Клятва на стали - Дуглас Хьюлик

– Она отправилась уничтожить Главного Имама Стражей.

– И справилась?

– Да, но не с демоном, которым тот управлял. Джинн вырвался из узды и убил мою мать. Я знаю благодаря вот этому. – Она подняла руку, показывая кольцо. – Спустя три дня после ее ухода разразилась пыльная буря, и в нашу дверь постучали. Это был особый материнский стук, но когда я распахнула ее настежь, там было только кольцо на сплетенном локоне и… другие вещи, пришпиленные к двери.

Я отвернулся. В моей голове роились мысли, наперебой требовавшие внимания: о моей собственной матери, которая исчахла в постели; о Себастьяне, зарезанном у меня на глазах перед нашей хижиной; о моих стараниях опекать Кристиану и провале на улицах Баррена. Я отогнал их обратно в потемки былого.

Мне вдруг тоже захотелось кольцо, чтобы его теребить.

– Соболезную, – сказал я.

– Тебе не о чем соболезновать.

– Но посочувствовать все же могу.

Темные глаза обратились ко мне.

– Да, в это я верю. – Пауза. – Зачем ты здесь?

– Зачем я вламываюсь во владения падишаха?

– Да, можно начать и с этого.

– Ради друга, – ответил я. – Я нарушил слово и теперь пытаюсь… надеюсь хотя бы немного загладить вину.

– И того, чем ты занимаешься, хватит, чтобы исправить дело?

– Сомневаюсь. Но это не главное: мне важнее попытаться. Даже если этого окажется мало, удастся хоть что-то – попытка. И это все, что я пока могу для него сделать.

Ариба всмотрелась во тьму.

– Этого не хватит, – заметила она тихо. – Когда что-то рушится – слово, дружба, семья, – то, как бы ты ни старался их починить, этого никогда не бывает достаточно. Склеенная разбитая вещь всегда хрупче, чем цельная. Неважно, как тяжело ты потрудишься, сколько крови прольешь, много ли будешь плакать, – изъян останется под оболочкой навеки.

– Может быть, – отозвался я, – но это не отменяет попыток.

– Пробовать всегда нужно, – согласилась Ариба. – Но это не равнозначно успеху. – Она погладила кольцо в последний раз и глянула в сторону подножия холма. – Патруль ушел. Ступай.

– Ты не пойдешь?

– Ты сломал, тебе и чинить. – В ее глазах заиграла улыбка. – Кто я такая, чтобы учить тебя восстанавливать доверие к твоему слову?

Я улыбнулся в ответ, но, вместо того чтобы встать, посмотрел на ее кисть.

– Скажи мне вот что, – попросил я. – Ты сказала, что, когда нашла материнское кольцо, оно висело на шнуре, а тот был пришпилен к двери.

– Да.

– Каким орудием воспользовался джинн, чтобы пришпилить?

Долгая, очень долгая пауза. Затем негромко:

– Ее кинжалом.

– Ах вот как? – Я извлек из сапога ее кинжал с теневой кромкой, когда-то принадлежавший Салихе Шихам, и положил к ней на траву. – В таком случае приношу извинения. Мне не следовало его отбирать. А твоему деду – заставлять тебя вернуть его мне.

– Откуда тебе было знать?..

– Это верно, но он-то знал.

Я смотрел, как она протягивает руку и берет клинок. Негромкий смешок, бережное поглаживание рукоятки. Она приспустила плат и нежно поцеловала оружие, после чего оно скрылось во тьме ее одеяний.

– Не пойми меня неправильно, – заметил я, – но твой дедуля – скотина.

Негромкий вздох. Плат остался опущенным.

– Против правды не попрешь, ее невозможно понять неправильно.

– Это твой дед глаголет?

– Священные книги.

– Вот как? – Я глянул поверх травы. Мне бы встать и пойти, взломать логово Хирона, пока не стало слишком поздно. Я не пошевелился. – Что говорят эти книги об изменении правды?

– Что ты имеешь в виду? Ложь?

– Нет, не ложь. Противоположность правды не обязательно ложь.

– Но… что же тогда? – Ариба прищурилась с сомнением и в то же время с любопытством.

– Другая правда, – ответил я. – Отличная. Та, которую творишь для себя.

«А не дедушке доверяешь», – подумал я.

– Я не… – Она покачала головой. – Как это – «творить правду»? Нечто либо истинно, либо нет.

– Пока не коснется тебя. Когда касается, ты можешь сам решить, что для тебя является правдой. – Я заглянул в ночь, обдумывая мое положение и события, которые привели меня в это место. – В каком-то смысле, так или иначе.

Ариба долго смотрела на меня.

– Ты ведь о дедушке моем говоришь? – Голос дрогнул, как и все ее существо. – Ты предлагаешь сказать ему, что я не моя мать. Поверь, он знает. Мне ежедневно напоминают об этом.

– Нет, – возразил я. – Я предлагаю послать его к черту и уйти.

– Что?! – Ей хватило самообладания пригасить свою вспышку до шепота – с великим трудом, – но все-таки я вздрогнул. – Бросить его? Покинуть мою школу? Он моя кровь, мой клан. Я нейяджинка, мы никогда не уходим.

– Ну, станешь первой.

В мгновение ока она уже была на ногах, темная клякса в ночи.

– Тебе невдомек, что значит быть нейяджином, служить своим людям, быть частью чего-то большего, чем…

– Чем что? – подхватил я. – Ты сама сказала, что он твой последний кровный родственник. Твой клан, Ариба, насчитывает двух человек, и половина этого клана обращается с тобой как с ничтожеством. – Я расправил плечи, оставаясь сидеть на траве. – По-твоему, мне неизвестно, что значит принадлежать чему-то большему? Я и есть нечто большее себя самого: прямо сейчас люди лгут, изменяют и умирают ради меня в сотнях миль отсюда – братва, которую я даже не знаю. Однако все они ждут моих распоряжений и объяснений, ибо их истины гласят, что у меня есть ответы на все вопросы. Ну так я и скажу: у меня их нет. Как и у тебя. И дело твое такое же темное. Мы сами творим свои истины на ходу.

– Нет, – помотала она головой. – Нет. Для меня все не настолько просто. Быть может, ты и привык в своей империи, чтобы узы рвались, а истины искажались по твоему вкусу, но только не здесь. Не в Джане. Без клана, без семьи ты ничто. И да, он может быть моим единственным родственником, но есть еще школа. Она принадлежит мне, а я – ей.

– Но она тебе не родня. И не клан, разве не так?

– Ее члены… – Ариба вздохнула, села и посмотрела на кольцо. – Нет, они не клан – не мой клан. Они прибывают из других племен с иными традициями. Они находятся там из-за деда, из-за его Черного Шнура.

– А когда его не станет?

Ариба встряхнула головой.

– Школа перейдет ко мне, но… останутся ли они? Я не знаю.

– Знаешь, – сказал я.

– Это сложно.

– Ничего подобного. Это просто настолько, насколько ты захочешь.

Она промолчала.

– Хочешь знать правду? – спросил я. – Вот тебе моя: я уличный шнырь, пытающийся выдать себя за какого-то преступного гения. Я не выбирал эту правду, но мне ее навязали. Однако раньше у меня имелась своя: я шарился по улицам, выведывал секреты и самостоятельно торил себе дорогу. Так было до тех пор, пока я не отступил от правды и не позволил определять ее другим.

– А сейчас? В чем твоя правда сейчас?

– Это… сложно.

– Насколько ты захочешь, – улыбнулась она.

– Может быть, но мы говорим не обо мне. – Я ответил усмешкой.

– Это нелегко. – Ее улыбка дрогнула и растаяла.

– Осмыслить?

– Сделать.

– Значит, ты все же об этом думала?

Она кивнула. Конечно, так и было. Кто бы не думал?

Я не нарушал повисшего между нами молчания, дожидаясь ее слов.

– Боязно, – произнесла она наконец. – И возбуждает. Уйти? Быть самой по себе и отвечать только за себя? И хочется, и колется – отвага пополам с трусостью. Но я не знаю, в чем истина и что правильно. Они постоянно меняются местами.

– Так оно и бывает.

– Но как расстаться со всем знакомым и привычным? – Она подняла глаза и встретила в лунном свете мой взгляд.

Я вспомнил день, когда мы с Кристианой покинули Бальстуранский лес, когда я был на десять лет моложе моей нынешней собеседницы; вернулся мыслями к тому, как сам я, в свою очередь, ушел от сестры и похоронил всякую надежду на возмещение ущерба, который был нанесен нашим отношениям. Припомнил события более близкие: как я сначала отвернулся от Дегана, а после и от того членства в Круге, каким его себе представлял. Это была никак не дорога славы и благородства, и Ангелы свидетели, что боли и горя на ней хватало, но это был, по крайней мере, мой личный путь. Я выбрал его правду.

– Делаешь шаг, – сказал я, – затем другой, и следующий, пока не поймешь, что идешь собственной дорогой, а не чьей-то.

– В твоих устах все дается легко.

– Это самое трудное дело на свете. Но знаешь, что хорошо? – Я постучал по ее кольцу. – Она отправится с тобой. Внутри.

– На словах неплохо. – Облегченный смех.

– Так и есть.

Ариба еще открывала рот, чтобы ответить, когда из темноты позади нас зазвучал мрачный и резкий голос:

– Возможно, сказано и неплохо. Но этому не бывать. Моя внучка не уйдет из Эль-Куаддиса. И уж ни в коем случае не с тобой.

30

Мы вскочили на ноги и в едином порыве развернулись. Среди деревьев едва выделялась темнейшая полоска ночи.

– Дедушка! – начала Ариба. – Я не имела в виду…