни еще недавно модным «постмодернистским пастишем», ни лукавым заигрыванием с мифами и маниями по-голливудски. Он сделал поистине интеллигентное, тонкое произведение, которое каждый волен понимать и трактовать по-своему. У режиссера получилась еще одна антиутопия, теперь уже начала XXI века. Как же его не считать после этого настоящим фантастом?