Бог в поисках человека - Венделин Кнох

Поскольку в исследовании sacra doctrina тесно взаимодействует друг с другом ее научное раскрытие и пастырское истолкование, хотя одно должно быть отчетливо отличено от другого, sacra doctrina не может быть некоей абстрактной величиной, неким «очищенным учением». Она представляет собой схваченное в понятии коммуникативное событие, «наставление к спасению, исходящее из Божественного Откровения»[781] и нацеленное на спасение человеческой души. Сообщению Божественного знания, того что называется traditio divina и обозначается Фомой также как «quaedam impressio doctrinae divinae»[782], соответствует человеческая вера, а равно и богословие, в той мере, в какой оно в соответствии со своим самопониманием строит свои исследования на вере. «Внутреннее» действие Бога и внешнее действие человека (в слове общения) конституируют, тем самым, единый акт традиции, акт сообщения спасения. Но это означает, что традиция {275} никогда не может исходить от человека, но всегда имеет своим источником самого Бога. Он есть светильник, Он есть, тем самым, и свет, который sacra doctrina сообщает и распространяет. Только Бог как veritas prima есть тот, кто обеспечивает обязательность sacra doctrina. Только Бог есть «auctor в абсолютном смысле, как в порядке истины, так и в других регионах бытия. Всякая тварь может иметь только подчиненную, полученную от Бога, служебную значимость»[783]. Поскольку вера соответствует раскрывающему себя деянию Божию, она определяется Богом, понимаемым как veritas prima, и Божиим действием («благодатью»). Независимо от непосредственного откровения Божия Его спасительная обращенность к миру конкретизируется в sacra doctrina и развертывается в проповеди и наставлении. «Таким образом, для нас, людей, дела обстоят так: предмет нашей веры есть veritas prima secundum quod manifestatur in scripturis sacris et in doctrina ecclesiae, quae procedit a veritate prima»[784].

В этом контексте не только очевидно центральное положение Христа – Он «есть, без сомнения, суверенный наследник и орудие auctoritas Бога и от себя […] ничего не написал, Его учение обладает слишком большой силой, чтобы его можно было выразить в слове»[785]. – Апостолы и пророки также отмечены в своем достоинстве: они суть «наследники прямого откровения Божия». Но поскольку сами они должны были умереть, в то время как основанной Христом и ими Церкви надлежало пребывать вовек, было разумно и даже необходимо, чтобы их откровения были записаны «ad instructionem futurorum»[786]. Это обучение как распространение истины представляет собой работу Св. Духа. Сам Бог есть auctor principalis Св. Писания, и поэтому Писанию передана Божественная непогрешимость. К нему ничего нельзя добавить и из него ничего нельзя изъять. Св. Писание как «место, субъект и объект божественной традиции»[787] есть нечто бесконечно большее, чем просто особо выделенный, единственный в своем роде – благодаря инспирации – частный случай во всеобъемлющем событии традиции. Тем не менее, оно не исключает неписаные Божественные традиции[788]. «Фома без сомнения знает… о божественном апостольском предании, существенно дополняющем Св. Писание, {277} о traditio constitutiva divina apostolica»[789]. Однако, оно представляет собой лишь «вспомогательный источник», редко привлекаемый Фомой, к тому же, поскольку он соотносится с определенными «формами культа» (B. Decker); Аквинат не использует его для обоснования вероучения. Таким образом, Фома представляет точку зрения «достаточности Св. Писания для веры Церкви»[790].

Писание должно распространяться и всякий раз раскрываться в соответствии с актуальным свидетельством веры. Такое истолкование только тогда может быть соразмерным Писанию, когда оно поддерживается тем же Духом, Которому Писание обязано своим Богодухновенным характером. Но Церковь есть храм Духа Святого (1 Кор 6, 19); поэтому Духом вручено ей подлинное проникновение в смысл Писания и его передача. Как единая Церковь Иисуса Христа она есть «столп и утверждение истины» (1 Тим 3, 15), ей обещана неколебимость в вере, она представляет собой adunatio fidelium (объединение верующих) в их иерархическом членении. Сама традиция указывает на эту иерархию достоинств и обязанностей, на некий «»организм» проповеди и наставления, который имеет своим истоком миссию, возложенную на апостолов, посланных в мир учить и проповедовать»[791]. Это придает отцам Церкви особое значение. Глубокое почитание Св. Писания требует и почитания его толкователей, которые силою Духа Божия верно хранили «истинный» смысл Писания, «суверенные усилия которых способствовали превращению Св. Писания в завершенное откровение первой истины»[792]. Тем не менее, авторитет отцов Церкви остается для Фомы Аквинского чем-то подчиненным по отношению к Св. Писанию: отцы суть expositores, они – хоть и вдохновлены Богом – не могут считаться непогрешимыми; и поэтому – говорит Аквинат столь же смело, как и последовательно – подчинены авторитету Церкви, которой как ecclesia universalis присуща непорочность и безошибочность. Эта Церковь становится как бы персонифицированной в соборе и папе, на которого опирается авторитет всей Церкви. Он стоит над соборами, которые созывает. В Церкви передается от поколения к поколению спасительное знание, а ее предания хранят то, что открывает каждому путь к спасению. «Есть только две возможности получить это спасительное знание: его воспринимают или непосредственно от Бога – через откровение, или получают от назначенных посредством иерархии благовестителей слова»[793]. {278} Учительское служение Церкви осуществляет интерпретацию Писания в общеобязательном смысле, который более нельзя отделять от предмета веры. Поэтому это служение в целом не главенствует над Писанием, но лишь над его истолкованием. Traditio ecclesiastica общеобязательна для членов Церкви; основанная на помощи Св. Духа она представляет собой особый источник знания. Церковное предание наряду со Св. Писанием выступает как изъяснение этого знания, ведомое Духом Святым. Решение, предлагаемое св. Фомой, звучит так: «нет двух разных материальных принципов истории догматов, а именно – Писание и традиция, но один материальный, а другой формальный принцип: Писание (каковое как материальное начало совершенно) и изъясняющий писания авторитет Церкви (auctoritas ecclesiae) или авторитет Romani pontificis (Римского Понтифика)»[794]. Один и тот же Дух связывает воедино Писание и традицию, привязывает учительское служение Церкви к Писанию, в той мере в какой оно берет на себя заботу о traditio в церковном regula fidei. В той мере, в какой Церковь вбирает в свою традицию писания отцов и учителей, она сообщает им свой авторитет как толкователям Священного Писания: «В них Церковь познает самое себя»[795]. Перед лицом этих обстоятельств богословы и магистры должны смиряться. Их собственная интерпретация и их мнение, прочно связанные с regula fidei Священного Писания и с doctrina publica ecclesiae, сообщают им определенный авторитет, но он весом лишь в той мере, в какой надежны обоснования. – Не только богословие постоянно указывает на содействие Святого Духа. Проповедь и учение только тогда остаются тем, чем они, согласно Фоме Аквинскому, по существу должны быть, т. е. духовными и религиозными актами, когда они укоренены вместе с Церковью в Духе Божием.

«В этом большом организме предания, истолкования и защиты вероучения (doctrina fidei) верующие могут с уверенностью жить, могут осуществлять свою жизнь в вере, посредством которой строит себя Церковь, societas fidelium, община верных, в которую верующие включены через крещение»[796]. Вместе с традициями, которые верующие продолжают, они сами исполняют свое служение традиции Церкви. Эта мысль распахивает в будущее то, что Фома Аквинский с глубокой проницательностью высказал о традиции. Его мышление может принести плоды и там, где, различая traditio (традицию) и traditiones (традиции), больше не видят их внутреннюю взаимопринадлежность и превращают естественное напряжение между ними в непримиримое противоречие.

4. Важнейшие точки отсчета церковного учения

а) Тридентский собор

аа) Предварительные замечания к соборному постановлению

Высказывания собора в Триденте относительно traditio и traditiones смогли подхватить многие слои наследия. В богословском отношении наиболее существенными для раскрытия и оценки традиции стали как элементы патристической рефлексии (traditio, оцениваемая на основе хранимого в ней благодаря действию Духа Божия достоянию), так и элементы схоластического богословия (traditio как живое событие действительной церковной проповеди и церковной [служебной] законодательной власти). Тем самым, собор вновь обращается к тем размышлениям, которые, подчеркивая нормативную значимость Писания, пытаются определить собственную значимость traditio apostolica по отношению к Писанию, разграничивая и сопоставляя [Предание и Писание].