Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву - Лея Трахтман-Палхан

Несмотря на свою ответственную должность на заводе, Миша довольно много времени уделял семье. Он относился к руководящему составу завода, в связи с чем ему полагался небольшой паек дополнительных продуктов, которые выдавались без карточек. В этот список, насколько я помню, входили следующие продукты: 1 литр натурального молока, 400 г растительного масла, 400 г колбасы, 1 кг сахара и 1 кг какой-либо крупы. Все это тогда было чрезвычайно дефицитно, и не очень многие могли их, как тогда говорилось, доставать. Продукты эти выдавались раз в месяц, а поедали мы все это за два-три дня, устраивая праздник для всей семьи. Иногда, правда очень редко, давали и небольшой кусок мороженого мяса. Если это бывало зимой, я старалась растянуть его как можно на большее число дней, придавая нашему жидкому супчику мясной запах.

Хотелось бы отметить очень интересный феномен: во время этой тяжелейшей эвакуации, в условиях сурового сибирского климата, за все пять лет пребывания в Томске в нашей семье никто из взрослых серьезно не болел.

Я вообще не помню, чтобы кто-либо на заводе страдал тогда, при всей скудности питания, заболеваниями желудка, почек или печени. Те, кто заболевал, протягивали недолго, остальные же, можно сказать, были совершенно здоровы.

Тем не менее Михаил болел. Он часто страдал от общей слабости, иногда бывали даже обмороки. Все мы были неправдоподобно худыми, так как даже с учетом дополнительных продуктов наш ежедневный рацион состоял, как правило, из хлеба и жидкого супчика. Правда, когда у нас появился земельный «надел», стол стал заметно богаче. Хлеб, который нам выдавали, был сырым, тяжелым, из очень плохой муки с высоким содержанием почти несъедобных отрубей.

Иногда по утрам Миша буквально не мог подняться с кровати, особенно после разгрузки угля. Как-то, оставшись из-за обморочного состояния дома, Михаил прочитал роман Л. Толстого «Воскресение». Когда я вечером вернулась с завода, он грустно сказал мне: «Прочитав эту книгу, я испытал страх, но не от прочитанного, а от того, что подумал: как это можно прожить больше 30 лет и не читать такие гениальные произведения!»

К тридцати годам Михаил успел прожить очень тяжелую, полную лишений жизнь. С раннего детства Миша был сиротой. Когда ему был всего один год, умерла мать, а в восемь лет, после смерти отца, он остался круглым сиротой. Следствием сиротской жизни было отсутствие у Михаила систематического образования. Однако он с детства увлекался техникой, которую очень любил всю жизнь, и, думаю, неплохо в ней разбирался. Если он что-либо читал, то исключительно книги, относящиеся к технике или политике. На художественную литературу ему всегда не хватало времени. Поэтому с настоящей литературой он познакомился уже в достаточно зрелом возрасте.

Я, как и все на заводе, работала по 12 часов в сутки, в две смены: дневную и ночную. Летом рабочий день начинался в три часа ночи, так как примерно в это время всходило солнце. Иногда на заводе случались перебои с электричеством и нас отпускали домой. Было довольно странное ощущение, когда глубокой ночью мы расходились по домам, а на светлом, как днем, небе ярко светило солнце. Мне почему-то всегда, до приезда в Томск, казалось, что белые ночи бывают только в Ленинграде.

Благодаря Михаилу мне удалось устроиться в отдел технического контроля, начальником которого был хороший Мишин товарищ. Звали его Михаил Михайлович, фамилию, к большому сожалению, мы с Мишей, как ни странно, уже не помним. Миша знал его еще по учебе в техникуме, где Михаил Михайлович преподавал, а затем был у него руководителем дипломного проекта.

Миша учился без отрыва от производства в техникуме при подшипниковом заводе, где он работал. После его окончания Миша какое-то время проходил стажировку у Михаила Михайловича. С тех пор они и работали вместе на одном заводе, сохраняя очень хорошие отношения.

Михаил Михайлович, уже далеко не молодой человек, был высоким плотным мужчиной с близорукими глазами, поэтому он всегда носил большие роговые очки. Он окончил какой-то московский технический институт, по-моему, еще до революции, и был чрезвычайно квалифицированным и очень опытным инженером, крупным специалистом в области подшипников. Это был настоящий русский интеллигент, какие к тому времени встречались уже не часто, по крайней мере у нас на заводе, где работала не одна тысяча человек. Он-то и попросил начальника отдела контроля Иватиева принять меня в свой отдел. Миша тоже хорошо знал Иватиева, но отношения у них были не столь дружественными. Поэтому пришлось обратиться к Михаилу Михайловичу, и он не отказал. В то время Эрику было уже больше двух лет, но я, несмотря на свои 28 лет, совсем не выглядела как женщина-мать. Я скорее походила тогда на застенчивую, стеснительную девочку-подростка. Когда Михаил Михайлович привел меня в кабинет начальника отдела, тот как-то растерянно, обращаясь скорее к моему спутнику, спросил: «Как же она сможет работать? Ведь это совсем ребенок!» Когда же я сказала, что работала на заводе раньше, правда, не на таком большом, и у меня высшее педагогическое образование, Иватиев вначале удивился, а потом опять спросил: «Что же ты понимаешь в технике?» Что я могла ответить? В технике я действительно понимала немного.

И все-таки на работу в отдел техконтроля меня приняли. Должность моя называлась контролер качества и заключалась в том, что я должна была носить в измерительную лабораторию детали для проверки. Эти детали изготавливались тут же на ремонтно-механическом участке рядом с нашей лабораторией. Здесь изготавливались детали для станков, занятых в основном производстве. Станки эти были привезены из Москвы уже не новыми и требовали постоянного ремонта. Так что работы на участке было много.

Через некоторое время, когда я немного набралась опыта, меня назначили ответственной за техническую документацию в нашей лаборатории. Раньше этой работой занималась молодая девушка, томчанка, из числа тех, о которых я писала выше. Чертежи и разные там технические требования и инструкции ее совершенно не интересовали. Ее интересовало совсем другое… Поэтому все было запущено; найти нужный чертеж или другой документ стоило большого труда. Несколько недель я наводила порядок в документации. Мне, конечно, помогали все сотрудники лаборатории, и с их помощью я это первое производственное задание выполнила, вероятно, неплохо, так как начальник меня похвалил. Это было приятно и вселяло уверенность, что все-таки я могу что-то сделать и в технике.

Все пять лет эвакуации я проработала в этой лаборатории, после чего уже хорошо разбиралась в станках и легко отличала токарный или сверлильный станок от фрезерного; научилась я и многому другому. Зарплата моя была чуть выше, чем у рабочих-станочников; ее с трудом хватало на несколько ведер картошки. И если бы не наш огород, то проблему продуктов решить было бы намного сложнее.