#Лисье зеркало - Анна Коэн

– Так найдите себе другое дело, подходящее вашему положению.

– У меня было дело всей жизни, но теперь все пропало…

– И что это за дело? – спросил Жоакин, чтобы сгладить свою грубость.

– Я боролся с несправедливостью! – Его собеседник отнял руки от лица, и взгляд его стал вдруг более собранным и осмысленным.

– Какого же рода несправедливость может коснуться такого человека, как вы, граф?

Леопольд расправил плечи и словно впервые огляделся по сторонам. Жоакин заметил, как он защелкал суставами пальцев, собираясь с мыслями. Затем поднял на Жо взгляд и легким кивком пригласил сесть рядом. Управляющий уже пожалел, что задал свой вопрос, – ему не терпелось вернуться на берег к рабочим. Он хотел было пресечь эту беседу, как и любые отвлеченные разговоры, которые ему постоянно пытались навязать, но вдруг понял, что проигнорировать приглашение графа будет крайне неучтиво. Немного помедлив, Жоакин сел на траву возле него.

– Не меня; всю страну, – вдохновенно начал Леопольд. – Наше общество прогнило, герр Мейер. Никто из имущих не заслуживает того, чем владеет, а достойные не имеют ничего. Я пытался бороться с этим… – Он снова поник.

Жоакин с удивлением осознал: ему вдруг стало интересно, что может рассказать граф про положение дел в столице, а также про его мифическую «борьбу с несправедливостью».

– Вот как… – протянул он, откидываясь на спину и глядя в ослепительное весеннее небо. – Не могли бы вы рассказать мне, почему у вас это не получилось?

Распорядок дня в поместье оставался неизменным, как и распорядок его управляющего. Изменилась лишь одна деталь: теперь он проделывал свой обход не один. Молодой граф тоже завел себе привычку вставать с солнцем, собирался и присоединялся к Жоакину. Последнего поначалу раздражала компания графа, но постепенно он привык к постоянному потоку мыслей Леопольда, начал вникать в них и обдумывать, пропуская через собственный жизненный опыт. На самом деле Леопольду даже не нужен был собеседник – ему нужен был слушатель, благодарный и вдумчивый. Понимание между ними росло.

– Наша основная проблема… в раздробленности общества… – задыхаясь после крутого подъема, продолжал свою мысль Леопольд. – Аристократия даже не… понимает, как живет народ. – Его слабые легкие еще не привыкли к постоянной ходьбе. – Мы принимаем все как должное.

– А вы, значит, теперь понимаете?

– Отчасти, – решительно помотал головой граф. – С трудом верится, что каждый хутор, каждая ферма работает на то, чтобы у баронов и герцогов в столице на столе были масло и сливки, а перины набиты пухом. Я уже не говорю о работниках фабрик и заводов!.. А ведь все трудятся как муравьи. Вы… знаете, герр Мейер, чем сейчас занимаются мои титулованные ровесники? Те, что остались в Хёстенбурге?.. Они спят! И пробудятся только лишь… к полудню, чтобы снова веселиться весь вечер и ночь.

– Вы хотели бы сейчас быть там? – уточнил Жоакин, не прерывая движения.

– Нет… Ни за что! – убежденно заявил дворянин, валясь на землю.

Жо остановился, чтобы дать ему перевести дух.

– Суть в столпах, ведь рыба гниет с головы. И люди растут несвободными изначально… – Граф отслеживал взглядом неспешное движение облаков. – Будто должны горбатиться всю жизнь ради… бездельников, которые требуют все больше, словно идолы прошлого! Каждый должен получать то, чего достоин, а если тебе что-то нужно – так сделай это сам!

– Вы это уже говорили, – отметил Жоакин.

– Да, ведь это правда! – Леопольд рывком сел. – Если ты хочешь, чтобы люди трудились для твоего блага, – встань рядом с ними, плечом к плечу!

– Было б хорошо, если бы господа действительно брались за второй конец пилы… – задумчиво промолвил молодой управляющий. – А еще лучше, чтобы господ вовсе не было. – Тут он оборвал себя, вспомнив, с кем говорит.

Но Леопольд не воспринял это как оскорбление, даже наоборот.

– Действительно! К чему эти дикие древние условности? Мы ведь не больше чем землевладельцы. Разве землей не должны владеть те, кто ее обрабатывает? Разве не должны владеть скотом те, кто его пасет и выращивает?

– Владеть результатом труда должно государство. Но государство – это не король со своей свитой, так же как хозяин поместья – это не само поместье. Государство – это весь народ, каждый житель страны: как те, кто производит, так и те, кто следит, чтобы это производство было эффективным. Но управлять честными трудящимися должны достойные люди, знающие дело и способные при необходимости встать рядом и работать наравне с остальными. А не какое-то там… дворянство, деградирующее из поколения в поколение. – Выдав эту тираду, Жоакин смущенно нахмурился.

– Не знал, что ты такой талантливый оратор, Жоакин, – ошеломленно выдохнул Леопольд. – Тебе только на трибуну! – Он звонко, совершенно беззлобно расхохотался.

Хотя бразды правления хозяйством и остались в прежних руках, молодой дворянин все же стал вводить некоторые новые обычаи. Одним из них стал совместный ранний завтрак управляющего и графа на кухне. Кухарки не переставая судачили о том, что же общего может быть у двух таких непохожих друг на друга людей: один – благородный, с мягкими чертами лица и светловолосый, настоящий сын Кантабрии; второй же – смуглый и угрюмый южанин-полукровка, выращенный суровым дядей и выбравшийся из грязи только благодаря упорному ежедневному труду. Но тем не менее они сходились на том, что общение пошло обоим на пользу: Леопольд посвежел и начал нормально питаться, каждое утро уписывая за обе щеки кашу с вареными яйцами, а Жоакин стал чуть чаще улыбаться. Изумив всех окружающих, эти двое перешли на «ты» и постоянно говорили, обсуждали и спорили о каких-то совершенно непонятных вещах. В их речах постоянно звучали такие слова, как «правление», «аристократия» и «власть народа». Граф выдавал целые монологи, наполненные изящными оборотами и сравнениями, а управляющий Мейер выражался гораздо короче и не в пример понятнее, но в результате они всегда приходили к единому мнению.

Однажды Леопольд опоздал к завтраку, и никто в особняке не знал, где он может быть. Это заставило Жоакина забеспокоиться, ведь он еще помнил случай с рекой и опасался очередных причуд графа. Он вышел на улицу и осмотрелся, но нигде не увидел пропавшего товарища. Обойдя двор и сад, Жо направился к главным воротам, где ему навстречу уже спешил довольный и радостный Леопольд.

– Я уж думал, ты снова взялся за свои старые безумные фокусы! – Жоакин с облегчением выдохнул, но тут же снова напрягся: – Или в деревню бегал девок портить?

– Да нет же! Я, может, и спятил, но совсем в другом направлении! – Улыбка растянула ребячески пухлый рот Леопольда. – Наслушавшись тебя, я понял, насколько свежи твои мысли. Это же совершенно новая концепция, с ней мы можем горы свернуть!

– Что ты имеешь в виду, Леопольд? – нахмурился Жо.

Они вместе двинулись в сторону особняка.

– Пока я жил в столице, я работал в газете, – начал объяснять граф. – Ничего особенного, конечно, но у меня была своя колонка, где я изобличал пороки общества. Тогда мне казалось, что я делаю что-то стоящее, а это было всего лишь жалкое тявканье на власть. Но даже за эту малость меня упекли сюда, в то время как мои братья по идее вышли на площадь и протестовали. Зачинщики были расстреляны на месте… – Тут он сильно помрачнел. – Но это значит, что даже такая мелочь способна повлиять на ход событий. А ты, Жоакин… у тебя светлый, незамутненный условностями ум, а идеи идеально выстроены, словно ты получил степень философа.

Они остановились у людской, вместе наблюдая за работниками, которых отрядили развесить новые бельевые веревки.

– В столице и в других поместьях у меня остались еще друзья со схожими мыслями. Собственно, я отлучался, чтобы отправить им письма. Я пригласил их сюда, чтобы они выслушали тебя. – Леопольд положил ладонь на плечо друга, который весь сжался от этих слов. – Тебя должны услышать, Жоакин, ты не для того рожден, чтобы тут состариться и умереть среди людей, которые никогда тебя не поймут.

– Не совсем с тобой согласен, но… Когда приедут эти твои друзья-аристократы?

– Думаю, через пару дней.

– В таком случае пора снять с мебели чехлы, – констатировал Жоакин, и они скрылись в особняке.

Дом ожил. В дни ожидания гостей Жоакин изо всех сил старался не быть более требовательным, чем обычно, чтобы не выдать своего напряжения. Но, завидев его, горничные все равно разбегались, как мыши, и работали не покладая рук, наводя лоск на серебро и старую мебель.

Жоакина раздирало внутреннее противоречие: с одной стороны, он не хотел говорить перед всеми этими баловнями судьбы, но, с другой, ему было любопытно, поймут ли его на самом деле, возымеют ли какое-нибудь действие его слова. В любом случае, у него не было особого выбора, ведь если бы он отказался, то выставил бы Леопольда лжецом.