Вызываем огонь на себя (сборник) - Овидий Горчаков

– Не смей! И поделом дразнил!

– Какой я немец! – точно отвечая ее мыслям, горько проронил Ян.

На востоке глухо прогремел гром, заморгали неяркие сполохи – то ли майская гроза, то ли фронтовая артиллерия…

– Может, зайдем к нам? – сказала Люся поляку, поднимаясь на крыльцо. – Мамы дома нет. Брат с сестрой спят – они маленькие. Посидим, поговорим…

Войдя в горницу, Люся бросила быстрый взгляд на цветастую ситцевую занавеску, разделявшую комнату на две половины. От Люси не укрылось, что занавеска, будто от сквозняка, едва заметно дрогнула.

– Вот здорово! – весело воскликнула Люся. – Мы одни! Мамы долго не будет. Она в деревню на менки, за картошкой пошла…

Ян Маленький с удивлением поглядел на Люсю. Странно ведет себя эта паненка: то поманит, то оттолкнет. Впрочем, девушки, кажется, все такие…

Это хорошо, что мамы нет. Ян и вправду побаивался Люсину маму. Он слышал вчера, проводив Люсю домой, как Анна Афанасьевна устроила дочери скандал в сенях: «Опять с басурманом шлялась! Да что на тебя нашло такое, бесстыжая!..»

Ян несмело присел, сняв пилотку, на деревянный диван, Люся зажгла лучину. Стучали ходики на стене.

– Я вижу, у вас бензина нет для лампы, – сказал Ян, – так я для вас на аэродроме стащу…

Яну больше всего на свете в тот вечер хотелось поцеловать Люсю. Впервые позволила она ему обнять себя. Она о чем-то спрашивала его.

– Так этот майор улетел, – говорила Люся. – Может, знаете – усатый такой. А я, как на грех, забыла номер летной части, той, штабу которой уборщица требуется. Да вы совсем не слушаете!..

– Дужо… много есть новых, – равнодушно ответил Ян, держа в руке руку Люси. – Да я ими не очень интересовался.

– Как же мне быть? Забыла, совсем забыла я этот проклятый номер! – с расстроенным видом повторяла Люся.

– Может быть, тридцать один дробь двенадцать – Висбаден? – спросил Ян Маленький, поглаживая кисть Люсиной руки. – Это штаб аэродрома: тридцать один – номер части, двенадцать – номер военно-воздушного округа. Комендант и он же командир штабной роты – капитан Арвайлер.

– Нет, нет! Совсем не тот номер! – почти радостно воскликнула Люся. Ее обостренный волнением слух уловил скрип карандаша за занавеской.

– Еще зимой, – продолжал поляк, – из Брянска сюда прибыл новый штаб – штаб авиабазы или, вернее, штаб частей аэродромного обслуживания сещинской зоны. Это теперь самый главный штаб здесь. Начальник – полковник Дюда, заместитель – подполковник Грюневальд.

– А номер? – затаив дыхание спросила Люся.

– Номер двадцать один дробь одиннадцать-Брянск.

– Опять не тот! – еще радостнее воскликнула Люся.

Поляк называл номера воздушных эскадр, зенитных дивизий и корпусов, а Люся твердила:

– Нет, нет! Совсем не тот номер! – и отодвигалась от Яна. – Ну, не надо, Ян. Какие вы все, мужчины!.. Я прошу помочь, а вы…

– Номера других частей я не знаю, – сказал наконец Ян Маленький. – А знаете, панна Люся, лучше вам не узнавать номера частей. Это очень опасно.

– Опасно? Да почему?..

Ян и сам не заметил, как назвал все номера частей, которые только знал. Когда он спохватился, было уже поздно. Тут, к его радости и удивлению, Люся сама поцеловала его в щеку.

Мог ли Ян Маленький знать, что Люсина мать, сидя на кровати за занавеской, записала все номера, названные Яном! Мог ли он знать, что Аня Морозова, проведя «разъяснительную работу» с Люсиной мамой, рассказала ей, почему Люся гуляет с поляком!

Вскоре Люся выпроводила гостя и, заперев за ним дверь, бросилась к матери за занавеску.

– Ура, мама! – ликующе воскликнула она, целуя мать. – Победа! Мы выполнили задание!

Утром по дороге в военный городок, куда они шли с тазами и ведрами стирать белье, Люся доложила Ане о первом успехе.

– Молодец, Люсек! Видишь, не боги горшки обжигают! Но это только начало!

– Что?! Нет уж! Это начало и конец! Сначала меня мать по щекам отхлестала за то, что с басурманами путаюсь…

– Так я же все объяснила Анне Афанасьевне! Она у тебя вполне сознательная, в текущем моменте разбирается. Она ведь уже помогает тебе…

– А вчера мальчишки мне гадости кричали. Соседи плюются. Того и гляди, дверь дегтем вымажут. Им тоже все объяснишь?

– Эх, Люська! Сдрейфила?

– И вовсе я не сдрейфила!

– Ты же не меня подводишь, а партизан и летчиков наших!

– Ладно уж! – помолчав, со вздохом проговорила Люся. – Говори, что делать, Анька-атаман!

– Свидание своему кавалеру на сегодня назначила?

– Какой он мне кавалер?! – краснея, возразила Люся. – Мундир его видеть не могу. Ведь все это понарошку. Назначила, раз для дела нужно, – и, совсем смешавшись, тихо добавила: – А парень он вроде неплохой…

– Вечером, Люся, – чуть торжественно сказала Аня, – ты пустишь в ход наш главный козырь!..

«Вы у меня в руках!»

Стоя в казарменном дворе поодаль от других прачек, Аня и Люся выжимали выстиранное белье. Люся была в смятении. У Ани был решительный вид.

– Нет, Аня! – тихо сказала Люся. – Не могу я так. Некрасиво как-то. Он с чистой душой… все, что знал, выложил, а мы его пыльным мешком из-за угла?..

– Припрешь его к стенке, вот и завербуем его!

– Неудобно, не смогу я…

– «Некрасиво», «неудобно»! А на Гитлера ишачить – удобно, красиво? Да ты что – влюбилась в него, что ли?!

– С ума я еще пока не сошла! У него фашистский знак на груди! Просто стыдно как-то…

– Стыдно?! Ты эти нежности брось! И помни: не такое время, чтобы амуры разводить. Сердце на замок, слышишь, Люська?

– Да, слышу. Что я – дура, что ли?

– То-то! Сердце на замок и ключ выброси!

Они долго молчали. Слышался только стук вальков. Пахло прачечной, немецким мылом.

– Смотри, Люська! – торжествующе прошептала Аня, показывая ей пробитую пулями, залитую кровью нижнюю рубашку. – Небось с покойника!

В глазах у Люси заблестели вдруг слезы.

– Ой, Аня! И когда эта проклятая война кончится?

…Ян Маленький, как он рассказал потом Люсе, весь следующий день думал о ней. Он вспоминал ее улыбку, ее звонкий смех, лукавые, с хитринкой глаза, мальчишечьи озорные манеры. В этот день Ян Маленький впервые увидел, что трава под бомболюком «хейнкеля» по-весеннему зелена и по-весеннему лучится и играет солнце на остекленном носу «хейнкеля», заносчиво торчащем из капонира.

Весь день поляки перекрашивали отремонтированные самолеты, окрашенные светло-серой зимней краской. Ян Маленький красил нижнюю часть самолета небесно-голубым аэролаком с серыми разводами. Это для того, чтобы самолет, когда на него смотрят снизу, сливался с небом. Ян Большой красил верх самолета оливково-зеленым аэролаком с голубыми прожилками, чтобы самолет, увиденный сверху, сливался с зеленью лесов и полей. Стефан Горкевич красил носы «Фокке-Вульф-190» синим аэролаком, носы «юнкерсов» – красной краской, кончики черных трехлопастных винтов – желтой. Самая противная и мерзкая работа досталась Вацлаву – он подновлял черным аэролаком черные кресты на плоскостях и фюзеляжах и свастику на вертикальном стабилизаторе. Другие маляры-поляки выводили на фюзеляжах и нижней части крыльев большие опознавательные буквы, цифры и знаки.

– Как у тебя с Пашей? – спросил Стефан Горкевич у Яна Большого. – Как ты думаешь, она связана с партизанами?

– Трудно сказать, – задумчиво ответил Ян Большой. – Но что-то в ее поведении и поведении Люси кажется мне странным, очень странным… Все русские бегают от нас как от прокаженных, а эти…

– Что ты этим хочешь сказать! – вспылил Ян Маленький. – Что они «немецкие овчарки»?!

– Нет, совсем не то, Янек. Не стоит ли за ними кто-нибудь? Не партизаны ли это прощупывают нас через них?

– Нужен ты им!..

– Будьте, друзья, начеку! Ты, Янек, со своей Люсей, а Вацек с Таней Васенковой!

Янек высмеял товарища. Но вскоре ему пришлось убедиться, что капрал Ян Тыма был прав.

Вечером Ян Маленький спешил с лопатой на плече мимо соловьиной рощи и снова удивлялся соловьям, поющим над бомбами. Но и у него сердце тоже пело.

После вечеринки Ян Маленький снова проводил Люсю до калитки. Только что прошел дождь. С аэродрома доносился многоголосый гул моторов. Всплески ракет неярко озаряли тревожным, неверным светом мокрую листву берез и лица Люси и Яна.

– Свежо что-то, – проговорила Люся, поеживаясь от скрытого волнения.

Ян галантно снял шинель, накинул ее Люсе на плечи. Он осторожно обнял ее. Люся не сопротивлялась. Она крутила пуговицу на шинели, старалась оторвать ее.

Ян робко приблизил губы к Люсиной щеке. Она ловко выскользнула из его объятий.

– Ой, кажется, у тебя пуговица вот-вот оторвется! Идемте-ка ко мне, я пришью ее…

– Ваша мама, панна Люся…

– Да она опять на менки ушла… Ну, что я вас – тащить должна? Ну и мужчины в Польше!.. А что это за бутылка в кармане шинели?

– Бензин, панна Люся. Я обещал вам. Немецкий бензин для вашей лампы…