#Лисье зеркало - Анна Коэн

Ответные письма начали приходить уже на следующий день; первыми отозвались молодые помещики, чьи владения были неподалеку. Последним пришло письмо из столицы. Оно было написано строгим почерком на дорогой плотной бумаге, и его отправитель вызывал наибольшие опасения у Жоакина – он был государственным служащим. Хоть он и имел доступ к каким-то рычагам влияния, которые могли бы быть полезными, с тем же успехом он мог донести королю на «деревенских анархистов». И если в первый раз Леопольда пощадили, то во второй этого может и не случиться. Но молодой граф почему-то был полностью уверен в этом человеке.

Гости, как и ожидалось, прибыли в четверг. Но не вместе, а по одному, растянув таким образом церемонии встречи и обмена любезностями и сплетнями на целый день. Последним, как и его письмо, на поезде прибыл столичный гость. Кучер встретил его на станции.

Наконец все собрались в обновленной гостиной с ореховым паркетным полом и простой, но изящной мебелью времен молодости отца Леопольда. Жоакин целый день занимался, по обыкновению, хозяйственными делами, а потому был до сих пор не представлен прибывшим господам. Теперь он стоял в тени у камина и беспрепятственно разглядывал собрание единомышленников. Все пятеро, не считая Леопольда, выглядели разношерстно и не совсем вписывались в наивные представления Жо о молодых аристократах. Один из помещиков, Петрик, был обладателем на удивление малого роста и треугольного обезьяньего личика, да вдобавок весь покрыт веснушками, что вовсе не придавало его облику благородства. Двое, Якоб и Борислав, перетащили круглый стол в центр под люстру и тут же накрыли его непонятно откуда взявшейся плотной зеленой скатертью – видимо, для игры в карты. И если Якоб был полным, со слегка одутловатым лицом, кучерявым малым и более всего походил на пекаря, то плечистый и рослый Борислав со своими густыми бакенбардами и гулким басом напоминал Жоакину скорее какого-то разбойника или моряка. Юстас, тот самый столичный чиновник, выглядел старше своих лет и носил такие же усы, как и Жо. Управляющий отрастил их, чтобы подчеркнуть свой авторитет среди рабочих; возможно, Юстасу они служили для той же цели. Чиновник был среднего роста, русоволос и очень бледен, а одет изысканнее, но строже остальных. Пятый гость, Фабиан, такой же вычурный, как и его имя, носил длинные каштановые волосы и свободную белую блузу и был похож скорее на картину, чем на живого человека. Возможно, поэтому белобрысая молодая горничная, передавая ему бутылки с вином, залилась румянцем ото лба до подбородка и глупо захихикала. Нахмурившись, Жоакин про себя отметил, что надо предупредить ее быть поосторожнее этим щеголем.

– А вы, любезный Якоб, не собирались ли жениться этим летом? – осведомился Петрик светским тоном, продолжая общую беседу.

– Разумеется, между нашими семьями старый уговор, – подтвердил Якоб.

– А красива ли ваша невеста? Должно быть, она молода и прелестна!

– Не мне об этом судить, друг мой, а ее будущему любовнику!

Присутствующие мужчины расхохотались, кроме, пожалуй, Юстаса, занявшегося изучением коллекции бронзовых бюстов, и Леопольда, который растерянно крутил головой, глядя то на одного, то на другого гостя. Жоакину стало не по себе. И с этими людьми ему предстоит говорить? Выкладывать свои тайные мысли о государстве, людях, об их месте в этом мире? Они совершенно не походили на Леопольда, к которому он едва привык. Управляющий остро ощутил свою неуместность в этой компании.

Господам подали чай. Было очевидно, что все знакомы не только с Леопольдом, но и между собой, поэтому их развязная, бессмысленная болтовня лилась без каких-либо пауз. Кто-то из присутствующих, кажется Якоб, обратился к хозяину дома:

– Дражайший Лео, я не представляю, нет, все мы не представляем, как вы, после такой бурной и насыщенной светской жизни в столице, смогли протянуть всю весну в такой глуши. Мы, конечно, живем в наших усадьбах, но только время от времени. – Молодые помещики согласно закивали головами. – Хотя нам известно, что вы пострадали за высокие идеи. Мы их разделяем и сочувствуем вам.

– Поначалу мне и вправду было тяжело, друзья. Стыдно признаться, как низко я пал от отчаяния, едва приехав сюда.

– Да полно, вы – и опуститься? С вашим благородством мысли и духа? Я бы скорей поверил, что вы, прибыв в родовое гнездо, снова взялись за перо, чтобы и отсюда разить всех словом! – недоуменно прогудел Борислав. – Все мы скорбим о наших братьях по клубу, что погибли зимой от рук властей. Порой стыд терзает меня за трусость, ведь я не был таким уж активным участником движения. Но не вы – нет, вы не могли опустить руки!

– Но это так. – Леопольд встал и повернулся лицом ко всем гостям. – Вы своими средствами и то сделали более меня как меценаты, вкладываясь в работные дома и сиротские приюты. Оказавшись в Ривхольме, я не смог выдавить из себя ни строки. Каждое слово казалось мне пустым и бессмысленным, а идея – лишенной силы. Я страшно запил, не выходил из комнаты, потом начал дебоширить. И только один человек смог вытащить меня из этой бездны, поставил на ноги и понял как брата.

Гости во все глаза смотрели на Леопольда, который, говоря, нервно сцепил пальцы.

– Вы сейчас говорите о своем управляющем-философе, верно? – тихим мелодичным голосом уточнил после небольшой паузы Фабиан. Он встрепенулся в кресле, где до этого сидел совершенно расслабленно, и корпусом подался вперед. – Ведь именно он был причиной, по которой вы выписали нас к себе в гости?

– Именно о нем. Друзья мои, этот человек уникален. Позвольте мне представить вам моего друга и идейного вдохновителя, человека без наших великосветских иллюзий и знающего народ изнутри.

Тут Жо понял, что речь идет о нем и что больше нет смысла скрываться в темном углу, а потому сделал несколько шагов вперед и встал рядом с Леопольдом. Легким кивком он поприветствовал друзей графа.

– Жоакин Мейер, – представился он.

Молодой человек понимал, что его следующими словами должны быть «к вашим услугам», но это бы противоречило всему тому, что он собирался выразить сегодня вечером, а потому ограничился только своим именем. Этого было достаточно.

Какое-то время благородные гости молча его разглядывали. Жоакин знал, что они видят: высокого деревенщину в простой одежде, иберийского выродка, волосы которого без кепки приняли свой естественный непокорный вид, а лицо, по мнению многих, было похоже на сжатый кулак с выпирающими костями надбровных дуг, скул и квадратного подбородка.

Первым навстречу Жоакину встал Борислав и приветственно протянул руку.

– Друзья Леопольда – мои друзья. Будем знакомы. Борислав, маркграф.

За ним, называя себя, последовали и остальные. Молодому человеку предложили сесть, и он выбрал свободный стул с прямой спинкой. К нему обратился Фабиан, все так же мягко и вкрадчиво:

– Послание графа заинтриговало нас, как заинтриговала и ваша неординарная личность, герр Мейер. Он писал, что у вас есть свежие революционные идеи, способные вдохнуть новую жизнь в наше движение за народные права, которое сейчас находится в плачевном состоянии. – Он забросил ногу на ногу и откинулся в кресле. – Не изволите ли посвятить нас в свои мысли? И если восторги Леопольда были небезосновательны, то, возможно, вы сможете пронести свои слова дальше стен этой гостиной.

– Тогда позвольте спросить вас, – обратился Жоакин ко всем шестерым, – что такое государство? Выразите свой ответ одним словом.

Все загудели – никто не ожидал, что этот выскочка начнет задавать вопросы. Да еще и с философским подтекстом. Подумав пару мгновений, они начали наперебой высказывать свои версии:

– Земли!.. Границы!.. Люди!.. Богатства!..

Один лишь Юстас промолчал, внимательно наблюдая за остальными. Жоакина это заставило снова вспомнить о его должности – и об опасности, связанной с ней. Но он продолжил:

– Заметьте, ни один из вас не произнес ни «король», ни «аристократия», а значит, мы поймем друг друга. – Тут он снова встал и принялся ходить по комнате, как всегда делал, собираясь с мыслями. Присутствующие впились в него взглядом.

И Жоакин сказал им все, что они так увлеченно обсуждали с Леопольдом, обходя поместье акр за акром. Он говорил о несоразмерности потребления ресурсов высшим классом, о тяжелом малооплачиваемом труде, о несостоятельности людей, стоящих у рабочих над душой, о незаслуженных благах. Слова легко связывались во фразы, а фразы сливались в одну стройную, пламенную речь, и тугой узел в груди Жоакина понемногу распускался.

Говоря, он обходил гостиную по кругу, не считаясь с тем, что благородным господам приходится выворачивать шеи, чтобы уследить за ним. Он еще не знал, как сильно его харизматичная личность приковывала к себе внимание и взгляды и заставляла прислушиваться к каждому слову.

К концу выступления он приберег свой главный довод – что необходимым условием искоренения несправедливости является уничтожение границ между высшим и низшим классом, а значит, уничтожение таких понятий, как монархия и аристократия.