Вызываем огонь на себя (сборник) - Овидий Горчаков

– Это мы знаем, – вставила Люся, – противовоздушная оборона, да?

Люся, окончив в Гжатске восемь классов, мечтала стать летчицей и долго обивала пороги летных школ в Сеще и Бежице.

– Надо регулярно сообщать в лес, какие самолеты базируются у нас в Сеще и сколько их, какая у них бомбовая нагрузка, сколько самолетовылетов сделали они за сутки, сколько самолетов улетело и сколько вернулось. Расположение укрытий, каждой щели – все, каждая деталь должна нас интересовать. Надо засечь зенитные батареи, узнать калибр зениток. Узнать, где спрятаны склады горючего и боеприпасов…

– И все это я должна узнать? – шепотом спросила ошарашенная Люся. – Ой, девочки, да я и не упомню всего!

– Ничего, Люся! – храбро заявила Паша. – Я буду тебе помогать. Мне что – я ведь одна, а у вас обеих большие семьи – чуть что, всех расстреляют.

– Молодец, Паша! Для начала надо узнать номера прибывших недавно авиачастей. На это нам дают всего неделю. Мало? На войне дорог каждый час. Знаю, это трудно, почти невозможно. Но мы обязаны помочь нашим. Так что придется начать сегодня же.

– Прямо сейчас? – проговорила Люся упавшим голосом.

– Да, сейчас! – твердо ответила Аня. – Темнеет уже. Только вам надо сначала приодеться, расфуфыриться, красоту навести.

Люся и Паша, не теряя времени, сели перед зеркалом, стали «наводить красоту» – примеряли серьги и бусы Люсиной мамы, какую-то пропахшую нафталином косынку…

В эту минуту на бреющем полете, словно над самой крышей, с ревом и грохотом пролетел бомбардировщик «Хейнкель-111». От гула моторов затряслись стены, зазвенели стекла окон. Девчата переглянулись – это было похоже на грозное предупреждение…

– Чудаки они там, в лесу, – проворчала Люся. – Может, они думают, что я окончила Военно-воздушную академию имени Жуковского? Как это можно – быть разведчицей среди немцев без всякой подготовки?!

– Вот я и журнальчик ихний модный прихватила, – сказала Аня. – Надо знать, какие у них иностранные моды…

Аня достала из кармана жакета вчетверо сложенный немецкий журнал мод. Девчата вскочили, обступили Аню, стали рассматривать фотографии полуголых красоток с затейливыми прическами, в вечерних платьях, разных немок в костюмах с подбитыми ватой плечами.

– Ну, чисто принцессы все! – упавшим голосом проговорила Паша. – Куда нам до них!..

– Что?! – возмутилась Люся. – Подумаешь! Плевала я на этих фашисток! Да я себе такую прическу отчебучу! С челкой! Прима! Люкс! Сам комендант втюрится! Честное пионерское!

– Ой ли! – вздохнула Паша. – Пойди завлеки иностранного мужчину в таком тряпье. Ну, кто на нас таких посмотрит?

– У нас ведь все хорошее закопано, – пожаловалась Люся. – В яме у меня совсем новый белый костюмчик имеется и даже немножко довоенной губной помады.

– Вот еще! – всплеснула руками Паша Бакутина. – Знаешь, кто сейчас красится? Только «немецкие овчарки»! Я нарочно замарашкой хожу, чтобы не лезли черти немые!..

– Это нас не касается, – возразила Аня. – У нас особое задание! А может, тебе, Люсек, завивку сделать? Щипцы-то у тебя есть!

– Щипцы где-то валялись. Щипцы-то я вмиг разогрею – в печке жар еще есть. А что, если эту вышитую кофточку надеть? Нет, девочки, как хотите, а я не пойду на позор…

– Брось, Люсек! Ты же жребий вытянула!

– Ведь весь поселок презирать будет!..

– Правильно, Люська! – неожиданно поддержала ее Паша. – Я тоже честная девушка, а не «немецкая овчарка» и ни за какие коврижки…

– Да не за коврижки, девчата, а за наше дело!.. – рассердилась Аня. – Нашим в лесу и там, за фронтом, надо до зарезу знать, какая тут зенитная оборона, сколько самолетов, где склады бомб – словом, все. Чтобы наши летчики не летали вслепую, не гибли понапрасну. А ну, доставай, девчата, свеклу и уголь! Подмазаться надо!

Люся и Паша снова сели к зеркалу.

– А нам с тобой, Лида, – сказала Аня, поворачиваясь к Корнеевой, – вот какое задание: как стемнеет, мы разойдемся в разные стороны и будем отклеивать как можно осторожнее немецкие приказы со стен штабов и казарм около аэродрома. Они очень нужны нашей разведке. Только смотри, Лидочка, не попадись! Хорошо, если расстреляют на месте, а то в гестапо потащут…

Дверь скрипнула, приоткрылась. В горенку заглянула низенькая и шустрая Люсина мама:

– Ну, сороки-балаболки, скоро вы секретничать кончите? Долго мне на стреме за дверью стоять? И зачем это вы расфуфыриваетесь? Чего еще надумали? А белье кто стирать будет? Второй день хлеба в дом ни крохи не принесли!..

Трофейный патефон

Через полчаса Аня проводила взглядом Люсю и Пашу – девушки, разодетые точно на свадьбу, будто прогуливаясь, пошли к дому в бывшем Первомайском переулке, на крыльце которого сидели, покуривая, молодые солдаты в форме люфтваффе. Лида Корнеева направилась с тазом к военному городку.

Поглядев подругам вслед, Аня заспешила в противоположную сторону. Дом, в котором жила Аня, стоял напротив мрачного здания гестапо, обнесенного колючей проволокой. Сначала Аня зашла в домик, стоявший недалеко от железной дороги, к члену своей подпольной группы Варваре Афанасьевне Киршиной, тетке Люси Сенчилиной. Ей шел только тридцать второй год, но все звали ее тетей Варей, а многие сещинцы, знавшие ее до войны, когда она работала сначала браковщицей в авиамастерских, а потом продавщицей и счетоводом сещинского сельпо, с трудом узнавали ее теперь, так исхудала она и почернела лицом. Аня знала, что Варваре Киршиной пришлось очень много пережить.

Война для нее, жены капитана Арсения Киршина, секретаря партбюро 106-й авиабазы, расположенной под Белостоком, началась на рассвете 22 июня 1941 года. Потеряв мужа, бросив все имущество, она пустилась в долгий и трудный путь с малолетними Толей и Галей на руках и еще одним ребенком под сердцем. Так она и шла под пулями «мессеров» и бомбами «юнкерсов», то и дело прикрывая своим телом ребят. Потом она обессилела и несла только трехлетнюю Галю, а четырехлетнего Толю вела за руку. Когда им пришлось идти через большой железнодорожный мост, она боялась, что Толя упадет в реку, и так крепко ухватила его повыше кисти, что у мальчика вся рука посинела. В лесу под Слонимом она видела, как грудной малыш, исходя криком, пытался сосать грудь своей убитой матери. Она не могла спасти его и тоже прошла мимо, но крик его она будет слышать по ночам до самой смерти. Под Негорелом ее, контуженную взрывом немецкой авиабомбы, едва успели откопать добрые люди. И она шла все дальше с детьми, свершая несравненный и обычный в те горькие дни материнский подвиг.

Когда она пришла к отцу и матери в Сещу, поселок бомбили немцы. Вскоре, 8 августа, Сеща стала немецкой, а в сентябре эсэсовцы расстреляли ее сестру – председателя сельсовета Прасковью Бульгину. В такое время родила она Нину.

Жила Киршина с тремя детьми впроголодь, сменяв на хлеб все, что у нее оставалось в Сеще. Мать ее побиралась по окрестным деревням, и все же Аня знала, что, если у тети Вари остался кусок хлеба, половину его она отдаст пленному красноармейцу, когда выбегала она, надеясь и страшась увидеть в колонне военнопленных и своего Арсения… Тетя Варя ненавидела фашистов люто и непримиримо. Поэтому к ней первой обратилась Аня, когда в лесу ей поручили сколотить подпольную группу. А уж тетя Варя свела Аню со своей племянницей Люсей Сенчилиной, которую Аня до того знала только как девчонку отчаянную, но уж очень языкастую и взбалмошную. Она приметила и как Люська неосторожно совала хлеб пленным, и как громко она сокрушалась, когда немцы сбили советскую «чайку» на подступах к Сеще…

– Сводку подготовили, тетя Варя? – тихо спросила Аня Киршина, которая кормила грудью шестимесячную Нину.

Тетя Варя выслала на улицу погулять Толю и Галю и зашептала быстро и весело:

– Ну и работку же мне ты задала, Анюта! Днем еще ничего – сижу себе у окна да наблюдаю потихонечку. А ночью трудно, из окна ни зги не видать. Так я как приноровилась – сплю на печи, а как эшелон пойдет, печь так и затрясется вся. Печка у меня заместо будильника. Я сразу кубарем с печки и бегом к железной дороге. А ведь сама знаешь, Анюта, нельзя после полицейского часа из дому выходить, смертью, черти немые, стращают. А теперь я вот что придумала. Каждую ночь оставляю немного немецкого белья в корыте, заливаю чуток водой, а ведра ставлю пустые. Как услышу ночью эшелон – кубарем с печки, подхватываю ведра и мчусь к железной дороге… Если встречу патруль, объясняю ему: «Камрад ваш завтра уезжает на фронт, надо срочно постирать ему кальсоны, ферштейн?» Раз завернули назад, а то проводили до колодца и обратно, а вообще сходит с рук. Как пройдет эшелон, я выливаю воду на землю и иду спать на печку до следующего эшелона.

– Молодчина вы, тетя Варя! – растроганно проговорила Аня, целуя тетю Варю в щеку.

– А отец жаловался матери, что я совсем рехнулась, по ночам огород и крапиву поливаю, уж не на помеле ли летаю… Но ничего. Я думаю сагитировать батю, чтобы он со мной посменно дежурил…