Куйбышев - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе

Контрольные цифры съезд утверждает. «Решающий и главный момент во всей хозяйственной политике пролетариата… наиболее быстрый темп развития тех отраслей тяжелой промышленности, которые способны в кратчайший срок умножить материальные силы и поднять обороноспособность Советского Союза, преодолеть экономическую зависимость от капиталистического мира, содействовать преобразованию сельского хозяйства…»

Теперь с рубежа исходного к окончательно выверенному, отшлифованному пятилетнему плану.

Во враждебном лагере подтянуты все силы. Огонь из орудий главного калибра. Кулацкие мятежи, вредительство, злостный бюрократизм участников «Промпартии», «Союзного бюро меньшевиков», «Трудовой крестьянской партии». Печальной славы выступление Бухарина. Серия статей, всего больше похожих на некрологи, заместителя наркома финансов Фрумкина. «Темпы пятилетнего плана непосильны. Возникшие трудности непреодолимы… Пятилетка безнадежно разорит страну, погубит Советскую власть… Сначала материю и сапоги, потом гиганты промышленности».

В Ленинграде, в огромном белом с двумя рядами колонн зале Смольного, Куйбышев советуется с рабочими-коммунистами.

— Если мы пойдем тише, если мы пойдем более робким шагом, то это обречет страну на еще большие трудности в будущем. Не дано нам историей тише идти!

Ответ немедленный, категорический:

— Потому, товарищ Куйбышев, настаиваем внести в пятилетку: «Тракторостроение на «Красном путиловце», мощные турбины на Металлическом, освоение естественных богатств Хибин»… Мироныч возил тебя, показывал!

Продолжение самое прямое. Разговор председателя ВСНХ. с донецкой делегацией, шахтерской.

— Придется пойти на некоторые жертвы, потуже за-; тянуть пояса, но у нас с вами нет другого выхода.

— Бывали времена и похуже, — от всей делегации проходчик Тутаев. — В двадцать первом году с голоду пухли, а шахты восстанавливали. Все стерпим, если нужно будет. Назад дороги у нас нету, только вперед.

Непримиримость, твердость позиции — да. Бой — да, жесточайший. Предвзятость — ни в коем случае. Ущерб истине — тем более. Полностью несовместимо со святостью дела, благородством небывалого замысла. Не в характере Валериана Владимировича тоже. В накал страстей он заявляет:

«Мне кажется, с самого начала в дискуссии нужно создать такую обстановку, когда техническая мысль получила бы возможность развиваться и аргументироваться до конца… Я хотел бы уже теперь установить, что допустимы очень большая горячность и страстность споров, но должно быть исключено взаимное заподозривание, потому что если это будет иметь место… тогда никакие споры невозможны».

Год следующий. Одна тысяча девятьсот двадцать девятый! Истории хорошо знакомый год великого перелома.

Текущий репортаж в уральской областной газете:

«В феврале на степной площадке около горы Атач поставлена белая парусиновая палатка; ночью к ней приходят волки… В палатке стол, лавка, портрет Ленина, большой кованый сундук и кусок шпалеры, на котором написано большими печатными буквами: «Контора Магнитогорского строительства. Первый прораб Магнитостроя тов. Сидоренко живет в этой палатке».

В конце популярная частушка:

Эх, мне милка написала:

Встречай, милый, у вокзала.

Телеграмму милке дал —

Привози с собой вокзал.

Вокзалы, эшелоны в затылок друг другу, палатки, костры, помятые кружки с кипятком. С насиженных мест подняты миллионы, чтобы составить великое товарищество первопроходцев, зачинателей.

Раньше других инженер Иван Бардин. По вызову Куйбышева. Сейчас, в поздний вечерний час, у них долгое свидание.

«Мы были одни у него в кабинете. Валериан Владимирович подробно расспрашивал о кузнецкой площадке, видел ли я ее, что она собой представляет, как, по-моему, должны быть развернуты подготовительные работы.

— А проект Фрейна, как вы его находите?

Я не считал нужным обрушиться с критикой на этот проект и ответил, что идея его, во всяком случае, правильная.

Куйбышев заинтересовался:

— Нельзя ли увеличить размеры доменных печей?

Валериан Владимирович встал и продолжал говорить со мной, прохаживаясь вдоль огромного письменного стола. Часто он взглядывал на меня большими, по-детски чистыми, проникновенными глазами. И вдруг он обратился ко мне необыкновенно тепло, дружески:

— В Сибири теперь зима, Иван Павлович, холод, мороз трескучий. А хорошо! Я люблю сибирскую зиму. А вы не боитесь холода? Ведь вы, кажется, южанин. Ничего, ничего, сибирские морозы не так страшны, как их представляют себе непосвященные. Там очень интересные места, я их хорошо знаю[54]…

Куйбышев немного помолчал.

— Сибирь, Сибирь! — продолжал он. — Тупые русские цари превратили ее в каторгу, и поэтому Сибирь пугает, она кажется страшной. Помните у Герцена! Недавно я вновь перечитал. Я сейчас найду вам это место.

Куйбышев достал «Былое и думы».

— Вот послушайте: «Сибирь имеет большую будущность; на нее смотрят только как на подвал, в котором много золота, много меха и другого добра, но который холоден, занесен снегом, беден средствами жизни, не изрезан дорогами, не заселен. Это неверно. Мертвящее русское правительство, делающее все насилием, все палкой, не умеет сообщить тот жизненный толчок, который увлек бы Сибирь с американской быстротой вперед…»

Конечно, строить в Сибири, создавать там социалистическую Америку будет нелегко. Многое будет зависеть от людей. Есть ли у вас такие люди, на которых можно будет положиться и быть уверенным, что они серьезно возьмутся за дело? Вы имейте в виду, — заключил нашу беседу Валериан Владимирович, — что это глубокая разведка партии в завтрашний день нашей страны. Это будет замечательное завтра. И это очень почетная задача для инженера. Вам не один из них позавидует.

Куйбышев протянул мне руку:

— Счастливых вам успехов!»

Весна замешкалась где-то на юге. Только к концу апреля исчезают провисшие над крышами тучи. Стихают дожди. Валериан Владимирович, смяв кепку в руке, неторопливо двигается по Мясницкой[55]. От почтамта к Кремлю. Навстречу широким шагом постоянно перегруженный необычайно важными заданиями репортер «Вечерней Москвы» Николай Зубов. Из недавних командиров-пограничников.

Поравнялись. Узнать Зубов сразу узнал. Тем более сегодня утром в газетах портрет и доклад Куйбышева на XVI партийной конференции о пятилетием плане развития народного хозяйства. Немедля привычный рефлекс журналиста: «Догнать, взять интервью!»

Валериан Владимирович внезапной атаки не отбивает. «Ладно. Что успею, покуда дойдем до Кремля». У Спасских ворот прощаются. Зубов на предельной скорости в редакцию. Прямо к ответственному редактору.

— Что, интервью с Куйбышевым?! Об окончательном