Второе пророчество - Татьяна Устименко

— Располагайся на свое усмотрение, — предложил он, расплатившись с таксистом и занося наши вещи в скупо освещенный подъезд дома. — Не жди меня и спокойно ложись спать, я хочу разведать обстановку в городе. — И, не произнеся более ни слова, он развернулся на каблуках и ушел не оглядываясь, оставив меня одну, недоуменно рассматривающую интерьер просторного холла. В этом двухэтажном доме имелся всего один подъезд и две жилые квартиры — по одной на каждом этаже. При этом нижняя квартира отличалась куда более скромными размерами, чем верхняя, ибо львиную долю первого этажа занимали холл и ухоженный внутренний дворик. Сверившись с прикрепленным к ключам брелоком, я только собралась подняться вверх по лестнице, как неожиданно дверь нижней квартиры растворилась и из нее выглянула пожилая полная женщина, одетая неброско, но чисто и опрятно. Увидев меня, она восхищенно всплеснула дебелыми ручками:

— С приездом, молодая хозяйка! Вы именно такая, какой мне вас и описывали — высокая, красивая и черноглазая!

Я сконфуженно молчала, но приветливая женщина, похоже, не очень-то и нуждалась в моих репликах, продолжая тараторить за двоих:

— Меня Элешкой зовут, дорогая ассони! Я лет десять уже как не работаю, но зато исправно присматриваю за вашей квартиркой да содержу ее в чистоте и порядке. Извольте убедиться! — Она шустро подхватила часть сумок и бодро взбежала по лестнице, проявив прыть, неожиданную в столь пожилой и упитанной особе. Ростом она едва доставала мне до плеча, но зато сразу внушала симпатию своим улыбчивым морщинистым лицом, изрядно смахивающим на румяную круглую оладушку.

Верхняя квартира, доставшаяся мне от деда, поражала своими масштабами и добротной дубовой мебелью, сработанной явно еще в прошлом веке. Куда ни глянь — везде инкрустации, мозаика из цветного стекла и серебряные гвоздики.

«Настоящий антиквариат! — рассеянно поглаживая столбик высокой, увенчанной бархатным балдахином кровати сразу определила я, хоть и считала себя в подобных вопросах настоящей дилетанткой. — Пять комнат, да еще и ванная с кухней в придачу. Куда мне столько?» — Сейчас я и впрямь ощутила себя наследницей древних королей, прибывшей в свое родовое имение.

— Мне завещано передать вам послание! — торжественным шепотом доложила женщина, вкладывая в мои пальцы чуть пожелтевший от старости конверт. — Не знаю, что там внутри, но, наверное, нечто очень важное!

Я вздрогнула от непонятного предчувствия и взяла послание, безуспешно пытаясь угадать личность неизвестного адресанта, ибо внешняя сторона конверта не содержала ни слова.

— Вот вам чистые простыни! — без остановки болтала ассони Элешка, перестилая постель и взбивая перину, на которой могла бы поместиться целая рота солдат. — Вы пока искупайтесь с дороги, а я быстренько ужин приготовлю. Что-нибудь легкое: салат по-гречески и курочку жареную? — Домоправительница вопросительно взглянула на меня.

Я согласно кивнула, уж и не зная, как отвязаться от ее навязчивой заботы.

— На одного готовить или как? — продолжала настойчиво допытываться любопытная Элешка.

Я изобразила недоумение.

— У вас молодой человек имеется? — напирала женщина, раздразненная моим смущением.

— Не совсем… — сбивчиво промямлила я, вспомнив Рейна и красноречиво покраснев до кончиков ушей.

— Не совсем молодой или не совсем человек? — добродушно рассмеялась домоправительница, своей случайной, но попавшей точно в цель репликой приведя меня в состояние бесповоротного замешательства. Ну как я могла ей объяснить, что Рейн и не человек вовсе, да к тому же — отнюдь не молод, если судить номинально…

— Значит, готовлю на двоих! — победно провозгласила Элешка, вдосталь налюбовавшись моими пунцово полыхающими щеками, и ушла вниз — хлопотать по хозяйству.

Я открыла оба крана, наполняя водой вместительную фаянсовую ванну, а затем вспомнила о переданном мне письме и распечатала конверт. Из плотного пакета выпала маленькая записка, на которой имелось всего две строчки:

«Поставь на окно с барельефом три зажженные свечи.

Ни о чем не беспокойся».

Я потрясенно вскрикнула, потому что узнала совершенно неподражаемый, угловатый почерк деда, отлично мне знакомый. На краткий миг мне показалось, будто я вновь ощущаю прикосновение сухощавой, но сильной руки Льва Казимировича, мимолетно коснувшейся моих волос, и вдыхаю крепкий запах его любимого одеколона «Шипр»… Как же это волнительно — получать послания от умерших! Вот только смысл записки оказался для меня полнейшей загадкой… Я недоуменно пожала плечами, но поспешила исполнить его посмертное поручение. Полагаю, дед имел в виду именно то самое окно, расположенное под барельефом с изображением короля Матиаша, отлично просматривающееся с площади. Я отодвинула штору и увидела уже приготовленный подсвечник с тремя свечами. Еще раз пожала плечами, будто показывая — я подчиняюсь неминуемому року, принесла с кухни спички и зажгла свечи. И сразу же после этого с чувством выполненного долга отправилась принимать ванну, благоразумно отложив обдумывание новых тайн до утра…

Три огонька ярко вспыхнули в окне заветного дома…

Наблюдающий за окном мужчина вздохнул с облегчением и широко улыбнулся, вознося богам благодарственную молитву и понимая — она приехала…

Глава 5

Видимо, исключительно по причине своей безграничной доброты выдумщики-Творцы наделили людей не только печенью, селезенкой, кишками, но еще и мозгами, предусмотрительно разделив их четко пополам, на два полушария. У мужчин для того, чтобы эти полушария всегда между собой советовались, у женщин — чтобы они постоянно спорили. Не знаю, как мирятся с подобным подарком судьбы мужчины, а вот женщинам приходится весьма и весьма тяжко, потому что пресловутые половинки никак не желают прийти к единому мнению, постоянно пребывая в состоянии хронического раздрая.

Я сидела за накрытым к ужину столом, обхватив руками опухшую от длительных раздумий голову и пытаясь привести враждующие мозговые половинки хоть к какому-то подобию дружбы и согласия. Кушанья давно остыли, украшающие стол свечи сгорели на треть, а я все растекалась мыслью по древу, окончательно запутавшись в собственных чувствах и желаниях. Одна половинка моего дурного мозга вопила благим матом, отчаянно призывая Рейна и слезливо напоминая мне о любви к нему, а вторая благоразумно-занудливо талдычила об еще не оформленном разводе с Вадимом и моем солидном статусе замужней дамы. Неужели я собираюсь опуститься до вульгарного блуда, будучи женой одного, но вожделея совсем другого мужчину? Мои четкие моральные принципы бурно восставали против подобного безобразия! «Но ведь ты любишь именно Рейна!» — самовольно кричало не признающее насилия сердце. «С чего бы это? — удивленно восставала память. — Неужели ты уже забыла прекрасного Вадима, его смуглую кожу и черные кудри?» «Он тебя предал!» — доказывал трезвый рассудок. «Все мужчины полигамны по природе! — внятно апеллировало чувство справедливости. — Не суди его строго. Возможно, если Вадим увидит тебя нынешнюю, то…»

Я громко застонала от невыносимого мучения и вцепилась в свои распущенные по плечам волосы, желая выдрать из головы лихорадочно пылающий мозг. Я знаю, как любит меня Рейн, а поэтому мне следует ценить того, кто страдает без меня, и не гоняться за тем, кому и без меня неплохо. Вадим или Рейн? Рейн или Вадим? Черное или белое, демон или ангел? Как могу я любить их обоих? Ведь это противоестественно и мерзко…

Капля точит камень, ложь— душу, а любовь — мозги… Я старалась думать только о Рейне, о его холодных светлых глазах и белых волосах, но вышедшая из-под контроля память услужливо отматывала время назад, рисуя в воображении картины обнаженного смуглого тела неверного красавца-мужа, сжимающего меня в своих горячих объятиях… О, какие несравненные наслаждения он мне дарил! Он был огнем, а Рейн — лишь лед. Вадим — это плоть, а Рейн — душа… Смогу ли я выбрать одного мужчину из двух?.. Что-то незримое витало в воздухе, обволакивая меня горячечным облаком телесного желания, властно подталкивая встать, выйти из квартиры и бежать непонятно куда, навстречу кому-то, громогласно заявляющему на меня права господина и повелителя. Чья-то сильная воля буквально ввинчивалась в одну половинку моего мозга, напоминая о Вадиме, в то время как вторая думала исключительно о Рейне…

Внезапно стоящий у меня за спиной приемник включился сам собой, наполняя комнату звуками печальной мелодии. Хрустально звенела арфа, томно вздыхал кларнет, а грудной женский голос пел, давая ответ на все мои невысказанные вопросы:

Ты ушел, а душа моя — мечется,Словно тень на тюремной стене,И твержу я себе: «Ох, не лечитсяТа болезнь, что гнездится во мне!»

Раздуваясь, растет метастазами,Мучит болью и днем, и во снеТо, что было всего лишь проказамиМежду мной и тобой по весне.

То, что было игрою и шутками,Нам дарило веселье и смех,Возносило на небо минуткамиИ ввергало секундами в грех.

А сейчас разъедает, как щелоком,Душу жжет изнутри угольком,Тянет жилы и тащит прочь волоком,Воет злым недобитым зверьком…

Вырезать из себя буду бритвами,Да поглубже, уж так, чтобы в кровь,Откупаться святыми молитвамиОт того, что зовется — Любовь…

«Ты ушел… Вадим, вернись! — словно в бреду повторяла я. — Нет, я не могу тебя потерять! Я должна догнать тебя, остановить и обнять… Я не хочу убивать свою любовь…»