Нордшельский отшельник - Камиш

Тропы давно были утеряны позади, теперь вокруг простиралось лишь одинаковое полотно зелени и деревьев. Она хмыкнула и покопалась в осевших влажных иголках, осыпающихся с елей. Во влаге уютно примостились один к одному семейство съестных грибов.

— Очень кстати.

Поорудовав ножом, она набила свою суму сырыми припасами. На ветку опустился ворон, наблюдая за ее движениями. Девушка дружелюбно помахала ему.

— Голодный? — она достала кусочек мяса и положила его на чистые листья, свободные от комьев земли. — Держи.

Пернатый звонко каркнул, но подлетать не стал. Когда она медленно побрела по лесу, то услышала, как он перелетел на землю. Крылья мазнули по воздуху рядом с ее головой. Черный друг ухватил кусок мяса и был таков.

Она улыбнулась. Маленькое доброе дело согрело душу, и идти стало веселей и спокойней.

Восход встретил ее теплом и свежестью нового дня. Преодолев крутой подъем, эльфийка была рада открывшейся картине — впереди, как на ладони, простиралась небольшая поляна, на которой звонко журчала маленькая речушка, срывающаяся с водопада где-то вдалеке, на северо-западе от Милтона. По краям редко шли сосны, углубляясь в сосновый бор.

Теперь можно было спокойно идти вдоль реки, не боясь сбиться с курса. Рано или поздно где-то вдали она должна была впадать в море, либо привести ее к неизведанным тайнам лесов. Оба исхода были бы верными.

Лэниэль постаралась аккуратно спуститься со склона, но ноги соскользнули по сырой траве вниз. Она неловко взмахнула руками. Сумка чуть перевесила, по инерции переместившись с плеча вперед. Парочка грибов, выпрыгнув из сумки, весело покатились вперед.

Ее темные пряди разметались по плечам. Пока она поправляла одежду и капюшон накидки, за спиной послышался шелест.

Крик ворона разнесся по зеленой площади, отражаясь от камней и высоких стволов. Чернокрылый негодник, слетев с неприметной еловой ветки, подобрал дары леса и унес их.

— Они же сырые, — покатилась со смеху эльфийка. — Зачем тебе? Суп варить?

В ответ ворон промолчал — да его и след простыл.

Она аккуратно прошла остаток пути, спустилась с холма и подошла к спешащему ручью. Кристально чистая вода быстро бежала прочь. Лэниэль наскоро умылась — живительная влага оказалась ледяной, а затем набрала бурдюк до краев. Это хорошо взбодрило. Мокрое лицо и руки мягко целовал налетающий ветерок.

Дорога ничуть не утомляла ее, и перепады высоты практически не ощущались. Будь она новобранцем, то взвыла бы на первые сутки пути, но гвардейцев тренировали выносливости от зари до зари.

Солнце поднималось все выше, но пейзажи практически не менялись. Речка становилась то мощнее, что уши закладывало от ее сильного бега, когда в нее впадали ответвленные ручьи, то утихала до размеров игольного ушка.

В пути только одна беда неуклонно росла — еды становилось меньше с каждым днем. Хоть и попадались редкие кусты голубики, мясо с хлебом быстро заканчивалось. А на ягодах долго не протянешь.

Во время очередного привала она стянула свои сапоги, чтобы промыть раны в ручье и приложить живительные листы шельской клубянки. Это дало прохладное успокоение язвам и нарывам, мозоли перестали кровоточить.

В пути она не чувствовала себя одинокой — лес полнился жителями. Она встречала кролей, пасущихся около неприметных нор, шумных ежей, ящерок и сов. Красивые стрекозы и бабочки порхали перед носом, а после заката просыпались светлячки. Здесь, в пучине природы, она как никогда ощущала свою суть и близость к природе — отчасти забытую.

Эльфы давно сменили свои лесные покои на новый дом из дерева, стекла и камня. Позабытые корни уступили место удобству. Те самые “вырожденные эльфы”, до сих пор живущие в лесах, казалось, лишь стремились к сохранению традиций.

Но общество шагало вперед.

Как и она.

В тишине непрерывного пути в голове то и дело всплывали мысли и воспоминания. Не о семье, но о сиделках. Не об отце, но о дяде. Взращенная сиротой, она не узнала материнской ласки, но знала, что растет дочерью воинов. Она не печалилась о своем пропащем роду, ведь у нее всегда была семья под боком — большая, ведь она ненароком чувствовала единение даже с самыми далекими родственниками, коим мог быть любой прохожий на улице. Ей не претило помогать и стару и младу, но удавалось это редко — тренировки и обучение занимало множество времени, прохлаждаться не удавалось. Всегда хотелось докопаться до самых глубинных тайн мира.

Исильфор не раз рассказывал о подвигах ее прародителей. Гордое и серьезное не по годам лицо Лэниэль прочило ей ту же судьбу.

Гвардия существовала множество поколений, и в свое время Лэниэль пополнила их ряды — в свой минувший сто первый год.

Старшая — ненамного, на десять лет, — сестра даже не думала ее отговаривать, с детства наблюдая за упорными тренировками молодой девушки. А потом и сама стала рада надежному родному плечу рядом.

Годы и препятствия сделали из них тех, кем они предстали перед миром. Королева и Охотница.

Исильфор же ушел из жизни как настоящий король — защищая свой народ от нападений расхитителей. Толпы орочьих выродков и лесной поросли заполонили Нордшельский лес, когда мир еще был неокрепшим после битвы с Гемами. Король собрал последний отряд против многочисленных врагов, да так и сгинул во тьме. Более он не возвращался.

Умирая, эльфы превращались в полупрозрачные изваяния, похожие на стекло, но крепкие, как чешуя дракона. Они отдавали последние крохи магии земле, и вокруг них расцветали травы и цветы, нередко лечебные. Со временем они истончались и становились слабыми и ломкими. Ходили слухи, что многие души разрушались из-за забытья. Страшно вот так умирать и стать забытыми, никому не нужными, рассыпавшимися осколками.

Некоторые, с особенно черной душой, превращались в угол и пепел, и земля поглощала их без остатка. Но из всех без исключения земля забирала магические силы, распространяя их на природу. Тревожить статуи мертвых возбранялось, ибо это могло навлечь беду на неосторожного путника. Не церемонившиеся твари, которые сумели разбить утратившие мощь и магию статуи, нередко были наказаны самой природой. Ягоды становились для них ядом. Струи реки — острыми кинжалами. А лозы деревьев то и дело стремились удушить скверну.

В ранних мифах говорилось, что в городе, как ни странно, умирали редко. Многие эльфы, чувствуя приближение своей смерти, молились богам и уходили за пределы столицы, а тех, кто не мог передвигаться сам, дохаживали, а после выносили из города уже статуей. Как бы ни была прекрасна сказка о красивой смерти, стеклянные изваяния приносили своим видом боль и печаль.

Желая отгородить мир мёртвых от мира живых, они создали