Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

— Дело совсем не в этом, — отвечал я.

— Они думают, что мы просто какие-то бедные родственники, в которых есть кровь Пенмаров! Никто не думает, что папа…

— Все равно. Терпеть не могу вечеринки и не хочу ни с кем встречаться.

— Но вечеринки — это весело, Адриан! Девушки — это здорово! Ты так много упускаешь!

Я упрямо качал головой и еще глубже прятался в свою скорлупу.

К счастью, после Рождества из Лондона приехал жених Марианы Николас де Леонард, и все, развлекая его, были слишком заняты, чтобы беспокоиться обо мне. Но Джан-Ив, не то что я, не находил удовольствия в том, что его игнорируют, и однажды утром сердито признался мне, что его тошнит оттого, что «этот глупый лорд» отнимает у Уильяма все время.

— Хоть бы он уехал, забрал с собой Мариану и никогда больше не возвращался, — мрачно добавил он. — Терпеть не могу их обоих.

— Тебе что, из всей семьи нравится только Уильям? — спросил я в отчаянии. — Неблагоразумно не любить никого, кроме него!

— Почему? — возразил Джан-Ив. — Маркус всегда велит мне пойти поиграть, как только я подхожу к нему, Мариана смотрит на меня так, словно я дохлая морская звезда, которую вынесло на пляж, Хью ни разу не сказал мне ничего кроме слова «привет», Жанна глупа, Элизабет съедает всю мою еду, а ты всегда пытаешься завладеть вниманием Уильяма и увести его от меня. Ты такой же плохой, как и лорд, и тоже мне не нравишься. А папу я не люблю, потому что он привез их всех сюда без моего разрешения, и новую няню я тоже не люблю, потому что она бьет меня тапкой, и старую гувернантку Картрайт не люблю, потому что она отстала от жизни. Мне нравилась старая няня, — неожиданно прибавил он, — няня, которая у меня была до того, как они сюда приехали. Но она пила джин и должна была уйти. И папа опять не спросил моего мнения. Я пошел в ее комнату и увидел, что она собирает вещи. Я сказал, что убегу вместе с ней, но она сказала, что я не должен этого делать, хотя мне кажется, что ей хотелось, чтобы я убежал, потому что она плакала. Бедная няня! А пить джин — очень плохо?

— Очень, — сказал я и попытался от него избавиться, но он присосался ко мне, как пиявка.

— А ты видел моего брата Филипа? Лично я — не видел и не собираюсь. Он живет с ней. Ее я ненавижу больше всех на свете. Я никогда в жизни не захочу ее видеть. Никто не заставит меня с ней познакомиться.

— А почему ты ее не любишь? — Я не знал, что еще сказать.

— Потому что не люблю! — Он огляделся с таинственным видом, потом схватил меня за руку и притянул поближе. — Ну, знаешь, как когда видишь на полу мусор, ты поднимаешь его и бросаешь в мусорную корзину?

— Ну да, разумеется.

— Так вот это-то она со мной и сделала. Мне было четыре месяца, она взяла меня, принесла к няне и сказала: «Выброси его!» Но няня не выбросила. Няня спрятала меня и ухаживала за мной. Я знаю, это правда, потому что няня мне рассказывала.

— Не могу поверить, чтобы твоя мама могла сказать…

— Но ведь она ушла, ведь ушла? — настаивал мальчик. — И не вернулась. Она думала, что няня выбросила меня в корзину для мусора. Иначе почему она не приходила, чтобы меня проведать? И я никогда не приду проведать ее. Завтра она придет, чтобы познакомиться с глупым лордом, и папа говорит, что я должен при этом присутствовать, но я не пойду. Я пойду с тобой и Уильямом на чай к священнику в Зиллан.

Но папа предвидел реакцию Джан-Ива на визит миссис Касталлак и запер его в его комнате, чтобы он не сбежал.

— Бедняга, — сказал Уильям, когда мы тряслись по неровной дороге в сторону Зиллана.

В Зиллане я никогда прежде не был. Это был приход на пустоши к востоку от Сент-Джаста и к югу от Морвы, и, к своему удивлению, я обнаружил, что эта деревенька в суровом корнуолльском стиле по-своему привлекательна, а у церкви имеется прекрасная нормандская башня.

— Там похоронен наш дедушка, — сказал Уильям, — и наш старший сводный брат, который был бы всего на несколько месяцев моложе меня, если бы остался в живых.

Я не ответил, поэтому он сказал мне резко:

— Ради Бога, Адриан, ну развеселись хоть чуть-чуть! Надеюсь, ты не собираешься и за чаем сидеть в мрачном молчании, а то мне будет ужасно неловко. Ну, встряхнись же немного, вот так, молодец. Терпеть не могу, когда у тебя плохое настроение.

— Прости. — Я вздохнул. — Но иногда жизнь кажется такой ужасной.

— А мне она кажется очень увлекательной, — сказал Уильям. — Не волнуйся, она не вечно будет казаться ужасной! Скоро она тебе опять понравится.

Мы подъехали к дому священника, привязали лошадей и направились к крыльцу. Когда мы подходили, передняя дверь открылась, и тоненькая, худенькая девушка лет двадцати с темными глазами, острым носом и умным ртом заулыбалась нам с порога.

— Добрый день, — сказала Элис Пенмар приятным контральто. — Как я рада видеть вас обоих! — И она посмотрела на меня тем пристальным, заинтересованным взглядом, который я запомнил и которого впоследствии боялся.

— Элис, — сказал Уильям, — позволь мне представить тебе моего брата, Адриана Парриша. Адриан — мисс Элис Пенмар.

— Здравствуй, — вежливо произнес я.

— Наконец-то! — воскликнула Элис. — Я все думала, когда же ты снизойдешь до светских визитов в окрестные дома. Честно говоря, даже начала сомневаться в твоем существовании! Приходя в Пенмаррик навестить Мариану или Маркуса, я никогда не вижу тебя даже краешком глаза. Не понимаю, почему ты прятался. Мне ты кажешься не только очень симпатичным, но даже приветливым — какое облегчение! Я боялась, что у тебя какой-нибудь страшный дефект, о котором никто из вежливости не говорит.

Я покраснел. На меня напала стеснительность. Я постарался улыбнуться.

— Входи, — приветливо пригласила Элис, — познакомься с дедушкой.

Мы прошли в большую старомодную гостиную, и священник поднялся нам навстречу. Ему было, по моему мнению, лет семьдесят, но его худое тело было ловким, а глаза светились живостью. У него были необыкновенные глаза, глубоко посаженные и лучистые.

— Дедушка, — сказала Элис, — познакомься с Адрианом Парришем.

Он посмотрел на меня и все понял. Я увидел, как расположение ко мне мелькнуло у него в глазах, хотя он тут же потушил этот блеск. Я не так уж похож на отца, но, уж не знаю, как, он все понял.

— Как мило с твоей стороны, что ты пришел, — сказал он, взял меня за руку и улыбнулся, словно встретил давно потерянного друга. — Какая приятная неожиданность!

В ответ я тоже улыбнулся. Мне очень хотелось спросить его, почему он так обрадовался, увидев меня, но я понимал, что время для таких вопросов еще не пришло, что их можно будет задать, только когда мы останемся одни.

Словно читая мои мысли, он сказал:

— Нам попозже нужно будет о многом поговорить. Мне хочется все о тебе узнать. — А когда он протянул руку и тронул за плечо, я почувствовал себя так, словно после долгого путешествия я добрался домой, словно наконец понял порядок и не был больше один.

Позднее он сказал мне:

— Касталлаки заходили сюда несколько раз после приезда. Они все так хвалили вашу маму. Должно быть, она была замечательной женщиной.

— Да, — сказал я. — Была.

Элис стояла у окна, показывая Уильяму фотографии, которые она сделала во время поездки в Сент-Ивс. Они смеялись.

Я неловко заметил:

— Она была… очень хорошим человеком.

— Марку повезло, что у него был такой хороший человек, чтобы присматривать за детьми. Я знаю Марка… вашего опекуна… очень давно. С тех пор, как он был в возрасте Уильяма.

— Правда?

— Да, он был несчастливым молодым человеком. Он знавал трудные времена. Но он был сильным. Он выжил. Высокая выживаемость в крови у Пенмаров, и ваш опекун не был исключением.

— Наверное, — сказал я, — жизнь иногда настолько отвратительна, что приходится быть сильным, чтобы выжить.

— Боже мой! Ты говоришь так, словно испытал все муки ада! Жизнь действительно была так плоха?

Это заставило меня призадуматься.

— Нет, — пришлось мне наконец признаться. — Если не считать смерти мамы, мне очень везло. И я это знаю. Просто я чувствую себя таким подавленным от… несправедливости мира. Так нечестно, что людям приходится страдать ни за что или за что-нибудь, в чем они не виноваты. В мире столько зла и несправедливости, а со времени смерти мамы мне особенно невыносимо думать, что я так мало могу сделать. В сущности, мне кажется, что все, что я могу сделать, — это уйти из мира и притвориться, что зло и страдание не существуют.

— Но это не поможет ни тебе, ни кому-либо еще! — Священник с жаром наклонился ко мне. Его глаза были такими темными и блестящими, что я не смог отвести взгляд. — Нужно идти навстречу этим вещам с открытым забралом! Противостоять им! Не прятать голову в песок, надеясь, что они сами, стоит лишь пожелать, исчезнут. Мир покажется тебе гораздо лучше, но только если ты сам внесешь свой вклад, потому что люди пассивные, апатичные, не связавшие себя обязательствами, не приносили добра никакому делу. Не уходи в себя, считая, что мир слишком отвратителен, что тебе нет в нем места! Иди в мир, займи в нем свое место и больше не замирай от страха.