Запретные цвета - Юкио Мисима

— Господин Кабураги, кажется, подвизается в лесном департаменте, да?

— Его жена, говорят, заделалась автомобильным брокером. Стало быть, у них все наладилось.

— Да ну! У такой женщины будет все о’кей. Кстати, Ясуко уже на последнем месяце беременности, не так ли?

— Да.

— Ты собираешься стать отцом. Это забавно.

Юити не улыбнулся. Он смотрел на тянущиеся вдоль канала запертые ангары судовой компании; на залитый дождем пирс; к нему были привязаны две-три новенькие древесного цвета лодки. Марка этой компании, изображенная белой краской на заржавелых дверях ангара, внушала какое-то смутное чувство ожидания рядом с этой неподвижной прибрежной водой. Будто что-то должно прийти из дальних морей и разрушить это мрачное отражение складских помещений в мутной воде…

— Тебе не страшно?

Его насмешливый тон зацепил гордость самодовольного юноши.

— Нет, мне не страшно.

— Ты робеешь.

— Чего же я должен бояться?

— Много чего. Если бы не боялся, то присутствовал бы при родах Ясуко. Хорошо бы уточнить подлинное лицо твоих фобий. Однако ты не можешь. Всем известно, что ты любишь свою жену.

— Сэнсэй, что вы хотите мне сказать?

— Год назад ты женился, как я тебе советовал. Ты пересилил тогда один из своих страхов, а теперь ты должен, так сказать, собрать урожай этого преодоления… Когда ты женился, то давал клятву. И что, все еще держишь эту клятву самообмана? Правда ли, что ты можешь терзать Ясуко без того, чтобы самому не терзаться? Разве ты не смешиваешь страдание Ясуко и то, что сам чувствуешь и видишь в своей жизни? Не страдаешь из-за иллюзорности супружеской любви?

— Вы все на свете знаете, не так ли? А вы не забыли, что некоторое время назад были так любезны, что поговорили со мной о преждевременных родах, аборте, выкидыше?

— Видно, ты забыл, что я был категорически против этого?

— Это правда… Я поступил так, как вы сказали.

Поезд прибыл в Офуну. Они уставились на затылок высокой статуи Каннон[85] с опущенным взором между двумя горами напротив станции. Она возвышалась над задымленной зеленью деревьев, словно выступала из затушеванных небес. Станция была пустынной.

Едва поезд тронулся, Сюнсукэ быстро и пылко заговорил, будто торопился высказаться до станции Камакура.

— А не думал ли ты о том, чтобы убедиться в своей невиновности собственными глазами? Не хотел ли ты удостовериться своими глазами в том, что твое беспокойство, твои страхи, твое страдание, какими бы они ни были, не имеют оснований? Я не думаю, что ты можешь это сделать. Если бы ты смог, то для тебя началась бы новая жизнь, хотя какой в этом резон?

Юноша гнусаво засмеялся.

— Новая жизнь, говорите?

Он аккуратно подтянул пальчиками стрелки на брюках, скрестил ноги.

— Как я могу посмотреть своими глазами?

— Просто не отходи от Ясуко, пока она беременна.

— Как глупо!

— Это тебе так кажется.

Сюнсукэ убил наповал отвращение этого юноши. Он смотрел пристально, как на раненный стрелой трофей. С его губ моментально сползла эта презрительная, горестная, озадаченная улыбочка.

В то время как другие люди стыдятся своей радости, в их супружеских отношениях стыдились отвращения. Когда Сюнсукэ видел Юити и обнаруживал со всей его прозорливостью, что Ясуко живет в нелюбви с ним, что у них такие отношения, то душа его ликовала.

Юити столкнулся с отвращением лицом к лицу. Было ли это то самое отвращение, которое он смаковал все это время? К Ясуко, к графу Кабураги, к госпоже Кабураги, к Кёко, к Каваде?

За всей деликатностью наставника, навязывающего Юити это восхитительное отвращение, Сюнсукэ скрывал свою невостребованную любовь. Что-то должно завершиться. Что-то должно начаться.

Возможно, что Юити излечится от своего отвращения. И Сюнсукэ тоже…

— В любом случае я поступлю, как того захочу. Никто не будет мне указывать.

— Прекрасно. Это прекрасно.

Поезд приближался к станции Камакура. Когда они вышли из поезда, Юити направился к Каваде. Сюнсукэ пронзило щемящее чувство. Он пробормотал холодно:

— Ты все-таки не сможешь…

С этими словами у него отлегло от сердца.

Глава двадцать пятая

ПЕРЕМЕНА В ЖИЗНИ

Еще долго слова Сюнсукэ тяготили сердце Юити. Он пытался отвязаться от них. И чем сильней он старался забыть их, тем назойливей эти слова маячили перед его глазами.

Весенние дожди никак не прекращались, прошел срок для родов у Ясуко. Четыре дня с ожидаемой даты. Беременность Ясуко протекала благополучно, но на последней стадии проявились тревожные симптомы.

Давление у нее было сто пятьдесят, ноги немного отекли. Повышенное давление и водяночная опухоль во время беременности свидетельствует об обычном продромальном синдроме интоксикации.

После полудня тридцатого июня начались первые предродовые схватки. В ночь на первое июля через каждые пятнадцать минут у нее случались приступы боли; давление зашкаливало за сто девяносто; и хуже того, доктор опасался, что пронзительные головные боли, на которые она жаловалась, могут быть предвестниками эклампсии[86]

Лечащий доктор, заведующий гинекологическим отделением, накануне отправил Ясуко в госпиталь при своем колледже, и, хотя предродовые боли у нее продолжались еще на протяжении двух дней, она не могла разрешиться от бремени. Когда обследовали причину задержки, то выяснилось, что угол наклона лобковой кости у Ясуко меньше, чем у других женщин. Таким образом, было принято решение во время родов использовать хирургические щипцы, и непременно в присутствии заведующего гинекологическим отделением.

Второй день июля знаменовался предвестием середины лета, заявлявшим о себе в этот сезон дождей только изредка. Ранним утром заехала на автомобиле мать Ясуко, чтобы по его просьбе отвезти Юити в госпиталь. Обе сватьи церемонно раскланивались. Мать Юити тоже захотела сопровождать их, но затем отказалась, объяснив, что из-за болезни почек она будет доставлять остальным еще больше хлопот. Мать Ясуко была здоровой полноватой женщиной средних лет. Даже когда они сели в машину, она продолжала подтрунивать над Юити со свойственными ей грубоватыми замашками:

— Если верить словам Ясуко, ты идеальный супруг, но у меня-то глаз наметанный! Была бы я молода, ни за что не оставила бы тебя одного, будь у тебя жена или нет. Сколько суеты вокруг тебя! Позволь мне попросить тебя кое о чем. Если обманываешь Ясуко, то делай это по-умному. Когда обман нескладен, то и в любви получается разлад. Мой рот будет закрыт крепко-накрепко, говори правду только мне. Было ли у тебя что-нибудь пикантное за последнее время?

— Перестаньте! Я не попадусь на вашу удочку.

Едва Юити представил, что он признался, в сознании его тотчас всплыла картинка, ужаснувшая его: рискованная реакция тещи, этой тучной как корова женщины. И в этот же момент он почувствовал, как ее пальцы прикоснулись к его волосам, что привело его в изумление.

— Почудилось, что у тебя поседели волосы, а это всего лишь отсвет.

— Да что вы!

— Как же я поразилась!

Юити заметил, как в небе добела накалилось солнце. На одной из этих утренних улиц, где-то за поворотом, Ясуко все еще терпела предродовые муки. Едва Юити подумал о ней, как ее мучения возникли перед ним воочию. Он почувствовал, будто измерил тяжесть ее страданий в своих ладонях.

— Она ведь справится, правда? — вопрошал зять.

И как бы презирая его беспокойство, теща ответила:

— Конечно же справится!

Она знала, что лучший способ успокоить молодого неискушенного супруга, это продемонстрировать свою уверенность и оптимизм в делах, в которых сведущими всецело бывают только женщины.

Когда автомобиль остановился на перекрестке, они услышали звуки сирен. По серой закопченной улице стремительно проехала ярко-красная пожарная машина, сияющая как на картинке в детской книжке. Пожарная машина подскакивала, и ее словно бы невесомые колеса едва-едва соприкасались с землей. Загромыхал весь квартал, когда этот тяжеловоз промчался мимо.

Пожарная машина чуть ли не шаркнула по капоту автомобиля с Юити и его тещей. Они выглянули из окон в поисках пожара.

— Что за глупость эти пожары в такое время! — сказала мать Ясуко.

В такой яркий солнечный день она не смогла бы разглядеть пожар, заполыхай он вблизи нее. Все же что-то где-то загорелось по-настоящему.

Юити появился в палате и первым делом вытер пот со лба страждущей Ясуко. Странноватое ощущение — что он оказался здесь раньше, чем начались роды. Нет сомнения, что его соблазнило и привлекло сюда что-то сродни рискованному наслаждению. Ему некуда было бежать от своих мыслей о мучениях Ясуко, вот поэтому желание быть сопричастным к ее страданиям и привело его сюда. Юити, не любивший возвращаться домой, на этот раз пришел к постели Ясуко как будто в свой родной дом.