Тост - Юзеф Хен

Они катили тележку вдоль железной ограды парка.

– Не тарахти, Курт, – обратился Хенрик к пьяному, одна нога которого выпрямилась в колене и теперь билась пяткой о мостовую.

– По-моему, еще кого-то обнаружили, – сказала женщина, прислушиваясь. – Мешает стук колес. Остановитесь.

Хенрик остановился. Пьяница сладко всхрапнул.

– Это оттуда, – сказал Хенрик, показывая на решетку, за которой находился теннисный корт, посыпанный кирпичной крошкой.

Вияс, мужчина с прилизанными волосами, поднял ракетку кверху и подал мяч. Пани Барбара отбила, но мяч попал в сетку.

– Они сошли с ума, – пробормотала Анна. – Идите сюда! – крикнула она. – Мы нашли немца!

Теннисисты подбежали к забору, седая панн слегка хромала.

– Я подвернула ногу, – пожаловалась она. И, показывая на Прилизанного, у которого было мокрое от пота лицо, добавила: – Играет как черт. Бегает за каждым мячом, будто от этого бог знает что зависит.

Вияс заинтересовался пьяным.

– Кто такой? – спросил он. – Немец.

– Его зовут Курт, – сказала Анна, – Лежал пьянехонький на лестнице.

– Давайте его застрелим, – предложил Вияс. Все молчали. Тогда он пояснил: – Когда мы сюда пришли, здесь никого не было, поэтому и дальше никого не должно быть.

– Это сделаете вы? – спросил Хенрик.

– Могу. Могу, – повторил он через минуту, но пистолет не вынул. Пьяный всхрапнул, и по его лицу разлилось блаженство.

– Курт, – позвал Хенрик. – Я решил привести тебя в чувство. Потом мы выясним, кто ты такой. Что вы скажете? – обратился он к Виясу.

– Хорошо, шеф решит. Избавиться от него мы всегда сумеем.

– Ну как, вы в форме? – спросил он пани Барбару.

– Не жалуюсь. Это что, переодетый гестаповец? – спросила она, показывая на немца.

Ответила Анна:

– Курт – парикмахер.

– Чур, я первая! – воскликнула пани Барбара. – Первая на завивку! – И, повернувшись к Виясу: – Только, упаси боже, не стреляйте. Сначала мытье головы, окраска волос, перманент, а потом уже ваши мужские развлечения.

6

Блондинка ходила по холлу, и подол ее цветастого шлафрока волочился по полу.

– Какой красивый свитер! – воскликнула она, увидев Анну.

Через некоторое время на антресолях появился Мелецкий. Спускаясь по лестнице, он причесывал седеющие волосы. Хенрик информировал его:

– Найден немец.

– Парикмахер, а я первая в очереди, – предупредила пани Барбара.

– Где он? – спросил Мелецкий и засунул руку в карман. Хенрик сказал улыбаясь:

– Спит на террасе. Пьян вдрызг.

Старый парикмахер спал на солнцепеке. Место не очень удобное, но спал он крепко, и сны ему снились, по всей вероятности, приятные. Он отогнал рукой муху и перевернулся на другой бок. Мелецкий дернул его за руку:

– Ауф!

Пьяный забормотал. Хенрик и Мелецкий подняли его с тележки, немец зашатался, Хенрик поддержал его. Тогда пьяный протер глаза и опять что-то забормотал.

– Что он говорит? – спросила пани Барбара.

– Ему не нравится солнце, – объяснил Хенрик. – У него смешное произношение, но понять можно.

Немец открыл глаза и снова закрыл их.

– Ужасный сон! – сказал он, покачнулся, но, поддерживаемый Хенриком, не упал. – Это сон, опять сон.

– Открой глаза, – приказал Мелецкий. – Ты нас видишь?

– Сон, – упирался немец.

– Мы поляки.

Парикмахер заморгал, внимательно посмотрел на них и сразу отрезвел. Поправил бабочку, одернул полы смокинга.

– Извините меня за мой вид, – сказал он. – Здравствуйте.

Этот город называется Грауштадт, а моя фамилия Шаффер, я парикмахер, у меня мужской и дамский салоны.

– Курт Шаффер, – дополнил Хенрик. – Временно невоеннообязанный. Острая форма ревматизма и хронический катар желудка.

– Да, да, – подтвердил Шаффер, – это абсолютная правда, хотя мой конкурент Абендрехт утверждал, что я подкупил врача. Должен признаться, что с некоторых пор я действительно чувствую себя лучше. Даже, можно сказать, отлично.

Они ввели его в холл.

– Вы очень любезны, – сказал немец, – именно здесь я находился охотнее всего. – Он поскользнулся, но Анна его поддержала. – Данке шён. Я хотел постелить ковры, у меня уже давно было такое намерение, но не успел, очень трудно что-нибудь успеть, когда у тебя много свободного времени! Разрешите присесть?

Он добрался до лестницы и тяжело опустился на ступеньку. Пришел Чесек, потом Смулка, группа была почти вся в сборе. Немец показал на ракетку, которую держала седая:

– Я узнаю, это от Хаммерштейна. У него всегда был хороший товар, но он страшная сволочь. Писал доносы, будто парикмахер Курт Шаффер не верит в победу, а на самом деле он хотел забрать мой садик.

– Давно ты здесь? – спросил Мелецкий.

– Пожалуй, давно. Очень давно.

– Что ты здесь делал?

– Ничего особенного. Открывал двери. Открыл почти все. И пил.

– Ты для чего остался? – допытывался Мелецкий. – Почему не убежал?

– Я должен вспомнить. Сейчас, может быть, я запил. Нет. Я подумал, что там у меня ничего нет, а здесь у меня мужской и дамский салоны. С красивыми зеркалами. Они не хотели брать мои зеркала.

– Вы мне сделаете перманент, – сказала пожилая.

– Да, да, к вашим услугам, и надо покрасить волосы, вы преждевременно поседели, у вас прекрасная кожа, и сразу видно, что вы еще совсем молодая.

Хенрик:

– Курт, вы дамский угодник и пустой человек.

– Майн готт!

– Разве нет? А что значит этот смокинг?

– Видите ли, когда я открыл в «Тиволи» подвальчик, я решил устроить там дипломатический прием. Вечерний костюм обязателен. «Герр Шаффер, – сказал я себе, – запомни раз и навсегда, что ты на балу, это непрерывный бал, никогда в жизни ты не был на таком балу, будь доволен, что тебя туда пустили, и ты должен одеться как человек». Иногда я расстегивал пуговицу на воротничке, но сразу слышал голос: «Шаффер, имей в виду, метрдотель смотрит, вылетишь отсюда моментально».

Вияс спросил Мелецкого:

– Что он болтает?

– Чепуху.

– В расход?

– Посмотрим. – Мелецкий обратился к немцу: – Господин Шаффер, я здесь новый бургомистр. Все движимое и недвижимое имущество города Грауштадта находится в моем распоряжении.

– Разрешите вас приветствовать, господин бургомистр. – Немец встал и поклонился. – У вас будет неплохой кусок хлеба. – Полез в карман. – Ключи от подвала «Тиволи». Я вручаю их вам. При свидетелях.

– Оставьте их у себя, Шаффер. И приготовьте ужин на высшем уровне.

– Слушаюсь, пан бургомистр. У меня к вам маленькая просьба: не найдется ли у вас свободной минуты, чтобы разобрать дело Хаммерштейн против Шаффера? Речь идет о садике. Ваше мнение для суда будет решающим.

– Я все улажу с Хаммерштейном, но не на голодный желудок. Пани Зося, – обратился он к рыжей, – помогите этому фрицу.

– Какое вино пьет пан бургомистр в это время дня? – спросил немец.

– Шампанское.

– Слушаюсь, пан бургомистр. Но хочу предупредить, что у нас на складе нет льда.

– Пошел к черту! Пани Зося, заберите этого проклятого парикмахера и заставьте работать, а то мы помрем с голоду.

Хенрик предложил:

– Прежде всего попробуем обеспечить сохранность материальных ценностей. Все, что осталось в магазинах и на складах, надо перевезти в одно место. Пересчитать, составить опись.

– Перевезти сюда? – повторил Мелецкий. – Это мысль. Занимайте номера и сразу же за работу.

Пани Барбара крикнула:

– Девушки, купаться! К ужину каждая должна пахнуть, как фиалка! Правильно, пан бургомистр?

– Как вам угодно, – ответил Мелецкий.

7

Дирекция «Тиволи» не хотела пугать суеверных постояльцев, и после двенадцатого номера, который заняла Анна, находился номер, на дверях которого была цифра «четырнадцать». «А я здесь», – решил Хенрик. Чесек поместился рядом, Хенрик слышал, как он с шумом двигал стулья, бросал ботинком в стену, громко распевал. «Гуляй, душа, чего стесняться, дожили, куриная морда». Хенрик поднял жалюзи и открыл окно. «Свет и воздух, я и не надеялся, что такое еще когда-нибудь будет». Потом повернул ключ в замке.

Он, отгороженный от остальных, в светлой спокойной комнате. Сел на кровать, та тихо мяукнула, удобная, чистая, почти как у Штайнхагенов. «Почти как кровать моего детства. Лягу и засну. После всего, что было, надо отоспаться». Он действительно совсем не думал о том, что было; все, что было, прошло, кошмар уже позади, но мозг продолжал выбрасывать прежние мысли, надо отоспаться, когда-нибудь это кончится, но кошмар возвращался в виде прежних рефлексов, и тогда уютная комната казалась ему фантастическим видением. За одной стеной раздавался радостный вой Чесека, за другой – слабый шум горного потока. Вода наполняла ванну, Анна будет купаться. Он встал с кровати, чтобы включить свет. Света не было.

Умоюсь. Приличная гостиница, честь и хвала дирекции, все на месте. Рядом с раковиной висели два полотенца и лежало небольшое розовое мыло. Хенрик разделся до пояса, провел рукой по заросшей щеке. Курт побреет, надеюсь, он не перережет мне горло. Умыться, побриться и броситься в кровать. После всего, что было, надо отоспаться. Анна тоже хотела отоспаться, она лежала на кровати Штайнхагена, вдавив голову в подушку, закрыв глаза, от ресниц на щеки падала тень. Вид у нее был кроткий, как у девушек из АЗС или из «Лехии»,[2] идущих куда-то с портфелями под мышкой. Чесек перестал петь, туалет окончен, хлопнула дверь, он вышел. Не слышно шума горного потока, она закрыла кран, ванна наполнена. Всплеск, опустила ногу в холодную воду, всколыхнула воду, легла в ванну.