Клятва на стали - Дуглас Хьюлик

– Дедушка! – начала Ариба. – Я не имела в виду…

– Довольно! – каркнула тень. – Оправдываться незачем. Я слышал, что ты сказала. Я знаю, что ты имела в виду.

Я шагнул в сторону. Запястный нож уже покоился в левой руке. Правая изготовилась схватиться за рапиру или кинжал – смотря как он поступит.

– Какого черта тебе здесь понадобилось? – спросил я.

– Он шел за тобой, – сказала Ариба, не дав ответить деду. – За нами. Он не доверял мне твою защиту и не верил, что ты не сбежишь.

– Сбегу?

– Из Эль-Куаддиса, – пояснил старый убийца. – Хотя я не ожидал, что ты попытаешься захватить с собой Арибу. – Я услышал, как он отхаркнулся; ночным же зрением отследил блеснувший плевок. – Не думал, что и она так быстро отвернется от семьи.

– Никто никого и никуда не уводит… – взвилась Ариба.

– Молчи, девонька. За одну ночь ты уже достаточно осквернила память матери, не говоря о моей чести. Не продвигай клинок глубже.

Ариба словно съежилась – ушла в себя, и огонь, который я только что наблюдал, пригас. Она неуверенно отступила на полшага.

Я вернулся взглядом к темному пятну. Вот же старая гнида!

– Речь не о ней, – сказал я, сместившись влево так, что между нами оказался силуэт дерева. – Речь о тебе и твоем наследии. – Еще шажок. Рука на рапире. – О том, как ты используешь ее и мое ночное зрение, чтобы обессмертить свое имя.

– Да неужели, имперец? – Он приглушенно хохотнул. – По-твоему, я настолько тщеславен, что мне невыносима мысль о забвении? Что я рискну ее жизнью ради присмотра за тобой, чтобы обеспечить себе наследие? – Его голова повернулась в сторону, как я предположил, Арибы. – А ты? Тебе тоже так кажется?

– Я теперь не знаю, что и думать, – прошептала она.

– Ну и дура тогда. – Он развернулся ко мне лицом, решив ее игнорировать. – Я Черный Шнур, имперец, – на что мне слава? Слава притягивает внимание и смерть. Мое единственное желание – сохранить семью и оживить мой клан. Восстановить статус моей школы и нейяджинов. Обеспечить их силу.

– Благородно, – похвалил я, извлекая рапиру из ножен. Сталь звучно прошуршала в ночи о кожу и латунь. – Но согласись – прослыть ассасином, который за долгие годы открыл-таки тайну темного видения? Стать Черным Шнуром, собственноручно излившим блага на твою школу и племя? – Я покачал головой. – Окрыляющая перспектива.

– Не буду отрицать, что это имеет свою прелесть, но главное в другом.

– Это ты так говоришь.

Он начал двигаться, и я уловил сверкание стали, тронутой янтарем. Маленький меч, если не ошибся. Было что-то и в другой руке, но я не мог рассмотреть. Прекрасно. Я сбросил запястный клинок и вытащил кинжал, которым было удобнее отбиваться и пластать.

– Ты же знаешь, что ничего не выйдет, – заметил я. – Тебе же сказано: я понятия не имею, как его передать. Убей меня – и тайна умрет; схвати меня – и получишь лишь человека, который не может ответить на твой вопрос.

– Я тоже так думал, – отозвался старик, – но потом вспомнил: это же Эль-Куаддис, обитель пророков и ученых… и волхвов. Не все они боятся посещать тени, что и делают время от времени. Особенно если ставки высоки. А мне как Черному Шнуру хватит харизмы и денег, чтобы привлечь их внимание. – Теперь отступил он, скользнув в пятнистую лунную тень ствола. – В этом городе, имперец, найдутся просвещенные люди, способные обратиться не только к томам и архивам, но и к созданиям, которые намного мудрее нас в смысле магии. Эти создания обладают долгой памятью и горько обижены.

– Дедушка, нет! – Раскрашенные рунами кисти Арибы взметнулись ко рту, и щека ее сделалась крапчатой в моих глазах. – Не надо джиннов! Не говори, что ты советовался с ними!

– Если нам нужен секрет, которым владеет сей малый, нам придется ходить ранее заповеданными путями. Нас принудили к выбору.

– Что ты сделал? – Теперь ее голос был тонок, как у ребенка, потерявшегося в ночи.

– То, что был должен.

Я понял, что его голос сместился – смещался, – только когда он заговорил. Его уже не было там, где он стоял мгновением раньше.

Гадство!

Я машинально присел, воздев рапиру и опустив кинжал. Мигом позже до меня донесся короткий вкрадчивый свист. В дерево, что находилось позади и надо мной, вонзилось с глухим стуком что-то мелкое. Дротик? Нож? Метательный серп?

Да какая разница!

Я подобрал плечо и перекатился, понимая, что этим выдаю старику-ассасину свое направление и действия. Но оставаться на месте, пока он подкрадывался и летали ножи, не мог.

Поднявшись на ноги, я продолжил идти, хоронясь за деревьями и держась ближе к стволам, в надежде, что выпиравшие корни притормозят нейяджина.

Снова свист, опять удар, на сей раз прямо передо мной. Я отпрянул и сменил курс.

Нет, я не привык к таким поединкам во тьме.

Я обогнул очередное дерево, чтобы оно оказалось между мной и предполагаемым местом последней атаки. Постарался замедлить дыхание и убедить сердце не колотиться так, что громыхало в ушах, но тщетно.

Если дожидаться внятных шагов, то меня скрутят и забьют кляп раньше, чем я успею сообразить. Нет, мне следовало подобраться ближе, чтобы появился хотя бы призрачный шанс отследить нападение. А это означало заговорить человека, который мог отследить меня по звуку.

Колоссально.

– Ариба? – позвал я.

Молчание.

– Ариба!

– Не отвечай ему, – подал голос дед. – Он хочет отвлечь меня твоим откликом.

– Я знаю, что он делает! – парировала она.

– Тогда молчи.

Он говорил ближе – и правее. Я вперился в темноту, и мое ночное зрение окрасило тени деревьев в кровавый цвет на фоне янтарной травы.

– Не ради этого, – сказала Ариба. – Так нельзя.

– Проклятье, деточка!..

– Мы нейяджины! – перебила она чуть ли не криком. – Ты научил меня тому, что это значит. И мать научил. Внушил нам, что надо стоять в стороне, дабы нас боялись и мы были действенны. Сказал, что мы не вправе открываться тем, за кем охотимся. «Будучи тьмой, мы становимся страхом, который населяет тьму».

– Так и будет, – откликнулся он, снова придя в движение – все еще справа от меня. – Когда мы овладеем темным ви́дением, понятие «нейяджин» снова сравняется с понятиями правосудия и смерти.

Я напрягал глаза, пока их не начало жечь. Вон там. Что это было – задняя часть плеча? Или спина целиком?

– Волхвы и джинны затрепещут при звуке нашего имени, и мы вновь воссядем в тенях одесную деспота.

Покуда он разглагольствовал, я вынырнул из укрытия, двигаясь тихо и быстро. Листья шептались на ветерке, играя тенями и лунным светом в траве. Впереди я различил зыбкое, тронутое янтарем шевеление прямо с подветренной стороны ствола. Я стиснул рапиру, затем расслабил пальцы еще разок. Двойная перебежка, Дрот. Не сепети.

– Ты что-то сказал о выборе, – произнесла Ариба. Я глянул и заметил промельк открытой щеки и рта: она тоже пошла среди деревьев. – Что за выбор?

Мне захотелось велеть ей остановиться, заткнуться, убраться к чертям, но я ничего такого не сделал. Было слишком поздно. Теперь защитная ткань играла янтарным светом прямо передо мной; дед притаился в тени фисташкового дерева. Шесть шагов. Пять.

Я поднял рапиру, чуть вытянув руку.

Ариба, продолжай идти. Пусть слышит тебя, а не меня.

Четыре. Я перенес центр тяжести вперед.

– На что ты согласился? – вопросила она.

Три.

Достаточно.

Я бросился вперед, выставив руки и вкладывая вес в рапиру, острие которой выискивало тень. Коснувшись правой ногой земли, я предоставил левой лететь и дальше, устремляя меня вперед, влача клинок в задрапированную тень и сквозь нее, а следом наступил черед кинжала, который вошел и вышел, вошел и вышел, упорно трудясь над превращением человека в труп.

Одна беда: кровь не пролилась и тело не рухнуло. Взамен я открыл, что кромсаю маскировочный нейяджинский балахон и столб дыма, который с хихиканьем утекал по ветру.

– Я согласился кое-что продать, – ответил из-за спины дед Арибы. – За небольшую помощь.

Я все еще разворачивался, все еще размахивал кинжалом, когда вокруг меня соткался огонь. Или не огонь, но так показалось. Я знал одно: оружие выпало из рук, голова запрокинулась, ноги оторвались от земли; и я завопил. Или попытался.

– Ну полно, воришка, – произнес голос, который как бы выжигался в моем мозгу. – Не делай так. Мы же не станем созывать мою свирепую родню?

Вопль замер у меня в горле, и вышло нечто вроде судороги. Но я все пыхтел и давился в агонии, пока боль не отступила самую малость, после чего мне удалось прерывисто вздохнуть. Это показалось блаженством.

– В-воришка? – Я хватил воздуха; голова осталась запрокинутой, глаза были крепко зажмурены. Я чувствовал жар, обволакивавший меня; ощущал языки пламени, почти щекотавшие мое тело. Нельзя, чтобы огонь перетек в глаза. – Я… ничего… у тебя… не украл.

Я бы запомнил такого умельца после того, как обчистил.