Против зерна: глубинная история древнейших государств - Джеймс С. Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
108
Географические препятствия важны и по другой причине. Государство нуждается в большой численности населения (земледельцы, работники, солдаты и налогоплательщики), и ему помогает география – если людям некуда бежать в случае недовольства. Как показал Роберт Карнейро, в Месопотамии население было зажато (в его версии – «окружено»), можно сказать, поймано в ловушку, которую сформировали болота, море, засушливые районы и горы, т. е. у зерновых земледельцев не было легких способов бегства от государства. Карнейро полагает, что претенденты на статус создателей государства фактически брали население в плен, и ситуация была схожей как в Египте и древних государствах Желтой реки, окруженных пустынями, так и в бассейне Амазонки и восточных лесах Северной Америки. Хотя в истории достаточно примеров перехода от земледелия к скотоводству, подсечно-огневому земледелию, морскому образу жизни и даже охоте и собирательству, наличие географических и экологических сдерживающих факторов и, видимо, враждебного окружения помогало древнейшим государствам удерживать свое население на аллювиальных равнинах. В Месопотамии проблема состояла в том, что при желании земледельцы относительно легко превращались в скотоводов и перемещались севернее – на аллювиальные равнины вдоль Тигра и/или Евфрата. См.: Carneiro, “A Theory of the Origin of the State”.
109
Подчеркну еще раз: речь идет не о первых формах оседлости, а о первых долговечных поселениях, из которых позже выросли первые государства. Первые постоянные поселения на аллювиальных равнинах, как и повсеместно, не были земледельческими, а занимались собирательством и охотой на стыке экосистем, богатых ресурсами. Вероятно, первые в мире оседлые сообщества – прибрежные поселения культуры Дземон на северо-востоке Японии в XII тысячелетии до н. э., которые возникли одновременно или даже раньше натуфийской культуры в Плодородном полумесяце. Как и в описанной Пурнелл экосистеме, представители культуры Дземон занимались собирательством в богатых ресурсами и легко доступных морских и лесных районах, как и коренные американцы на северо-западе Тихого океана.
110
Pournelle, “Marshland of Cities”, 202.
111
Такие культуры Анд, как амарант и киноа (из того же семейства «псевдозлаковых»), не стали основными налоговыми культурами, видимо потому, что их период созревания слишком растянут во времени (из личной беседы с Алдером Келеманом в сентябре 2015 года).
112
Febvre, A Geographical Introduction to History, part III, 171–200.
113
Схожая аргументация приведена в: Manning, Against the Grain, chs 1–2.
114
Поскольку большинство питательных веществ орошаемый рис получает из воды, а не из почвы, устойчивое выращивание риса на протяжении длительного периода времени требует меньше паров и навоза, чем производство пшеницы или кукурузы.
115
Я подтвердил гипотезу о разных политических последствиях выращивания клубневых и зерновых культур на обширном историческом материале в работе: Scott, ‘The Art of Not Being Governed, 64–97, 178–219; Скотт, Искусство быть неподвластным, 104–149, 262–322. В книге я развожу «государственные» культуры (рис) и «ускользающие от государства» (маниока и картофель). Я полагаю, что государства зависят от зерновых на постоянных полях, и население, которое не хочет платить налоги и подчиняться государственному контролю, начинает переходить на клубневые культуры, подсечно-огневое земледелие, охоту и собирательство, чтобы оказаться вне пределов досягаемости государства. Недавно похожую, но не идентичную теорию предложили другие авторы: Mayshar et al., “Cereals, Appropriability, and Hierarchy”. Они определили ключевое отличие (легкость отъема у населения) зерновых, клубневых и корнеплодов, но не заметили, что во многих регионах выбор культур носил политический характер: зарождавшиеся государства поощряли, а часто и заставляли население выращивать злаки. Хотя авторы справедливо связывают зерновые с государственностью и социальной иерархией, а корнеплоды – с безгосударственными эгалитарными сообществами, они ошибочно трактуют хозяйственные практики как примордиалистскую данность, а не как продукт политических институтов и решений (а ведь достаточное количество воды и хорошие почвы допускают разные стратегии пропитания). Также авторы утверждают, видимо, отталкиваясь от институциональной экономической теории общественных благ, что создание государства – великодушное изобретение элит в интересах защиты зерновых запасов сообщества от «грабителей». Я придерживаюсь иной точки зрения: государство возникло как инструмент протекционистского рэкета победившей группы грабителей. Хотя я очень рад тому, что другие авторы обнаружили важную взаимосвязь между сортами возделываемых культур и государственным строительством, я настаиваю, рискуя подвергнуться критике за малодушие, что являюсь отцом этой теории, которую сформулировал на шесть лет раньше, о чем авторы, видимо, не осведомлены.
116
McNeill, “Frederick the Great and the Propagation of Potatoes”.
117
Adams, “An Interdisciplinary Overview of a Mesopotamian City”.
118
Lewis, The Early Chinese Empires, 6.
119
Heather, The Fall of the Roman Empire, 56; Хизер, Падение Римской империи, 37.
120
Lindner, Nomads and Ottomans in Medieval Anatolia, 65.
121
Yoffee and Cowgill, "The Collapse of Ancient States, 49. В личной беседе Сет Ричардсон отметил, что источник цитаты – поэтическое восхваление богов, поэтому она вряд ли показательна.
122
Porter, Mobile Pastoralism, 324. Слово «стена» несколько дезориентирует, потому что может обозначать и цепь населенных пунктов (укрепленных или нет), которые являются физической границей политического контроля и называются государственной границей или периметром.
123
Wang Haicheng, Writing and the Ancient State, 98.
124
Вероятно, за несколько столетий до становления государственности в крупных городских учреждениях, предположительно в храмах, возникла протоклинопись для записи сделок и распределения благ (из личного разговора с Дэвидом Венгроу в мае 2015 года).
125
Nissen, “The Emergence of Writing in the Ancient Near East”. Ниссен добавляет: «Возникновение письменности, на мой взгляд, ни в коей мере не дает нам права провозглашать ее одним из величайших интеллектуальных достижений человечества. Ее влияние на интеллектуальную жизнь не было столь внезапным, чтобы оправдать разведение темных «доисторических» веков и яркой истории <…> К тому времени, когда возникла письменность, уже было