Вызываем огонь на себя (сборник) - Овидий Горчаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женя, девушка горячая, порывистая, как-то вступила в политический спор с переводчиком начальника СД авиабазы Отто Геллером. При этом она неосторожно заговорила, вспылив, на немецком языке.
Поведение девушки да и ее акцент заставили фашиста Геллера призадуматься.
Распознать еврея или еврейку обязан был каждый правоверный немец. Он долго приглядывался. Да, строение уха вполне еврейское!.. Он сообщил о своих подозрениях и выводах в СД.
Женю спас от гибели работавший в аэродромной комендатуре чех по имени Венделин Робличка. «Утром, – как-то в декабре с глазу на глаз сказал ей этот чех, – Геллер видел подписанный оберштурмфюрером Вернером приказ о вашем аресте! Уходите немедленно!»
Женя стала скрываться у Морозовых, в боковушке Веры Молочниковой. Целыми днями сидела она взаперти, не смея шевельнуться, не смея кашлянуть. Когда к Морозовым кто-либо приходил, она пряталась под кроватью. Почти полгода говорила она с людьми редко, да и то только шепотом. Полгода в доме рядом с гестапо, в комнате рядом с комнатой полицейского…
Все соседи, кроме Морозовых, думали, что в боковушке живет одна только беженка Вера, подруга скрывшейся неизвестно куда Жени. Прошел слух, что Женю давно расстреляли немцы.
Вера весь день, раздевшись, в одной нижней рубашке, стирала белье в своей каморке, заперев дверь. Если к ней стучался кто-либо из соседей, она говорила:
– Минутку! Сейчас открою, я совсем раздета. Фу, как жарко!..
И, подождав, пока Женя спрячется под койку, разматывала завязку на дверном крючке.
Одно время к Вере зачастил с подозрительными визитами переводчик Отто Геллер из комендатуры, как бы между прочим выпытывал, где Женя, интересовался строением Вериных ушей и то предлагал помочь скрывшейся Жене, то сулил мешок муки за ее выдачу.
Как-то поздно вечером Геллер, сидя на Вериной кровати, уронил свой серебряный портсигар с дворянским гербом. Он уже нагнулся было, чтобы поднять его. Женя лежала ни жива ни мертва. Портсигар подхватила с пола Вера, подала фашисту.
– Скажите, Отто Августович! А что это за герб на портсигаре? Неужто ваш?
– А как же! – важно ответил Геллер, изрядный болтун. – Мой фамильный герб. Моему истинно немецкому роду русский царь пожаловал потомственное дворянство. Евреи и комиссары у меня все в России отняли – за то и ненавижу их. Мы состояли в родстве с Бенкендорфом. Слышали, разумеется, эту фамилию?
– В школе проходили! – ответила Вера.
В другой раз, когда зашел Геллер, Женя кашлянула под кроватью, и тогда Вера тоже стала громко кашлять и греметь ведрами…
– Ой, Анечка! Верочка! – плача, жаловалась Женя после ухода Геллера. – Ей-богу, за эти полгода, что вы прячете меня, я постарела на сто лет!
Несколько раз Геллер забирал Веру и Аню в комендатуру, запугивал, топал ногами, кричал, требуя выдачи Жени: «Она знала немецкий язык, она шпионила на аэродроме!»
Ночью сон девушек часто прерывался дробным стуком кованых каблуков в коридоре – опять обыск. Аня спешила на выручку к Вере. Однажды подруги спрятали ее в большую кучу мусора в коридоре. Немцы посветили фонариками, копнули мусор раз-другой носком лакированного сапога и пошли дальше…
– Я за себя не боюсь, – сказала Аня Вере после одного повального обыска. – За сестер страшно, за маму с папой. Ведь всем нам будет расстрел, если Женю найдут!
Аня рассказала о невыносимых мучениях Жени, которая всю зиму провела, лежа под кроватью, соседке по поселку Варваре Афанасьевне Киршиной; ей можно было верить – жена капитана Красной армии, она сама скрывала у себя парнишку-еврея, Иосифа Арановича, выдавшего себя за Васю Сенютина.
– И дом-то ведь самый неподходящий! – говорила Аня тете Варе. – Нас там шесть семей живет. С общим коридором. За стенкой – полицейский! А рядом – через улицу – гестапо! Ну, просто кошмар!
В те весенние дни Аня потеряла ту связь с партизанами, о которой она никому из своих подруг не рассказывала. На востоке, за Десной, за Рогнедино, немцы дрались с кавкорпусом Белова и партизанами. Туда не пройти. А если попытаться найти партизан на юго-западе, в Клетнянских лесах, где, по слухам, действует отряд Рощина? Дважды, рискуя жизнью, ходила Аня вместе с Верой в те леса искать партизан. И оба раза неудачно.
Бесконечные лесные кварталы казались пустыми, нелюдимыми. Зарастали травой прошлогодние окопы. В опрокинутой простреленной каске со звездой свила себе гнездо какая-то пичужка…
Тем временем Варвара Киршина, боясь за жизнь незнакомой еврейской девушки, переговорила со своей давней подругой Марусей Иванютиной, тоже сещинской жительницей и солдаткой, чей муж до мобилизации работал мастером слесарно-механического цеха. После начала войны Мария перебралась с двумя маленькими дочками из Сещи к матери, в родную деревню Сердечкино. По слухам, дошедшим до Киршиной, партизанские разведчики не раз наведывались по ночам в эту деревню.
– Надо девчонку в лес отправить! – решили подруги.
И вот однажды ночью Мария Иванютина встретилась с разведчиком Сергеем Корпусовым, бывшим слесарем со станции Сещинской, который свел ее с Шурой Гарбузовой, разведчицей из группы лейтенанта Аркадия Виницкого, незадолго до того присланного штабом 10-й армии в отряд Рощина.
С приходом из-за Десны радиста и командира разведгруппы Виницкого оживилась разведка отряда Рощина. Ведь теперь между Клетнянским лесом и Большой землей возник невидимый, но прочный радиомост. Разведотдел требовал данных о Сещинской авиабазе. Рощин прикомандировал к Виницкому Шуру Гарбузову и лучших разведчиков.
Шуре шел двадцать четвертый год, но выглядела она совсем девчонкой. В феврале сорок второго штаб Западного фронта выбросил ее в оккупированную Белоруссию. Пережив много злоключений, разведчица отбилась от группы и пришла в Клетнянский лес, стала основным связником Виницкого, по «кусту» Сеща – Рославль. В Сердечкино она пошла на явку, уже имея за плечами большой опыт по связи с рославльскими подпольщиками.
– Возьмем Женю в лес, – решили разведчики.
А десантница Шура Гарбузова прямо сказала:
– Нам до зарезу нужны верные люди в Сеще! Найдутся?
– Найдутся! – ответила Мария Иванютина.
Так установила группа Ани Морозовой связь с разведчиками Аркадия Виницкого и с Командирским партизанским отрядом Рощина. Встретившись через несколько дней с Шурой Гарбузовой в Сердечкине, Аня договорилась, как и когда выведет Женю из Сещи. Тут же она получила первые задания от Аркадия.
– Но кому же Аня раньше, зимой, передавала сведения? – удивлялись в те дни Женя и Вера. – Если другим партизанам, то зачем надо было искать Рощина?
Но подруги молчали, ни о чем не спрашивали Аню.
Вечером в коридоре послышались шаги. Аня прислушалась. Может быть, это Вера? Нет, она дежурит на кухне…
В комнату Морозовых без стука вошел рыжий немец с рослой эльзасской овчаркой. Аня похолодела, услышав, как звякнуло что-то в боковушке.
– Где юда? – спросил немец, скаля ослепительно-белые зубы. – У вас живет юдише фрейлейн?
Он посветил фонариком на кровать, где спали сестры Морозовы, – Аня с Тасей головой в одну сторону, Таня с Машей в другую.
– Да, – замерев у стола с керосиновой лампой, с портняжными ножницами в руках, ответил отец Ани. – Она жила у нас. Это было давно. Мы не знали, что она еврейка. Она ушла к родным в Смоленск.
Таня нагнулась, подхватила кошку, выгнувшую спину горбом и зашипевшую на собаку.
– В Шмоленгс? – расхохотался немец, обнажив не только зубы, но и розовые десны. – В гетто? Колоссаль!
Собака ткнулась было к боковушке. До отказа натянулся поводок. Жизнь всей семьи Морозовых висела на волоске, но тут за окном послышался звон – в поселке били по рельсу, звали солдат авиабазы на ужин. Овчарка заскулила, облизываясь и оглядываясь на хозяина. А тут еще Таня, Анина сестра, сбросила с кровати свою любимую кошку.
– Эссен! Эссен! – сказал немец собаке и, посмеиваясь, оттащил своего пса от кошки и вышел вон.
– Ты счастливая, Женя, – прошептала Аня подруге, зайдя в боковушку. – Ты, верно, в рубашке родилась. Ведь ты завтра будешь в лесу, у партизан! А мне здесь надо оставаться, среди немцев, стирать на них, улыбаться им, терпеть унижения…
…Четырнадцатого мая Женю переодели в Анино платье. Женя накинула на черные косы Анин платочек, надела Анины туфли. Сестры Ани – Таня и Маша – вывели ее из дома, средь бела дня провели по поселку, называя ее Аней… Каждый шаг давался Жене с огромным трудом – ноги ее сильно опухли.
На краю Сещи их поджидала настоящая Аня. Она проводила Женю в деревню Новое Колышкино. Там их ожидали четверо советских военнопленных во главе с Тимом Поздняковым, бежавших от гитлеровцев, которые заставляли их работать на Сещинской авиабазе ремонтниками, – политрук Василий Прохоров, Анатолий Тарасов и Иосиф Аранович. Вместе с этой четверкой Аня и Женя пришли в Клетнянский лес, к партизанам Рощина, где она перестала наконец быть Женей, а стала снова Аней Пшестеленец.
