5. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне - Анатоль Франс

Г-жа Бержере. А я ее искала… (Долгий, долгий вздох.) Ах, ах, друг мой!

Ру. Вы грустите! Почему?

Г-жа Бержере. Если я скажу, что из-за вашего завтрашнего отъезда, — вы сочтете это смешным?

Ру. Отнюдь нет! Я сочту, что это очень мило с вашей стороны.

Г-жа Бержере (не вполне удовлетворенно). Ах, очень мило?

Ру. Очаровательно.

Г-жа Бержере. Правда? Значит, вы не позабудете?

Ру (глупо). А почему бы мне позабыть?.. Вам я обязан тем, что двадцать восемь дней моего пребывания здесь были восхитительны. В моем существовании вы были внезапным и сияющим откровением. Семь лет назад, когда господин Бержере руководил семинарием, а я был зачислен на факультет, я приносил ему свои работы для исправления и видел вас, далекую и очаровательную; но тогда я не предполагал…

Г-жа Бержере. Я тоже… Друг мой, неужели вы уезжаете, покидаете меня?

Ру. Что делать… Но у нас еще целый день впереди.

Г-жа Бержере. День, один только день, и вокруг меня снова будет ночь, и воспоминание о вас, ведь я — не из тех, что забывают…

Те же, Бержере.

Бержере (входя). С трудом узнаю в этом наряде моего лучшего латиниста. Как поживаете, герой?

Ру. Герой!

Бержере. Я называю героем тех, кто бряцает оружием. Будь на вас медвежья шапка, я назвал бы вас великим героем. Надо же польстить человеку, которого посылают на убой; это самая дешевая плата за исполнение тех обязанностей, которые мы на него возлагаем. Но скажите, двадцать восемь дней прошли благополучно?

Ру. Благополучно, если не считать, что как-то раз, во время учения, сержант очень плохо выразился относительно моей матери. Да! Оскорбленный моим невежеством, он грубо спросил, пересыпая свою речь бранью, какая весьма мало уважаемая особа могла произвести на свет такого осла, как номер пять, который даже держать равнение не умеет. Номер пять — это я. (Воспользовавшись тем, что г-жа Бержере несколько отошла, он понижает голос.) Он сказал мне: «Что за…» (Шепчет на ухо Бержере.) Ответственность, неожиданно возложенная по сему случаю на мою мать, противоречит моему идеалу справедливости.

Бержере. Эти слова, думается мне, способствуют повышению нравственности, внушая всем желание заслужить нашивки, чтобы в свою очередь иметь возможность вести такие же речи, которые, очевидно, указывают на превосходство того, кто их ведет, над тем, к кому они обращены.

Г-жа Бержере. Были вы вчера у госпожи Торке?

Бержере. Нет.

Г-жа Бержере. Ах, вы вчера не были у жены декана?

Бержере. Нет.

Г-жа Бержере. А вчера был ее приемный день.

Бержере. Хорошо, но при чем тут я?

Г-жа Бержере. Так вот почему госпожа Торке делает вид, что не узнает меня! Вы поступаете бестактно, а я терплю оскорбления!

Бержере (голосом нежным и приглушенным). «О берега позлащенные, море лазурное…»

Г-жа Бержере. Что вы говорите?

Бержере. Я говорю: «О берега позлащенные, море лазурное, горы…» (Евфимии, которая метеором проносится по столовой.) Что случилось?

Евфимия. Звонят. (Исчезает в саду. Возвращаясь.) Барин, там Шантеклер, сапожник из прихода святой Агнесы.

Г-жа Бержере. Приятель господина Бержере, он у него в лавке часами просиживает.

Бержере (г-ну Ру). Уже полгода я туда не заходил, что очень нехорошо с моей стороны: он умный старик, а кроме того, бедный человек.

Г-жа Бержере (мужу). Да, но так как у меня нет к нему никакого дела, я ухожу.

Бержере (про себя). Вот и хорошо.

Бержере, Ру, Шантеклер.

Бержере. Здравствуйте, Шантеклер. Вы по делу?

Шантеклер. Здравствуйте, господин Бержере и вся честная компания. Ежели помешал, прощения просим. Но вы обещались полгода тому назад заказать мне пару ботинок. Вы обещались. С заказами-то сейчас туговато. Так вот мне бы мерку снять…

Бержере (с сожалением). А я как раз собрался уходить. Я сам зайду к вам.

Шантеклер. Ах, господин Бержере, вы только пообещаетесь, а потом не придете. Это не потому, что вы не хотите, но вы позабудете. Мне бы мерку снять. Я вас сам и разую и обую. Вы даже не заметите. (У него добродушное выражение лица.)

Бержере. Ну, раз уж вы так хотите…

Шантеклер разувает его.

У меня довольно высокий подъем и выгнутая ступня. Примите это во внимание, Шантеклер.

Шантеклер (вытаскивает из-за пазухи различные предметы, чтобы снять мерку). Не беспокойтесь, господин Бержере… Тридцать девять. Ботиночки будут, может быть, не самые что ни на есть щегольские… Восемнадцать… зато прочные… Двадцать один… Вы, господин Бержере, человек солидный. Вы за красотой не гонитесь.

Бержере. Нет, гонюсь, гонюсь за красотой, во всем гонюсь!

Пауза.

Шантеклер. Ах, сейчас не то, что прежде, господин Бержере. Покупатель берет готовую обувь в больших магазинах. Товар там плохой, но довольствуются и таким… Тридцать три с половиной. Так, готово! Ах, господин Бержере…

Бержере. Что такое, голубчик!

Шантеклер. Ах, господин Бержере… Один я, как перст… Мне бы нужно… Вот уже двенадцать лет, как я овдовел… Мне бы нужно жену. Только мне бы жену солидную. Есть вот разносчица хлеба с улицы Тентельри, да она любит выпить. Есть еще кухарка покойного настоятеля церкви святой Агнесы, но она гордая, потому как у нее денежки есть. Мне бы нужно жену. Вот оно что!

Бержере (торжественно, словно архангельский глас). Шантеклер! Шантеклер! Ставьте подметки вашим согражданам, довольствуйтесь жизнью затворника у себя в одинокой лавочке, между своим сапожничьим столом и раскаленной добела печкой, под сенью красного сапога, служащего вам вывеской, вдыхайте запах кожи и вара, но не женитесь вторично. Шантеклер, вы человек мягкий, простой, приветливый, наивный и простосердечный, не женитесь вторично! Шантеклер, сшейте мне пару ботинок по ноге, сделайте подъем должной высоты и не женитесь вторично… (Он слегка притоптывает вновь обутой ногой, берет г-на Ру под руку и направляется в сад.).

КАРТИНА ВТОРАЯ

Ла Клаври, Громанс, потом г-жа де Громанс.

Ла Клаври. Здравствуйте, господин де Громанс. Как поживаете? А как поживает госпожа де Громанс?

Громанс. Чудесно! Она где-то здесь, вы ее увидите. А вы, господии Ла Клаври? Не дает себя знать лихорадка, со славою приобретенная вами в наших африканских колониях?

Ла Клаври. Ни чуточки.

Громанс. А золотые горы, что вы открыли, все еще на месте?

Ла Клаври. Россыпи золота существуют. Я в данный момент занят вопросом о рабочей силе. (Он улыбается со снисходительным видом человека, привыкшего к сомнениям со стороны своих сограждан.)

Громанс. Господин Ла Клаври, скажите… Скучновато без негритянок?

Ла Клаври. Нет, ну их к черту!

Громанс. А ведь среди них есть хорошо сложенные. Я знавал одну в Париже, прекрасную по пропорциям.

Ла Клаври. Возможно; но негритянки с западного берега — настоящие мартышки.

Громанс. Еще бы! Их и сравнивать нельзя с тем, что вы оставили, покинув Париж, и даже с тем, что вы нашли здесь, — ведь что ни говори, в провинции…

Ла Клаври. Здесь я очень благоразумен.

Громанс. Потому что увиваетесь за младшей Бержере. Она очаровательна. А как ваши брачные проекты? Добились каких-либо результатов? Ведь вы же еще совсем мальчишка, — неужели вы чувствуете себя способным составить счастье женщины? О, это дело серьезное. А что, как проснется прежний кутила? Ах, разбойник… Ну и натерпелся же ваш бедный папаша!

Ла Клаври. О, с этим покончено, покончено раз и навсегда. Знаете, господин де Громанс, когда я отказался от кутежей? Когда это мне надоело… Недостаток денег… Видите ли, деньги всегда найдутся. Но когда наступает пресыщение, тогда кончено. А вот то, что меня сейчас захватило, это серьезно.