Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву - Лея Трахтман-Палхан

Но к счастью, в это время наше подсобное хозяйство уже приносило неплохой урожай картошки, капусты, всякой зелени и даже зерна. Это, конечно, очень разнообразило наш стол, а главное, земельный участок был единственным источником витаминов, в которых все тогда сильно нуждались.

В это время в отделе, где я еще продолжала числиться как находящаяся в отпуске, затеяли серьезную реконструкцию. Наша лаборатория переехала в какой-то временный барак, и меня пригласили помочь им навести порядок в документах, которые перепутались при переезде. Конечно, мне очень хотелось помочь этим, в общем-то неплохо относившимся ко мне людям, но, к сожалению, такой возможности у меня не было, и я отказалась. Больше с завода меня никто не беспокоил.

Теперь я уже не помню, сколько лет проработала в Томске, кажется, больше трех.

А вот тот факт, что последние полтора года я не работала и хорошо адаптировалась к домашнему хозяйству, моя память сохранила. Работа по дому была, пожалуй, не легче работы на заводе, а продолжительность ее была намного больше. Практически круглые сутки, с маленьким перерывом на ночной сон, часов пять, не больше. Остальные почти двадцать часов занимала домашняя работа.

Прежде всего нужно было кормить семью из пяти человек. Так как наша земля мяса, естественно, не производила, а давала только овощи и зерно, которыми накормить такую семью было невозможно, приходилось прибегать к различным уловкам, чтобы как-то сбалансировать калорийность питания. Конечно, кое-какое количество мяса нам перепадало из Мишиного спецпайка, но для одного взрослого мужчины и трех маленьких, себя я уже не считала, это было меньше, чем капля в море.

Основным заменителем мяса у нас была картошка, а ее приготовление, как известно, требует больших затрат труда. Каждый день начинался у меня с чистки картошки, норма – большое восьмилитровое ведро. Ну а уж потом вертелась по дому волчком, и так каждый день полтора года подряд без всяких праздников и выходных. Кстати, в эти дни бывало еще больше работы.

Все эти полтора года к нам постоянно приходили после занятий в школе дочки Гуты и Батьи, за которыми мне тоже приходилось присматривать. У нас всегда было тепло, и я всегда находилась дома, как же я могла отказать им?

Как я уже писала, мы жили в двухэтажном доме, построенном в начале века. Дом был добротный, но без удобств. Единственным удобством была огромная печь, облицованная от пола до потолка красивыми изразцами.

Потолки были очень высокими, а комната довольно просторная. Печь топили углем, так как при сибирских морозах -40оС, -50оС дрова не давали необходимого количества тепла. Но угля не хватало, и для его экономии мы иногда добавляли в печь дрова. Печь была отличная, но требовала большого количества угля, которого у нас не было.

У нас в поселке жила супружеская пара прекрасных печников, которые переделывали наши печи в отличные голландские; голландская печь, помимо того что требовала значительно меньше угля, позволяла готовить на ней пищу, чего нельзя было делать в старой печи. Нам в первый же год пребывания в Томске пришлось прибегнуть к услугам этой высококвалифицированной пары специалистов.

Кухонь в наших квартирах не было, так как их тоже переделали под жилье.

Где-то в конце 1942 года к нам в поселок прибыл эшелон советских немцев с Поволжья и юга Украины. Они первыми из большой семьи советских народов были депортированы в Сибирь. Уже потом были депортации крымских татар, чеченцев, ингушей и др. В 1953 году после «дела врачей» планировалась и депортация евреев, но Сталин вовремя умер и тем самым избавил нас от повторной эвакуации, а может быть, и от чего-то пострашней.

Тогда же, зимой 1942 года, мы должны были встречать этих несчастных людей, чтобы проводить их к местам проживания. Собственно, жить им было негде, и тогда у кого-то родилась «гениальная» идея переделать все наши кухни под жилье для немцев. Так жители всего поселка лишились кухонь, зато была решена жилищная проблема целого эшелона депортированного народа.

Но к большому горю депортированных немцев, эта «гениальная» идея появилась только после прихода эшелона в Томск. Как потом уже выяснилось, поезд должен был прибыть куда-то в другое место, где жилье для них вроде бы было. А пока пришлось всех этих полуобмороженных людей, выходивших из теплушек в сорокаградусный мороз в легких демисезонных пальто и ботинках, разбирать по домам. Картина была воистину трагическая. Старики, женщины с грудными детьми, дети малые и постарше, мне кажется, не понимали, куда их привезли, и сбились в большую галдящую и плачущую кучу на площади возле здания вокзала. Многих с обморожением разной степени отвезли с вокзала прямо в больницу, остальные как-то разместились по квартирам, где и так уже было достаточно тепло.

Надо отдать должное оперативности строителей – реконструкцию кухонь произвели очень быстро, и несчастные немцы заимели свой угол. Большинство из них стали работать на нашем заводе. Они как-то быстро освоились в непривычных условиях. Приспособились даже выращивать свиней в построенных рядом с домами сараях. Чем они их кормили – точно не знаю, но довольно крупных свиней я видела своими глазами. Так как даже в тех тяжелых условиях свинину мы не употребляли, то я не очень интересовалась этим вопросом.

Буквально через пару лет немцы стали, пожалуй, самой зажиточной группой населения нашего города. Среди них были различные специалисты высокого класса. Один из них посрамил даже наших знаменитых печников, о которых я уже упоминала. Однажды они зашли в комнату какого-то поволжского немца и первый раз в жизни увидели необычную печь, сложенную самим жильцом. Печники с позволения хозяина произвели ее испытания, то есть просто протопили, и убедились, что она действительно давала довольно приличное тепло даже при использовании всего лишь нескольких поленьев и бумаги. Таким образом, было опровергнуто многовековое утверждение, что в Сибири топить зимой печь нужно только углем. Это подтвердили сами печники. Правда, секрета этой печи им выяснить не удалось.

В нашем доме жила семья высокопоставленного инженера, с женой которого я дружила. Когда-то она была неплохой поэтессой, печатала сборники стихов. У нее часто бывали депрессии. В этом состоянии она поручала старшему сыну присматривать за двумя маленькими двойняшками, а сама, растрепанная и неухоженная, целыми днями валялась в кровати. Дома царил беспорядок, дети были голодными, и я иногда помогала им приготовить какую-нибудь еду.

В хорошем настроении эта женщина была общительна и весьма приятна, и мы иногда вспоминали былую жизнь в Москве. Здесь, в эвакуации, она почему-то не писала стихов, по крайней мере, никому об этом не говорила.